Время, люди, самолеты. - Израиль Рабкин

Кровать, костыли… это было для нас неожиданно. Потом мы узнали, что в одном из полетов, связанных с подготовкой к первомайскому воздушному параду, Смушкевич потерпел аварию и получил тяжелую травму. Перенеся операцию и еще далеко не оправившись, он приступил к работе. Яков Владимирович беседовал с нами часа полтора. Попросил подробнее рассказать об особенностях учебного процесса в Высшей французской авиационной школе, о том, что полезного мы узнали, что можно рекомендовать для нашей академии. Удивительный человек! Все его интересовало и до всего было дело.

Яков Владимирович оставил глубокий след в истории нашей авиации. Он был командиром и комиссаром Витебской авиационной бригады, которую превратил в одну из образцовых подразделений ВВС Красной Армии. Был старшим военным советником по авиации во время испанских событий и на этом посту добился блестящих успехов.

Член политбюро испанской компартии Энрико Листер писал: «Имя генерала «Дугласа» (так звали Смушкевича в Испании) – героя Гвадалахары будет вечно жить в сердцах испанцев». За мужество и героизм, проявленные в этой схватке с фашизмом, Смушкевич был удостоен звания Героя Советского Союза.

Потом был Халхин-Гол, небывалые по своему ожесточению воздушные сражения, которыми он руководил, и блестящие победы над японскими агрессорами. Я.В.Смушкевичу вторично присваивают звание Героя Советского Союза, его назначают начальником Военно-Воздушных Сил.

Маршал Советского Союза Георгий Константинович Жуков в своих воспоминаниях отметил: «Когда к нам на Халхин-Гол прибыла группа летчиков – Героев Советского Союза, наше господство в воздухе стало очевидным». Смушкевич был великолепным организатором, отлично знавшим боевую летную технику, в совершенстве владевшим летным мастерством. Он был исключительно скромным человеком, прекрасным начальником и принципиальным коммунистом. Его искренне любили все летчики. Таким он и остался в памяти тех, кому посчастливилось его знать.

10 октября 1940 года пришло письмо руководства. В нем сообщалось о принятом решении запустить самолет И-301 в массовое серийное производство на ряде заводов страны. ОКБ и заводу предлагалось в кратчайшие сроки завершить работы по подготовке двух опытных экземпляров самолета к передаче на государственные испытания. Первый экземпляр был 25 октября перегнан на аэродром НИИ ВВС. На нем начали летать на пикирование и проверку вооружения и только что установленного на самолет нового навигационного прибора – радиополукомпаса. Этот самолет закончил свою летную жизнь 4 января 1941 года. Разрушились в полете коренные подшипники мотора, и летчику пришлось пойти на вынужденную посадку с остановленным мотором.

Дотянуть самолет до посадочной полосы не было никакой возможности, приземление произошло на заснеженном участке аэродрома, метров за сто до начала полосы. Самолет получил значительные повреждения. Решили не заниматься его ремонтом и перенести проведение всей программы испытаний на второй экземпляр и на головной серийный самолет, который вот-вот должен был начать полеты на заводе.

Судьба второго экземпляра оказалась более удачной.

Постройка его закончилась тоже в октябре. Его перевезли на испытательный аэродром ЦАГИ и стали готовить к летным испытаниям. Первоочередной задачей было определить дальность полета. В зачетном полете было пройдено 840 километров.

Слитое после этого горючее (92 килограмма) вполне обеспечивало дальность в 1000 километров.

О результате немедленно доложили наркому А.И. Шахурину.

Последующие события разворачивались с исключительной быстротой. Уже через час последовало распоряжение Лавочкину, Никашину, Таракановскому и Гудкову немедленно прибыть в ЦК ВКП(б), к секретарю ЦК, ведавшему вопросами авиации. Выслушав доклады, секретарь ЦК тут же доложил о результатах полета Сталину.

Было принято решение запустить этот вариант в серию под названием ЛаГГ-3.

Опытное конструкторское бюро С.А. Лавочкина переводилось на авиационный завод, который стал отныне головным заводом по производству данного типа самолета.

В соответствии с этим решением соавторы проекта получили назначения на самостоятельную работу. В.П. Горбунова назначили главным конструктором одного из южных авиационных заводов, на котором тоже предполагалось развернуть производство самолетов ЛаГГ-3, а М.И. Гудкова назначили главным конструктором ОКБ. В качестве первого задания этому ОКБ было поручено разработать установку на самолет ЛаГГ-3 пушки калибра 37 миллиметров.

На новое место базирования ОКБ Лавочкина начали съезжаться представители серийных самолетостроительных и смежных предприятий, а также представители научных организаций – словом, все те, кто волей партии был привлечен к сложнейшему делу внедрения в серию нового типа самолета.

Это было начало нового этапа в создании самолета ЛаГГ-3. Я расскажу о нем в одной из последующих частей этой книги.

…Моноплан или биплан? Какую из этих конструктивных схем следовало считать лучшей? До середины тридцатых годов никому не удавалось ответить на этот вопрос однозначно.

В пользу биплана – самолета с двумя расположенными одно над другим крыльями – говорила возможность использования большей несущей поверхности при меньшем весе и получения за счет этого лучших маневренных и взлетно-посадочных свойств, а также лучшего обзора из кабины благодаря более удобному расположению крыльев. Моноплан обеспечивал большую максимальную скорость за счет меньшего лобового сопротивления самолета.

С середины тридцатых годов, когда борьба за скорость стала особенно острой, позиции биплана сильно пошатнулись. Этому в немалой степени способствовало создание более прочных конструкций всех частей самолета, и в первую очередь крыла, и изменение представления о предельно допустимых нагрузках на него.

Однако не отступали и поборники биплана. Среди них наиболее видное место занимали молодые авиаконструкторы Алексей Андреевич Боровков и Илья Флорентьевич Флеров. Они были убеждены в том, что рано хоронить биплан, что его можно сделать таким, чтобы он ни в чем не уступал моноплану, сохранив перед ним все свои преимущества.

История создания такого самолета во многих отношениях оказалась поучительной. Заинтересовавшись ею, я решил встретиться с И.Ф. Флеровым (соавтор его А.А. Боровиков погиб в авиационной катастрофе в 1945 году).

Илья Флорентьевич был моим давним знакомым. Мы познакомились зимой 1942/43 года в процессе совместной работы по проведению летных испытаний первого реактивного самолета – БИ. В этих испытаниях я был ведущим инженером НИИ ВВС, а он – представителем главного конструктора, отвечавшим за проведение доработок конструкции планера самолета.