Город грехов - Юрий Трещев

— Кстати, о твоей смерти я тоже узнал из газет…

— А я узнал о своей смерти по радио… помню, еще толком не проснувшись, я услышал некролог о себе… не знаю, кто пустил слух, что смерть нашла меня, а молва позаботилась обо всем остальном… я ведь был известным человеком… не сомневаюсь, что у тебя есть вопросы…

— Да, у меня есть вопросы… как ты бежал из тюрьмы?..

— Из тюрьмы я бежал, переодевшись в женскую одежду… я не успел далеко уйти, был узнан, избит, связан и полунагой доставлен в тюрьму… я предстал перед Вагнером, начальником тюрьмы, в одной лишь короткой рубашке… увидев меня, Вагнер едва не умер от смеха… он оказал мне милосердие, которого я не заслуживал… меня помыли, одели и заперли в узкой, похожей на гроб келье… тюрьма располагалась на территории заброшенного монастыря… я лежал и размышлял… не сам я придумал план побега… я последовал совету некоего человека, оказавшегося евреем и шпионом у Вагнера…

— Та это Вагнер спровоцировал тебя на побег?..

— Теперь это уже не важно… но я продолжу… я заснул и во сне снова был бит, оплеван и распят за то, что как усомнившийся Фома трогал тело бога руками, прикасался к шрамам от ран… проснулся я среди ночи… я лежал и размышлял… вдруг я услышал шаги… дверь камеры приоткрылась… я был несколько смущен этим обстоятельством, подумал, что это очередная провокация Вагнера… пребывая в нерешительности, я все же решил воспользоваться случаем… озираясь, волнуемый разными мыслями, я вышел из кельи и пошел по длинному сводчатому коридору, который вывел меня к лестнице… я поднялся этажом выше, повернув налево, потом направо, спустился этажом ниже и оказался на монастырской стене с той стороны, где монастырь примыкал к скале… по веревке с узлами, как будто специально приготовленной для меня, я спустился вниз на головы охранников… не знаю, кого они ждали, но увидев меня, они обратились в бегство, причем некоторые из них так и не поняли, почему они бежали… охранники бежали в одну сторону, а я бежал в другую сторону от зримых и незримых преследователей, и так быстро, как только мог… я бежал с такой поспешностью, что если бы кто мог меня видеть, то сказал бы, что я не бегу, а лечу… пытаясь перейти бурную реку по камням, я оступился… по всей видимости, таков был приговор божьего правосудия… многие видели, как вода волокла мое безжизненное тело точно камень среди камней… меня спасли бродячие собаки, которые тотчас же разорвали бы меня на куски своими зубами, если бы не монах… палкой он отогнал собак… а молитвами вылечил меня… уже через несколько дней я встал на ноги и покинул его пещеру… я встал на путь всякой плоти, женился, родил сына, который и поныне жив… он еще не разговаривал, но уже писал и настолько умело, что всех поражал… все это он делал как бы нечаянно… красотой он превосходил, даже зеленоглазую Елену, дочь судьи… дети стекались к ней, она разбирала их жалобы, пользуясь властью отца, запятнавшего себя дурным нравом… он увлекался охотой и разводил собак… собаки и сожрали его… жуткая смерть… мой сын был копией своей матери… как женщина он красил себя различными красками, вызывая смех не только у меня, но и у детей… в 7 лет он написал свою первую пьесу и открыл театр… дети от Елены потекли к нему… Елена устроила заговор… заговорщики должны были устроить пожар в театре… узнав об этом, сын обратился к заговорщикам с речью и укротил их пыл… одна только Елена с прежним упрямством пыталась осуществить свой коварный замысел, однако волей бога это ее злое намерение не осуществилось… после смены власти у судьи начались неприятности… он переселился на виллу вместе с женой и дочерью… мой сын последовал за Еленой… он бежал из дома, и бежал так быстро, как только мог, как будто он спасался от зримых и незримых преследователей… если бы кто мог его видеть, то сказал бы, что он не бежит, а летит… ангелы несли его на руках своих… пытаясь перейти бурную реку по камням, он оступился… многие видели, как вода волокла его безжизненное тело точно камень среди камней… его спасли бродячие собаки, которые тотчас же разорвали бы его на куски своими зубами, если бы не монах, палкой отогнавший собак… своими руками и молитвами монах поставил сына на ноги… уже через несколько дней сын покинул пещеру монаха… как и я, сын женился в 27 лет… Елена родила мне внука… внук и поныне жив, он еще не разговаривал, но уже писал и настолько умело, что всех поражал…

— И все это он делал как бы нечаянно… — сказал артист, пытаясь изобразить улыбку.

— Да… — пробормотал писатель и сел, пережидая головокружение. Он следил за смутным беспорядочным течением форм без твердо очерченных границ, лиц, сменяющих друг друга. Они появлялись на свет и исчезали. Темнота принимала всех уходящих.

— Что с тобой?..

— Не знаю… такое уже было со мной однажды, когда Вагнер запер меня в одиночке… среди ночи я очнулся… камера зарастала виноградной лозой, по стенам карабкался плющ, из темноты за мной следили горящие холодным светом глаза совы… потом появилась женщина в пурпурном платье, ее бледное лицо с черными улыбчивыми глазами, окаймляли рыжие кудри… своим смехом она лишила меня разума… я увидел как от нее стали отделяться дети с козьими рожками, еще не названные, не имеющие имен и не подозревающие о своей печальной участи… они кружили по камере, устраивали игры… в разгар вакханалии явился Вагнер… он был великолепен в своем совершенном безобразии… по его мнению, я был дерзок, нуждался в обуздании… из-за спины Вагнера вышла женщина… и он нашел мне женщину… бог послал в наш мир красоту, воплотив ее в женщину, несущую соблазны, и вложил в нее лживую душу… женщина была его сестрой… она изменяла мужу и, кажется, даже презирала его… одним прикосновение она смогла сделать меня красивым… она завивала мне кудри наподобие гиацинта… я весь светился… даже ростом сделался выше…

— И где это было?.. — спросил артист.

— В тюрьме…

Мимо прошли прохожие.

За прохожими ползла хмурая туча, пугая блеском молний.

— Идут и идут… и куда идут?..

— И куда не придут, всюду будут врагами… — Актер встал. Обогнув груду камней, похожих на стаю присевших волков, он наткнулся на странного человека, который шел, плача и рыдая.

Актер спросил человека о причине слез.

Человек начал свою историю с приветствия в виде длинного вступления и изящного риторического предисловия.

У человека был дом, жена, дочь. И все это у него похитили обстоятельства. Сначала сгорел дом, потом пропала жена и следом за ней дочь.

Обрисовав облик похитителя, человек разрыдался.

— У кого ни спрошу, никто ничего не знает ни о жене, ни о дочери… как в воду канули… похититель давно замышлял против меня, выказывал притворную благосклонность… по его доносу меня сначала уволили из школы, где я преподавал географию, а потом арестовали, обвинив в заговоре против власти… меня сослали на один из западных островов, их еще называют блуждающими, где я вел созерцательный образ жизни среди монахов… после окончания срока ссылки, я вернулся в город, который меня не ждал… похититель держал меня под наблюдением, а я делал вид, будто не замечаю слежки… пока я отбывал ссылку, жена умерла, а дочь сделалась женой похитителя… описание всех моих трагедий и несчастий заняло бы не один день… но со временем я стал находить в несчастьях утешение и уже не боялся худшего… а дочка… она еще девочка и легко исправится, если сумеет освободиться от власти этого негодяя… сначала он удочерил ее, женившись на моей жене, а потом сделал своей женой, когда ее мать умерла… и все это вполне сознательно придумывалось заранее… я узнал об этом из неотправленных писем дочери… это была такая своеобразная игра…

— Не думаю, что это игра… это жизнь, к которой надо относиться настороженно и сдержанно…

День был пасмурный.

Писатель шел по следам артиста и сочинял финальную сцену романа. Иногда он обрушивался на себя с критикой:

— Финал этой истории просто ужасен… слова употреблены некстати и выражают совсем не то, что я хотел выразить… все превратно… и почерк ужасный… пальцы сводит судорога…

— С кем ты говоришь?.. — спросил артист и обернулся.

— С кем не скажу, а о чем, скажу в другой раз, если мы выйдем живыми из этого жуткого ущелья, и нас не сожрут гиены… я слышу их голоса… кажется, и они меня слышат и смеются… — Писатель пугливо глянул по сторонам. Его пугали прохожие, у которых были серые, неприветливые лица. От утомления в его глазах все двоилось, двоились и прохожие, которые появлялись неизвестно откуда, и неизвестно куда исчезали. Они казались ему обитателями преисподней. Женщины утаивали свои лица за повязками. — Надо остановиться… — сказал писатель и остановился, оглядываясь. — Мне кажется, мы заблудились…

— Соберись с силами… где-то здесь должна быть пещера…