Создатель звезд - Генри Денкер

Когда все закончилось, задыхающийся, опустошенный Джеф опустился на шелковую простыню. Он вспомнил две вещи. Пока Дорис делала свое дело, он положил трубку. Перед этим Джоан сказала что-то о номинации.

Дорис легла рядом с ним. Она казалась вполне удовлетворенной, словно испытала оргазм.

Джеф откатился от нее и снова взял трубку. Дорис попыталась отнять ее у него, но он повернулся и набрал номер междугородной.

— Мне нужен Ирвин Коун. Беверли-Хиллз. Крествью 402244. Если он отсутствует, найдите его! Скажите, что звонит Джеф Джефферсон. Я подожду.

Дорис не попыталась вмешаться. Она взяла сигарету. Ее тлеющий кончик был единственным источником света в темной комнате. Однако ее глаза казались более яркими, сверкающими. Она подтянула колени к грудям, как школьница.

Дорис так пристально разглядывала Джефа, что он впервые смутился своей наготы. Джеф наконец услышал спокойный, профессорский голос Коуна.

— Да, Джеф? Что-то случилось? — бодрым тоном спросил Доктор, спрашивая себя, известно ли актеру о безуспешных попытках агента связаться с ним. Это могло уничтожить элемент неожиданности.

— Доктор, я здесь, в Амарильо. Опоздал на последний самолет. Я только что говорил с Джоан. Она показалась мне возбужденной. Перед тем как бросить трубку, она сказала что-то о номинации…

Поняв, что ничто не помешало его стратегии, успокоившийся Доктор радостно произнес:

— Ты не слушал радио? Днем сообщили, что она выдвинута на соискание «Оскара». Попала в номинацию!

— За «Безмолвные холмы»?

— Да! Мы считаем, что у нее есть шанс! Серьезный шанс!

— Великолепно!

Джеф попытался изобразить радость, но явно сфальшивил. Он сам понял это. И Дорис тоже.

— Я немедленно перезвоню ей!

— Правильно! — поддержал его Доктор.

Затем Коун небрежно, как бы невзначай, спросил:

— Малыш, ты вернешься в город завтра?

— Да, завтра.

— Хорошо. Хорошо, — сказал Доктор, демонстрируя всего лишь вежливый интерес.

Перед тем как положить трубку, Коун небрежно добавил:

— Позвони мне, когда у тебя появится свободная минута.

«Позвони мне», — мысленно повторил Джеф. Доктор никогда не говорил так без причины. Прежде чем Джеф успел обдумать это, Дорис взяла трубку из его руки и положила ее на аппарат.

— Господи, мне следует хотя бы поздравить ее…

— С чем? — Она только что попала в номинацию.

— Это ты только что попал в номинацию, — поправила его Дорис.

Он повернулся к ней. Она потянула его к себе на кровать. Но он не сдвинулся с места. Его холодность требовала объяснения. Дорис замерла, сделала затяжку; кончик сигареты осветил ее лицо и обнаженные груди.

— Ты знаешь, что это будет значить — ее победа? — спросила Дорис.

— Жить с ней станет еще труднее, — сказал Джеф. — Она будет пить и трахаться еще больше. Да, именно так. Хоть все видят на экране добрую, скромную, невинную девушку, обожаемую зрителями и критиками… Господи, она может возмущаться моей неверностью… но сама ведет себя точно так!

Он не собирался обсуждать Джоан. Заниматься этим с другой женщиной было худшим предательством, чем физическая измена.

— На твоем месте я бы сейчас ушла, — просто сказала Дорис.

Он резко повернулся и рассерженно посмотрел на нее, сузив глаза. В подобные редкие моменты, когда они выражали сильную враждебность, настороженность, страх, Джеф терял свой истинный американский вид.

Дорис протянула руку к Джефу, не собираясь на сей раз возбуждать его. Она крепко сжала его кисть.

— Я давно положила на тебя глаз. Задолго до смерти Клита. Это помогало мне терпеть его. За семь лет нашего брака, занимаясь ежедневно любовью, я ни разу не кончила. Но я скрывала это от него. Щадила его самолюбие. Терпела из-за денег. Получив все эти деньги, я подумала — что я буду с ними делать? Я остановила свой выбор на тебе.

Он посмотрел на нее, пытаясь в темноте понять, не шутит ли она. Кончик сигареты осветил ее лицо, и он увидел, что она настроена серьезно. Дорис заговорила вновь.

— Мне было лет четырнадцать, когда я впервые увидела тебя на экране. Роль была маленькой, но я обратила на тебя внимание. «Закат в Сиерре».

— О, господи, только не это! Я сыграл там только в двух плохих сценах. Я боялся, что больше мне никогда не дадут роль.

— Ты мне понравился. После этого я повсюду искала тебя. Вырезала твои фотографии из журналов. Ходила на фильмы с твоим участием. Моих поклонников это бесило. Но мне не было до этого дела. Я сидела в кинотеатре, позволяла им трогать мои груди и смотрела на тебя. Мальчишки стали шутить: если хочешь завести Дорис, своди ее на фильм Джефа Джефферсона. Имея такие груди, я часто ходила в кино. Только из-за тебя.

Она не улыбалась. Она говорила абсолютно серьезно.

— Конечно, я ни на что не надеялась, пока не встретила Клита. Мне было почти восемнадцать лет, когда мы переехали сюда. Мой отец снова обанкротился. Он открыл и закрыл много столовых. Больше, чем кто-либо другой на Западе. Наконец он выбрал Амарильо — город нефти, скота, миллионеров. Мы перебрались сюда, открыли кафе под названием «Курятник». В Техасе владельцы грязных забегаловок охотно называют свои заведения «Курятниками», думая, что это придает им особый колорит. Я была официанткой.

Там я познакомилась с Клитом Мартинсоном. Перед смертью его жены. Овдовев, он стал заходить к нам минимум один раз в день, когда находился в городе — обычно по дороге в аэропорт, где стоял его самолет, или возвращаясь оттуда.

Я проявила сдержанность. Улыбалась и говорила: «Доброе утро, мистер Мартинсон». Или: «Привет». Или: «Доброе утро». Ничего больше. Я ждала, когда он разыграет дебют. Он сделал это забавным способом. Не стал приглашать меня на свидание. Сказал, что у него есть сын моих лет. Что из нас получится отличная пара. Почему бы мне не прийти к ним в гости в воскресенье? Не покататься верхом. Съесть ленч. Провести остаток дня у бассейна. Меня ждало славное воскресенье с молодежью в доме Мартинсонов.

Увидев Джекки, я тотчас сказала себе, что старик позвал меня сюда не для своего сына. Я оказалась права.

Это произошло, когда я зашла к кабинку переодеться. Я сняла мокрый купальник, стоя голым задом к двери. Внезапно она открылась. Он обхватил мои груди, прижал меня к себе. Я испугалась, что он тотчас кончит — так он был возбужден.

Я разыграла изумление и обиду. Закричала: «Мистер Мартинсон!»

Затем он заговорил. Быстро. О том, что он сходил по мне с ума еще до смерти жены. Что он думал, мечтал обо мне, о моих грудях, черных волосах, ягодицах, обтянутых форменным платьем официантки. Он обязательно должен был получить меня. Должен был. После этого заставить его сделать мне предложение оказалось делом несложным. Наша свадьба была самой большой в Техасе. До ее окончания я не позволила ему прикоснуться к себе.