"Я" - Константин Щемелинин

Дальнейшее было ужасно. Я решил вытащить зверюгу на берег, чтобы там можно было использовать свои кулаки. Я был уверен, что убить нападавшего мне не удастся, а вот отогнать — вполне по силам. Агрессор тоже понимал это, и поэтому, когда я мощно распрямил ногу, потянув его на берег, он откусил мне другую: я почувствовал одновременно и усилие в правой ноге, и полыхающую боль в левой. Хруст был ужасен — ведь это хрустели мои кости! Внезапно тяжесть на левой ноге спала, и я выпрыгнул на берег.

Решение животного было мне понятно — лучше без проблем получить небольшой завтрак, чем рисковать получением травмы из-за большого обеда; время идет — кто-нибудь да попадется — не сейчас, так позже!

А тем временем, цепляясь руками и единственной уцелевшей ногой, я откатился к зарослям, и только потом посмел обернуться назад. На предательски грязной воде растекалось большое пятно крови; и широкая красная полоса тянулась от воды к тому месту, где раньше у меня была нога. Кровь выходила широкой струей — это был конец. Боль терзала меня — самочувствие было отвратительным. Агрессор ушел воду, унося с собой мою ногу, а я до сих пор не знаю, кто это был: рыба, крокодил или же еще какое-нибудь другое животное, хотя, впрочем, какая мне теперь разница?! Я был уверен, что умру от потери крови, а может быть, и от заражения крови. Второй вариант дольше и мучительнее — лучше первый.

Оторванная нога болела — я чувствовал ее боль даже в тех местах, у щиколотки, которые уже не принадлежали мне. Какая разница, теперь мне уже все равно! Я потерял очень много крови — больше трети; красная лужа, на которой я лежал, уже почти не пополнялась. Те два метра от меня до воды, казалось, отделяли меня от самого большого страха в жизни. Вот теперь-то, наконец, я стал бояться, хотя и было уже поздно. Я ожидал, что сознание у меня сначала затуманится, а потом и вовсе пропадет, но этого не происходило — я по-прежнему мыслил четко и ясно. Странно. Кровь уже не шла, наверное, вся уже вытекла. Дышать мне стало совсем тяжело — я задыхался.

Кровь, которую я уже потерял, стала темнеть. Я старался не смотреть на ужасную рваную рану, которая теперь была у меня вместо ноги. Тяжелый запах крови был уже повсюду, привлекая тучи насекомых. Удивительно, но по моим расчетам, я уже должен был давно умереть, однако я был все еще жив. Интересно, а куда подевалась моя юбка? Ее нигде не было, наверное, ее утащило в пучину это страшное существо. Странно, почему на пороге смерти меня интересуют такие мелочи? А может быть, они меня интересуют потому, что я не на пороге смерти; может быть, я буду жить? Но жить без ноги в мире Халы нельзя — уж лучше сразу умереть!

Так я лежал и, задыхаясь, думал. А смерти все нет и нет. Наверное, нужно убираться отсюда куда-нибудь подальше, в безопасное место, а то сюда, на водопой, наверняка придут какие-нибудь сухопутные хищники. Я попытался встать и, к своему удивлению, сделал это достаточно легко. Чтобы не упасть, я ухватился за ближайшую толстую ветку.

Общее свое состояние я оценил как очень расслабленное — но могло быть и хуже! Все-таки меня тянуло к воде, несмотря на то, что в ней я оставил частицу самого себя. Я подпрыгнул к воде и, балансируя руками, глянул вниз. Там, в грязном зеркале реки, на меня глядел некто, похожий на меня самого. Он был бледен, как полотно, с какими-то нездоровыми серыми и зеленоватыми пятнами на лице. Черты его лица были заостренными и угловатыми. «Я выгляжу сейчас, как мертвец», — подумал я.

Каково бы ни было мое будущее, но здесь мне больше делать нечего. Я стал прыгать обратно по тропе; а чтобы не упасть, я отдыхал, держась за ветки деревьев. Теперь я почувствовал удары своего сердца — оно билось глухо и тяжело, я сильно задыхался, и пульс тяжелыми ударами бился у меня в висках. Мне необходимо было где-нибудь отлежаться, для чего я нуждался в укрытии с одним входом, в котором я смогу защититься от посягательств на свою жизнь пока не умру: пещера ли, дупло в дереве или какой-нибудь колючий кустарник. «Пещеры все остались в горах, подходящее дупло можно будет найти только случайно, а вот колючий кустарник найти гораздо проще, тем более, что его можно найти по запаху», — решил я.

Тем временем, я перемещался все дальше и дальше по тропе, все время принюхиваясь, и вскоре почувствовал запах плодов, которые растут на довольно колючих кустах. Я свернул в чащу леса, ориентируясь на этот запах. В густом лесу передвигаться на одной ноге стало гораздо легче — ведь я постоянно хватался, опирался и подтягивался на руках по ветвям деревьев и кустов. В лесу я шел уже гораздо медленнее, чем по тропе, но зато не так сильно уставал от прыжков.

Как говорится, «скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается», но все же, наконец-таки, после тяжелых трудов, я достиг колючих кустов. На них росли длинные, величиной в палец, желтые плоды, запах которых и привлек меня. Они еще не созрели — плоды были бледно-желтого цвета, а когда созреют, должны стать оранжево-коричневыми, но я пришел сюда не ради плодов, а ради шипов — а колючки на тех кустах были хорошие: обычного размера, длиной в полпальца, их было много, но были еще и длинные — в палец и даже в два пальца длиной — все они были острые, как иглы, — и это обстоятельство вселило в мою душу надежду.

Я обошел, вернее, обпрыгал вокруг кустов. В одном месте был проход, который вел к основанию куста. Вечерело. Этим ходом, видимо, пользовался небольшой зверь, вроде зайца, — скорее всего, он сам себе и сделал его, отгрызая мешающие ему ветки. Мой предшественник наверняка использовал это место как убежище, поэтому и я сделаю то же самое. Это место мне подойдет, тем более, что выбора у меня нет — я слишком устал и измучился. Я попытался сесть и неловко упал, как мешок, а потом принялся руками расширять проход.

Хорошо, что мои ударные бугры были бритвенной остроты, — ими можно было довольно быстро разрезать ветки, но раз за разом колючки все равно впивались мне в руки. Это была утомительная, аккуратная и очень болезненная работа, похожая на медленную пытку. К тому времени, как я полностью залез в проход, мои руки до локтя были исколоты и исполосованы шипами, сам я также не избежал глубоких царапин ни на голове, ни на теле, ни, тем более, на уцелевшей ноге. Колючки были везде: сверху, справа и слева — одно неосторожное движение или же дуновение ветра, и они десятками втыкались в кожу.

Я нашел подстилку из мягких листьев, которую использовал предыдущий владелец убежища. Рядом с ней валялись остатки плодов и какие-то семена. Подстилку я приспособил под голову, а руками постарался прикрыть глаза, чтобы колючки случайно не поранили их. Был уже глубокий вечер, когда я, наконец, смог почувствовать себя в относительной безопасности. Я зацепил когтями оставшейся ноги как можно больше веток и пригнул их к земле. Ветви спружинили, но не сильно, так как на них лежала тяжесть моей ноги, — поэтому проход, по которому я сюда проник, закрылся. Шипы вонзались в мою загрубевшую подошву, но пробить ее не могли. Я попытался расслабиться и только теперь понял, как мне плохо. Раньше, за работой, я не чувствовал слабости — опасность вытеснила ее, но теперь на меня навалилось тяжелое оцепенение.

Я так устал и измучился, что сразу же забылся тяжелым сном, полным видений и кошмаров. Я смутно помню, как рядом со мной кто-то ворчал и ходил; он пытался проникнуть внутрь, но безуспешно.

Пришел день, а вместе с ним и жажда. Я уже настолько привык к случайным уколам колючек, что перестал обращать на них внимание. Мимо меня проходила жизнь — пролетали птицы, иногда садясь на мой куст, они чирикали или распевали простенькие мелодии; проходили травоядные животные, с интересом и удивлением смотревшие на меня; были и хищники с их мощными клыками и яростными глазами, — звери приходили по моему кровавому следу и недовольно рычали, пытаясь проникнуть в мое колючее укрытие.

Но где же мои товарищи, и почему они не приходят? Хотя с другой стороны, чем они могут мне помочь? Как я был одноногим до их прихода, так и останусь им, когда они придут, разве что только они могли бы принести воды и еды да отгонять от меня хищников до тех пор, пока я не умру. Но сейчас мне нужна вода и еда, однако лучше сначала вода, ибо я погибаю от жажды.

А вечером пошел дождь. Я ловил капли пересохшими губами, и сама жизнь возвращалась ко мне. Кулаком я вырыл ямку возле головы, чтобы туда набиралась вода, затем вытянув губы трубочкой, я вбирал в себя эту грязную воду, и мне становилось все лучше. Ночью я ел листья и незрелые плоды, которые росли на кустах поблизости от меня. Утром, при свете дня, я осмотрел свою рану. Она уже почти вся была затянута новой розовой кожей и не болела, хотя я и чувствовал свою оторванную ногу всю целиком, до самых несуществующих пальцев, но уже перестал чувствовать боль от укусов: первого — в голень и второго — разгрызающего — в бедро.

Я попытался расширить свое убежище, чтобы шипы находились не так близко от меня, и мне в какой-то мере удалось сделать это. Я снова исцарапался, снова текла кровь, но я к этому уже привык.