Город грехов - Юрий Трещев

— Кажется, я собрался куда-то идти, но куда?.. вы не знаете, куда я собрался идти?.. — обратился писатель с вопросом к прохожему. — Впрочем, неважно… наберусь храбрости и пойду куда-нибудь, чтобы вести жизнь нищего и испытывать презрение к себе… нет, это невыносимо… — Писатель сказал какую-то фразу на латинском языке, но его никто не понял.

— Что с тобой?.. — спросил артист. Он уже давно с беспокойством наблюдал за писателем.

— Ничего…

— Мне кажется, ты чем-то расстроен?..

— Пусть мое положение не очень тебя беспокоит… все идет так, как надо кому-то… не знаю, кому… может быть, богу… — Писатель огляделся. — Среди этих скал прошло мое детство… во сне душа у меня окрылялась, ум приобретал гибкость… я чувствовал себя способным на все… лицо мое принимало выражение восторга, я шептал стихи… помню, в 7 лет я написал поэму без героя… середина поэмы я помню, но не помню ее конец и начало, потому что в начале я не понимал ни того, что говорил, ни того, что делал… даже не пользуясь унизительными уловками, недостойными мелкими хитростями, я приобрел известность, имя… и все благодаря общественному мнению… моим поклонникам я устраивал сатурналии… и просыпался в слезах, таким же, каким заснул: скромным от гордости и трезвым в силу нужды… какая жалость… я умер как поэт и меня похоронили на общественный счет… сделали из меня мифическую личность… но мертвецы слышат, как по ним звонят колокола…

— У тебя нет родных, близких?..

— Нет… а если бы они и были, стоило бы делать из них неблагодарных людей?.. к этому обычно приводят оказанные им услуги…

— Может быть, тебе лучше вернуться к жене?..

— Ты забыл… моя жена умерла… мне некуда идти… я думаю вернуться на один из западных островов… их еще называют островами блаженных… — Писатель сказал какую-то фразу на латинском языке.

— Ты знаешь латынь?..

— Дядя научил… он знал несколько мертвых языков… стены его кабинета были заняты портретами предков до 16 колена… написанными, кстати, чрезвычайно плохо… он пропадал на службе… и у него еще оставалось время изучать римскую историю… да, когда-то это было возможно…

Возникла пауза.

— Что за история с примадонной?..

— Хочешь, я расскажу?..

— Рассказывай…

— Муж примадонны был историком… и когда он сбежал от нее, я почти год, терзаемый подагрой, должен был ее смешить… я с трудом вызывал у нее лишь кривую улыбку… помню, как закутанная в халат, противная самой себе, она сидела на кровати под балдахином, свесив руки, и смотрела на меня как на пустое место… вдруг она улыбнулась, улыбку вызвали мои слова… я решился сказать, что она все еще хороша собой… и это было похоже на чудо… талант шута, способность унижаться я довел до предела совершенства… я выгибал спину, выражая свое восхищения ею вокабулами, поднимал или опускал плечи, наклонял голову особым манером, закрывал глаза и разыгрывал изумление… несчастная женщина, она сама страдала и заставляла страдать прислугу… в конце дня все это повергало меня в уныние, мне становилось тоскливо и жалко смотреть на самого себя… а она хотела видеть меня смеющимся… это с моей-то физиономией… по субботам примадонну обычно посещали гости… помню поэта, похожего на старую обезьяну… походка у него была не слишком легкая, но и не такая неуклюжая, как говорили… я терпеть его не мог, но любил смотреть, как он читал свои стихи… он напоминал мне бесноватого… он пытался изобразить сумасшедшего в сумасшедшем доме и смешил меня до слез… бывали у примадонны и художники, и музыканты… весьма достойные люди… иногда появлялся известный философ, черт бы его унес вместе с его учением… вот кто виновник всех моих несчастий… я имел все и из-за этого болвана все потерял…

— Что же случилось?.. — писатель изобразил любопытство.

— Помню, философ сел на собачку примадонны, с которой она не расставалась даже когда спала… я помог ему похоронить собачку… я знал, что рано или поздно философ отплатит мне злом за добро… расплата в этом мире наступает всегда… зло возвращается к нам… самое простое — смириться перед справедливостью возмездия и одуматься или исправиться… либо оставаться таким же, каким был, либо все осмеивать и презирать… примадонна смирилась с исчезновением своей любимицы и завела другую собачку… помню эту жуткую сцену… я смешил примадонну, рассказывал ей какую-то смешную историю, анекдот… смеясь, я сел и почувствовал, что сел на что-то живое… я испугался, побледнел, вспотел… я боялся встать… философ спросил меня, что со мной?.. что меня так напугало?.. я шепчу ему, помолчите… вместо того чтобы дать мне время прийти в себя, этот идиот стал выяснять причину моего испуга… я не разыгрывал испуг, я на самом деле был испуган… своими расспросами философ привлек внимание публики… в воцарившейся тишине вдруг послышался глухой, прерывистый стон, словно кого-то душили… уже потерявший голову от страха перед содеянным, ничего не видевший, как это бывает в такие минуты, я медленно приподнялся и все увидели полузадушенного мопсика… поднялся такой крик, тебе и не вообразить… я понял, что погиб… и погиб безвозвратно… ты думаешь это все?.. ночью я проснулся от стука в дверь… явился философ… он, видите ли, не мог заснуть, его мучили мысли… до утра он не давал мне спать… от его монолога в моей памяти сохранились только слова, которые мне показались понятными: репутация, пристойность, целомудрие, стыд, посмешище… из его речи я узнал, как он жалок и несчастен… он, видите ли, вдруг среди ночи почувствовал приближение смерти… жизнь уходила, а он все еще оставался девственником… впрочем, вполне возможно, что все это было не совсем так… наверное, эту историю я где-то прочитал…

— И что же дальше?.. — спросил писатель.

— Как оказалось, философ давно был влюблен в примадонну и уже несколько раз пытался объясниться… он просил меня помочь ему… я уговорил примадонну выслушать его… примадонна молча выслушала его, встала и ушла… только представь себе сцену, в которой этот шут, скоморох вместо признания в любви, сознался в том, что задавил ее мопсика… всего у примадонны было около дюжины мопсиков разной масти… примадонна ушла, а философ все говорил… в тоне его голоса я различал голос ненависти, ревности, даже стоны любви… и вдруг он зевнул… и я невольно зевнул, сам не понимая почему… он встал с такой легкостью и с таким изяществом, что я невольно почувствовал, как я неуклюж, туп, тяжел… и снова я зевнул… да, да… я зевнул… истории о любви мне интересны… они могут некоторое время вызывать восхищение, но, в конце концов, вызывают зевоту…

— Любопытная история… — пробормотал писатель и зевнул. — Извини…

— Зевай, зевай сколько тебе угодно, не стесняйся… — Артист разгуливал по каменной террасе в скалах, напевая арии из разных пьес и время от времени восклицая: «Как это прекрасно и естественно…» — Он пел, постепенно повышая голос, с жестами, гримасами…

«Что с ним такое?.. я не узнаю его… — размышлял писатель. — Он был так жалок и несчастен и вдруг такое превращение… он явно во власти какого-то исступления, восторга, столь близкого безумию, что я начинаю беспокоиться…»

Писатель вдруг запел в унисон.

Артист был растроган.

— Ты мог бы сделать карьеру в опере… — сказал артист. — Ты так похож на меня… в детстве я набивал голову книгами, которые нужно было бы сжечь… и превратился в нищего… отец пытался сделать из меня инженера, а мать хотела, чтобы я был счастлив… она была известной женщиной но, увы… она умерла… ее жизнь оборвалась раньше времени… и моя карьера инженера не пошла дальше… я увлекся сочинительством, написал поэму, которую сам не мог прочитать до конца… начинал картавить, заикаться… — Артист состроил гримасу, потом еще одну, рассмеялся.

— Со стороны мы представляем собой двух идиотов…

Одному богу известно, сколько приятных и неприятных последствий последовало за этой сценой. Они цеплялись друг за друга, но это уже другая история…

Ночь застала писателя в ущелье.

Ничего плохого с ним в эту ночь не случилось. Он отделался лишь несколькими кошмарами.

Занялась заря и писатель очнулся, чтобы продолжить свой путь, но он не знал, куда направиться.

«Какая разница, куда идти, туда или сюда…»

Он шел пока не упал ничком на песок.

«Если умирать, так лучше умирать здесь, чем чуть дальше…» — подумал он и потерял сознание.

Спустя какое-то время писатель пришел в себя и понял, что лежит на песке и не один.

Рядом с ним лежала женщина.

Писатель перевернулся на спину, испытывая странное состояние. Он был собой и в то же время кем-то еще.

Привстав, он огляделся.

Пейзаж был мрачный, зловещий.

Женщина спала.

Писатель осторожно заглянул женщине в лицо.

Лицо бледное, губы тонкие, изящно очерченные, глаза закрыты.