Игра по крупному - Фридрих Незнанский

—   Ты мне ничего не должен... — Томилин растерянно смотрел на Гошу.

Хуже нет потерять лицо. Показать, что испу­гался. Раздавит, как червяка. Да не нужны Гоше друзья детства. Никакая рыбалка его, Томилина, уже не спасет.

—   Это я тебе должен, — сказал Томилин. — За полтора миллиона тонн нефти, которые ты будто бы прогнал через свои трубы. За долж­ность, за жену.

—     А на самом деле? — сощурился Гоша, при­держивая рукой Русого-старшего. — Погоди, Костя, пусть скажет.

—   Ничего я тебе не должен! — выпалил Томилин. — Ни копейки! Можешь меня ободрать как липку, ты уже кинул меня на пятьдесят тысяч тонн. Кому ты их продал?

—    Пока, Олежка, не подпишешь годовой ба­ланс, я отчитываться перед тобой не буду, — спо­койно и снова став трезвым, ответил Гоша. — Кому загнал, кому продал — не твоего ума дело.

—   Твой баланс, твой, — сказал Томилин. — А все-таки так с друзьями не поступают.

—  Детский сад... — ухмыльнулся Русый-стар­ший, толкнув локтем задремавшего младшего брата. — Слыхал? Вот ты мне тоже говорил: так с родными братьями нельзя... А отделяться от стар­шего брата можно?

—   Вот-вот, — закивал Гоша. — Учись, Олеж­ка, пока мы живы... Ну давай еще по одной, потом разберемся.

Выпили. Томилин не допил, и Гоша неодо­брительно посмотрел на него.

—   Значит, сейчас все дружно — в сауну! — скомандовал Гоша. — С обслуживающим персо­налом. Тайский массаж. Не пробовали еще? Ре­комендую... Но сначала вы мне, братики, отчи­тайтесь по Баку. Насчет того, что случилось в Акапулько, я все понял. Прокольчик. Но дело поправимое. Я вот думаю: этот Ибрагим не под­ведет? По-моему, он меня правильно понял. И с сынком этим все будет как надо.

—   Будут штурмовать посольство? — спросил Русый-младший.

—   Зачем? — сказал его брат. — Просто забе­рут его оттуда. Документы у них есть — взяли у этих, которых захватили. Переоденутся, побре­ются...

—   Надо спешить, — сказал Гоша. — А то вос­становят связь, узнают, кто есть кто... Придется сынка мочить. А не хотелось бы.

—  Ибрагим свое дело знает, — уверил его Русый-старший.

—   Ты, Костюха, мне такие же слова и про Серегу с Андреем говорил, — перебил его Гоша. — Мол, комар носа не подточит.

—   Нажрались, сукины дети, — проворчал Костя, — расслабились. Думали, оттуда убежать невозможно. Есть еще вариант. Запасной. Мы с Лехой, — он опять потормошил засыпающего братца, — его хотели предложить. Там у этого сынка баба в Баку. Мы видели ее на приеме, хороша, сука, хотя уже за сорок. Артистка тамош­няя. Так этот Алекпер, ну этот, сынок президент­ский, от нее без ума. Совсем крыша поехала. Серега рассказывал: здоровый мужик, а слезы по ней лил и стихи тайком писал. На русском языке, представляешь? Утопиться из-за нее хотел.

—    Нехорошо, — сурово сказал Гоша. — Ну взяли в заложники и взяли, а зачем измываться теперь?

—   Так мы подумали, может, ее взять? Отпус­тить этого малахольного к папе, а ее взять и предупредить: мол, слово скажешь...

—   А зачем он нам? — скривился Леха, про­драв глаза. — Мочить — и все дела!

Гоша налил себе коньяка и выпил, уже никого не приглашая.

—   Просто-то как, — сказал он. — Замочить президентского сынка! А последствия за тебя дядя будет считать? Если уж знают, кто похитил, будут знать и кто замочил. И что папаша сделает, представляешь? России — полный поворот кру­гом. А мы о ней должны думать, о матушке. И о себе немного. К тому же он — председатель меж­дународного консорциума! Кого на его место по­ставят, не догадываешься? Другого сынка. Или племянника. Их там до черта. И наверняка закля­того врага России. Нужно нам это на переживае­мом этапе? Я тебя спрашиваю?

Леха что-то пробубнил в ответ. Вроде согла­сился, но как-то без энтузиазма.

—  Мне нужно, чтобы свою паршивую нефть они через мои трубы погнали, — склонился через стол к братьям Гоша. — Вот Олежка ноет, будто я приписал ему какие-то тонны, извелся весь, будто я его уже по миру пустил, а того не пони­мает, что я решаю стратегическую задачу. Как обустроить Россию, ставшую мне вместо матери, когда я вышел на свободу. Так вот этому щелкун­чику, что из Акапулько сбежал, надо дать понять: бабу его в порошок сотрем, если соглашения не подпишет, или армяшкам танки дадим, как того они просят. Мы ведь общими усилиями их при­держали, когда они на Баку поперли, а сейчас никого держать не будем. Поэтому мне ваш вари­ант с этой актрисочкой нравится. Всецело одоб­ряю и поддерживаю. И более того — готов раско­шелиться. Но! — Он поднял вверх указательный палец. — Нравится ваш вариант, но как запас­ной.

—   Неужели снова сможешь затеять войну в Карабахе? — с сомнением спросил Костя Русый.

—   Да хоть сейчас! У меня в Сибири целый завод танковый, девать их некуда, все окрестные леса забиты. Армяшки, чечены, абхазы да грузи­ны так и вьются вокруг. А люди там пятый месяц без зарплаты сидят. Я им говорю: спокойно, квоту вам всегда выбью, если по моей команде забастовку начнете. Продам пару сотен Карабаху, полсотни в кредит абхазам... И куда они после этого нефть погонят?

—    Силен! — восхитился Костя. — Прямо вы­дающийся государственный деятель и видный военачальник. Откуда что берется.

—    Но я крови не хочу. — Гоша прижал руки к груди. — Пусть наши мальчики больше не гибнут за чуждые им интересы. Так вот мне ваш вариант, говорил уже, нравится. Сказали бы раньше, как он сопли распускает по этой бабе, давно бы дело сделали... А где, кстати, Серега? Почему его не вижу? Хочу полюбоваться на его загар мексикан­ский. Что он прячется от меня? Скажи ему, Костя, пусть придет ко мне, не трону. Только в глаза его бесстыжие посмотрю. И на загар. Может, сам на все плюну и в Акапулько махну... Я чего не так сказал?

Братья переглянулись, показали ему глазами на Томилина.

—   Забыл, что ли? — негромко спросил Костя.

Томилин похолодел. Он здесь уже посторон­ний. Как, наверное, посторонним стал и Серега, прежде сиживавший с ними за этим столом, как и погибший на мексиканском пляже Андрей.

—   А, ну да, да, — мучительно поморщился Гоша. — Ну хоть венок, я ведь специально зака­зывал, ему на могилку положили? Не забыли?

—   Положили, — кивнул Костя. — И на па­мятник деньги собрали, все честь по чести.

—    Представляешь, а убийцу до сих пор не нашли, — повернулся к Томилину Гоша. — Все ищут. Как думаешь, найдут?

14

—    Перерезают глотку глубоко, вместе с тра­хеей, так что человек захлебывается кровью и не может даже ничего выкрикнуть... — сказал я Со­лонину. — Типично бандитское убийство, некий ритуал, схожий с жертвоприношением. Похоже на месть.

—   Косят под чеченцев? — спросил Солонин.

Мы снова сидели у нас в номере, уже брезжи­ло за окном утро, пили кофе.

—   Хоть бы ванну принять, — вздохнул Соло­нин. — Так опять горячей воды нет.

—   Зато Новрузу больше не на что жаловать­ся, — сказал я. — Жаль парня. Это была наша единственная связь, если помнишь... А что наш общий друг Джамиль ибн Фатали?

—   Даже не проснулся. Как и его охрана. Но уважаемого ибн Фатали хотя бы утомила женщи­на, с которой он спал.

—   Ты разглядел ее? — спросил я.

—   Только после того, как поменял батарейки в его гвоздике.

—  И кто же она? — спросил я, чувствуя бес­пардонность своего вопроса. Неужели Делара? Это было бы величайшим разочарованием в моей жизни — такая женщина...

Витя ответил не сразу. Выдержка — стопро­центная, притом что та женщина ему явно нра­вилась.

—    Все-таки было темно, — ответил он. — Свет я не зажигал. Но это не та, о ком ты поду­мал. Не наша общая знакомая. Какая-то дамочка из гостиницы. Такие тут не переводятся.

—   Так что будем делать? — спросил я.

—   Что будем делать? — зевнул Солонин. — Пожалуй, надо поспать.

—    Ничего другого не остается, — согласился я. — Но следует хотя бы дослушать, о чем они говорили в машине.

Витя с сомнением посмотрел на меня.

—    Передатчик там маломощный. Иначе его не удалось бы спрятать среди лепестков, — сказал он. — Если вы заметили, с удалением машины звук ослабевал. Послушать, конечно, можно, но не больше пяти минут.