МЕЧЕТЬ ВАСИЛИЯ БЛАЖЕННОГО - Елена Чудинова

То, что мы не полностью дистанцируемся от советской власти, не дает нам возможности достойно отбить все попытки навешать на нас исторические вины XX столетия. А стань мы свободны от своих комплексов и чужих обвинений, мы сможем действительно веско сказать: давайте перестанем перебирать исторические вины. Давайте отдадим их прошлому. Сегодня они не принесут на наш континент ни порядка, ни добра. Давайте ограничим нравственную ответственность действующим ныне поколением. Даже в семье потомки виновны лишь, если не желают замаливать грех предка. Что уж говорить о нациях?

Сказать такое может только тот, чьи позиции ясны и сильны. Нам необходима информационная война. На чужой территории. Александр I был прав: крепкий мир можно заключить только в Париже.

Когда русские погибали славно

В подарок племяннице я привезла стреляные гильзы. Ну надо же, а я ведь была даже младше, чем она нынешняя, когда увлеклась историей Северо-Западной армии, когда пыталась хоть что-то узнать о походе Юденича на Петроград, когда смутно еще осознала, что именно этот фронт был решающим на театре военных действий.

Поэтому путь в Санкт-Петербург — Ополье — Ямбург отчасти явился для меня плаваньем против течения реки времен. Сначала в собственную юность, в самые «белогвардейские» мои годы. Кто бы тогда мне рассказал, какие события я увижу своими глазами, — не поверила бы.

Событие же, о котором я говорю, кому-то может и не показаться значительным. В селе Ополье, в ограде Кресто-Воздвиженского храма, установлен и освящен каменный памятник воинам-северозападникам, погибшим под Ямбургом в 1919 году. Могилы их во время оно сравняли с землей — на весь XX век. И совсем недавно Ямбургское братство во имя св. архистратига Михаила — военно-историческая организация — сумело восстановить некоторые имена. Нижние чины Талабского, Семеновского и Островского полков — прапорщик Палехов, фельдфебель Егоров, рядовые Балондин, Дунаев, Евстафиев, Короленко, Макаров, Мартимьянов, Матвеев, Семенов, Тюнн и Федоров. Ивану Тюнну было 25 лет, Адриану Мартимьянову — 24, фельдфебелю Ивану Егорову — 33. Точный возраст остальных не установлен. Скромный памятник, очень скромный, но — первый каменный памятник христолюбивым воинам СЗА.

«Мы уйдем, а камень останется навсегда», — сказал военный историк С. Г. Зирин. Говорил он и о том, что память сражавшихся против чужеродного и чудовищного эксперимента над страной до сих пор остается оболганной.

Клевета прилипчива. Увековеченье памяти воинов-северозападников до сих пор с огромным трудом преодолевает бюрократическое сопротивление на местах. И, тем не менее, за первым каменным памятником на Северо-Западе встанут другие.

Но прежде речей была панихида — дыхание превращалось в пар в холодных стенах сельского храма, мрели золотые огоньки свечек, склонялись знамена. Была лития перед камнем, моросило, дул восточный ветер, было возложение цветов, отгремел салют из трехлинеек. Как это, однако ж, странно — впервые в жизни не на картинках увидеть мундиры СЗА…

Когда же отец Иоанн — с белоснежной бородой и веселыми молодыми глазами — пригласил всех собравшихся на обед, меня охватило непередаваемое ощущение того, что называется изрядно обрусевшим термином «дежа вю». Осень, просторный дом священника под старыми ветлами, доброе тепло, идущее от невысокой печи с лежанкой, тесно сдвинутые скамьи и столы. Люди в форме СЗА (не более дюжины на самом деле, но мне показалось, что все присутствующие мужчины облачены в эту форму; в каком-то смысле так оно и было) — в тесноте, да не в обиде сидели за этими столами. А на столах — мясные щи, сваренные на всех в большом котле. Это простое блюдо и придало какую-то завершающую убедительность происходящему со мной. Конечно, домашние соленья и пирожки — тоже развитие темы, хотя вместо водки и коньяка должны бы стоять спирт и самогон, а вместо сервелата — сало, но тон, тон задали щи. Горячие щи в холодный день — насколько веселее будет потом на рысях под колючим дождиком идти… Куда? На Петроград, конечно! На Петроград, за терновым венцом, что был пророчески избран эмблемою СЗА. Словно они, те, кто собрал нас здесь — Палехов, Егоров, Балондин, Мартимьянов, Тюнн, — сидят среди нас за столами, живые, молодые, хоть и осталось им жизни считанные дни, еще продолжают свой поход, греются щами и поднимают чарку за победу. Едва ли больше, чем на минуту, мне удалось переступить из собственной юности еще дальше — в 1919 год. Но какой достоверной, какой настоящей была эта минута.

Мысли же о том, что явилось самым важным во всем произошедшем, выявлялись бессонной ночью под стук колес — на обратном пути. Странно, право же, странно было осознать: этим важнейшим явилось то, что чествовались не победители, а побежденные.

Способность воспринять величие поражения, по сути, означает продолжить проигранный бой. Гордость вчерашним поражением — залог завтрашней победы. Это всегда понимали сербы, гордящиеся Косовым полем.

«Это было в дни красивые давниеКогда сербы погибали славно.В Косове потеряли главу,Но сербства отстояли славу».

Гордиться победой легко. Побед у нас, русских, было так много, что мы не научились отдавать должное своим поражениям. Надо учиться у сербов. Гордость поражением — более благородна, поскольку главная победа — это победа нравственная. И конечная историческая победа — сколько б еще ни пришлось ждать — в конечном счете принадлежит тому мировоззрению,

«где на чашах весовМежду доблестной смертью и жизнью —Смерть всегда перевеситНа несколько граммов свинца»,

как поет Кирилл Ривель. Он тоже приехал на воздвижение памятника: артистически седовласый, в морской робе, напоминающей о плаванье на УПС «Седов». Приехал из Питера полубольным. Что же, это понятно: день такой, что с больничной койки соскочишь, а приедешь.

Это ведь только кажется, что самый важный сейчас вопрос, сколько наших денег угробило бездарное финансовое руководство и, соответственно, сильно ли затронет страну нашу общий кризис. Есть вещи и поважнее. Право же, есть. Способность народа выживать в невзгодах зависит от силы его исторической памяти. От постижения им исторической истины.

До последнего, впрочем, еще куда как далеко. В завтрашнем дне я вновь услышу хулу на тех, кому мне сейчас довелось поклониться, услышу не единожды и не дважды. Ничего, не привыкать. Лишь бы воздвигались памятники.

Примерно так думалось мне под стук колес. В боковом кармане дорожной сумки позвякивали гильзы, предназначенные в подарок племяннице. Я собрала их после салюта в мокрой осенней траве.

Липовая сосновая роща

Настоящая битва за русскую историю разгорелась сейчас в городе Кингисеппе, который, по-хорошему, Ямбург.

Нас не удивишь: повсеместно звучат призывы «не развенчивать героев, на которых выросло три поколения советских людей», тем паче в наше время, и без того не богатое идеалами. Но, внимая кажущейся разумности этих доводов, мы можем упустить, что «не развенчивать» одних означает — оставить других оклеветанными. На примере сегодняшней ямбургской баталии это видно особенно хорошо.

Суть же конфликта сводится к тому, что городским школам, в качестве пособия по краеведенью, навязывается книга некоего А. Шевченко «Ям — Ямгород — Ямбург — Кингисепп», автор которой, к возмущению историков северо-западников, попросту переписал все пропагандистские штампы советских времен. Отношение их к реальным фактам — весьма отдаленное. Не обошлось, например, без трогательной истории о том, как белогвардейцы зверски истребили 500 человек в сосновой роще, по сию пору являющейся мемориальной.

Между тем как раз «Роща пятисот» — это, пожалуй, самый халтурно сляпанный из всех имеющихся образцов коммунистического мифотворчества. С одной стороны школьников заставляли зубрить вирши советского поэта Макарова, в которых «видел с неба июньского месяц как у рощи стояли пятьсот, а напротив, им в головы метясь, сухо щелкнул затворами взвод» и «сам Юденич в английской шинели прибыл к роще взглянуть на расстрел». С другой стороны в местный музей был торжественно помещен «перетертый веревкой сук». К суку прилагался «кусок ствола, на котором делались зарубки по числу повешенных». Так повесили этих людей или расстреляли? Никто так и не утрудился определиться хотя бы с этим. Таких нестыковок много. Цитировались свидетельства очевидцев, что «зимой на санях мертвецов вывозили как дрова», и в то же время никто даже не пытался скрыть факта, что как раз зимою в Ямбурге не было белых!

А между тем — какие люди числятся среди тех, кого пытаются очернить перед школьниками! Это и поручик артиллерии В. Н. Быков — правнук А. С. Пушкина по материнской линии и внучатый племянник Н. В. Гоголя по линии отцовской, это ротмистр П. А. Аксаков — правнук писателя, это ротмистр В. М. Леонтьев — праправнук А. В Суворова! И названные лица — лишь малая часть перечня, представленного историком С. Г. Зириным. Этих-то людей и обвиняют в том, что они «целыми семьями» вешали бедняков, в чьих домах побывали на постое красноармейцы, а самих пленных красноармейцев так вообще сжигали заживо… Право же, стоит вообразить писателя А. И. Куприна (с осени 1919 вступившего в Северо-Западную армию в чине поручика) спокойно наблюдающего за повешеньем женщин и детей! Может быть, классик русской литературы еще и табуретку из-под них вышибал?