Архитектура для начинающих (СИ) - "White_Light_"

Машина петляет в лабиринте безлюдных улиц частного сектора, Ольга знает их лучше, чем свои пять пальцев. Здесь она жила когда-то…

— Останови там, на взгорке, — просит Рита. — Дальше не проехать, соседи трубы меняют.

Чувствуя, как кровь ударила в виски, Ольга останавливает машину у крайнего дома.

— А знаешь, кто здесь…. — ее голос тонет в возне на заднем сидении. Выйдя из машины, Рита не хочет будить Соню, устраивает ее на руках.

— Созвонимся, — полушепотом. — Спокойной ночи.

Совсем как Рита, кусая губы, Ольга смотрит вслед торопливой фигуре. Она не успела сказать ей о том, что в этом самом «крайнем» доме прожила всю свою юность, что…

Обойдя машину, Ольга оглядывается назад. Темная, странная фигура женщины, несущая на руках ребенка, торопливо удаляется в ночь. Здесь столько всего было… И это тоже неудобная тема. Да и не важная, что-то другое проходит мимо! Ускользает между пальцев, между... никак не пойму..

Легкой паутиной ложатся на руки подозрения. — «Здесь половина улицы Золотаревых. Разве Рита не может быть одной из них?»

Теоретически – вполне, а по факту?

Ольга категорично растирает подозрения в пыль — только этого не хватало!

«Никак этого не может быть — она другая! Она….»

С женщинами не бывает все просто. В нас слишком много неясностей, чувств, одной нам известной логики, зачастую необъяснимой, выросшей из интуиции, неподвластной математическому расчету.

— И что я сейчас-то здесь делаю??? — Ольга стоит одна в темноте, у крайнего дома, где видят десятый сон ее старики. Где полно ее детских фотографий, а калитка помнит последний, тихий, прощальный стук. Где девочка, чуть старше Ритиной Сони, все обещала себе Ленинград. Где ее больше нет, есть лишь память, идеально отполированная чужим временем.

В непонятном волнении Ольга поднимает к звездному небу глаза — неужели опять бежать, как той Лоле? Но, от чего? От кого?

«От себя не убежишь», — отвечает своим мыслям Рита.

— Ты с ума сошла? — Мишка суетливо берет Соню из ее рук. — По ночам шляешься!

— Тяжелая стала, сейчас отвалятся, — устало выдыхает женщина, встряхивая освобожденные от ноши кисти рук. — Неси в спальню. Я там ее раздену.

Через полутемную гостиную он идет к лестнице на второй этаж.

— Заночевала бы у матери, — Золотарев оглядывается на идущую следом жену. От обеих пахнет костром и автодезодорантом. — Вы вообще на чем?

— На такси. Утром неудобно оттуда в сад.

Маленькая детская освещена тусклым ночником.

— Все, спасибо, дальше я сама.

Мишка кладет дочку на кровать и передразнивает Риту:

— Спасибо. Пожалуйста.

Соня смешно поджимает губы во сне и поворачивается от света.

Отсюда не видно, стоит ли еще Ольгин автомобиль на подъезде к улице.

Когда Рита спускается вниз, Мишка сидит в гостиной за ноутбуком, обложившись вокруг рабочими бумагами.

— У нас полный шухер, — жалуется он, поднимая на жену затертые в красное глаза. — Презентацию вообще перенесли на завтра, и Кампински еще куда-то пропала, не дозвониться!

— По новому району? — Рита слишком устала, чтобы удивляться, но новость действительно ошарашивающая.

— Да. Приедут все. Главный, акционеры, соучредители. От местных вся верхушка городской управы, мэр, и даже не знаю, кто еще. Компании грозит самый глобальный проект в их истории.

— Ой ли? — сомневается Рита. — У них в Москве не было больших строек?

— Таких не было, — сердито отвечает Мишка. — Ты думаешь, только твоя Москва строится? Да здесь новый Городок намечается! Кампински постаралась!

Собираясь до этого заварить себе мятный чай, Рита передумывает, разворачивается обратно, достает из бара начатую бутылку Макаллана и бокал.

— Чего это ты? — удивляется Мишка.

— После наливки Пал Юрьича голова болит, — следует нелогичный ответ. Не скажет же она ему, что каждый раз, слыша от них очередное упоминание Ольги, умирает либо от любви, либо от страха. «А теперь так и вовсе, похоже, час наш пробил».

Мишка усмехается нелепице:

— Ну, конечно, вискарь тебе поможет. И мне плесни.

Ольга заводит машину. Включает фары.

— Расскажи мне о ней, — Рита ставит перед мужем бокал с янтарной жидкостью, букетом которой он вряд ли умеет наслаждаться.

— О ком? — удивляется Золотарев. — О Кампински, что ли?

С подчеркнуто равнодушным видом Рита садится напротив, кивает:

— Да, о ней.

— В школе мы...

Он делает один большой глоток, морщится, ищет, чем бы закусить или запить. Находит остатки недопитого в кружке пива.

— Вместе учились…

Рита медленно вдыхает аромат, греет бокал ладонями.

— А ты истерики устраивать не будешь? — настораживается Михаил. — И сковородки по утрам выбрасывать?

Рита делает небольшой глоток. Чуть горчащий имбирь, засахаренные фрукты, херес и едва уловимые нотки древесного дыма поднимают над текущей реальностью, меняют комнату изнутри, внешне оставляя мир прежним.

— Нет, не буду, — провожая тепло заново открывшимся дыханием, отвечает Рита, и скрывая, что за рассказ про Ольгу, пообещает ему сейчас даже горы золотые.

Пал Юрьич любит рассуждать об алкоголе, как искусстве – плавно тронулись в сознании посторонние мысли/образы, на них фоном ложатся Мишкины заметки:

— ...мы с ней вечно соревновались, кто первый, кто лучший... Олька была хорошим другом. Я даже жениться на ней хотел, пока не узнал кое-что.

«Знал бы ты кое-что, не сидел бы сейчас здесь так просто с вальяжным видом» — плавится в подступающем опьянении насмешка судьбы губами молодой женщины.

— Что? — томно ведет бровью Рита.

— Что она предпочитает себе подобных! — зло рявкает в ответ муж. Странность Риты сегодня особенно бесит Михаила. — Девок она, видите ли, любит! — он усмехается не лучшим воспоминаниям. — Джамка ей тогда нравилась!

Последнее замечание хлещет пощечиной. Рита замирает, а в глазах ее зрачки увеличиваются возрастающей яростью, незнакомым ощущением дичайшей ревности (и особенно к тому, чего уже не изменить – к прошлому).

— Вот как? — буквально шипит Рита.

— Они даже сбежать собирались вместе, — опрокидывая в себя остатки виски, Миша предпочитает не заморачиваться на Ритины странности или списывать их на положенную жене ненависть к любовнице — «тем более такой стерве, как эта Шахера зада!»

«Мишка читаем. Про Джамалу он сейчас сказал, чтобы подразнить» — успокаивает демона внутри себя Рита, исподволь смотрит на мужа, и если бы Миша был внимательнее, то его наверняка насторожил бы, не известный еще им обоим, недобрый огонь в зазеленевших темным ядом глазах жены.

— Что же их удержало? — голос напротив звучит сахарно/ласково, как удавка нежного убийцы.

На дне бокалов нет ответов, там только тяжесть и хмель, иногда короткое забвение с непременной головной болью после.

— Неважно! — зло отвечает Михаил своим собственным, не известным Рите демонам. — Она и сейчас вокруг нее трется, все выспрашивает невзначай, интересуется. Типа я не вижу.

— Ольга? — неподдельно удивляется Рита. Ее глаза распахиваются кукольным удивлением.

— Да нет же, Гейша! Как ты ее называешь, — рычит Золотарев, разбито поднимаясь. — Я в душ, а ты не задавай, блин, дурацких вопросов!

…Рите шел седьмой, когда из квартиры арт-деда они переехали в малосемейку. Крохотную такую одну тысячную часть огромной многоэтажки. С первого этажа взлетели сразу на восьмой, из палисадника, заросшего кустами, Рита воспарила над широченным проспектом с видом на Москву-реку и крыши, шпили старинных высоток.

Рита буквально поселилась на подоконнике. Мама боялась, что дочь однажды выпадет из окна, но ничего не могла с этим фактом поделать, а потом началась школа….

Подрастающая Рита ничем не отличалась от своих сверстниц (относительно). Училась средне, любила рисование, литературу и математику, рассказывать небылицы, играть с папой в шахматы, а с мамой в «уголки», рассматривать магическую картину деда. Нимфа и впрямь была как живая, ужасно бесстыжая, а со временем Рита отметила еще одно ужасное изменение – Нимфа стала смущать ее. На нее просто невозможно стало смотреть, до неясной, но очень ощутимой жаркой боли, до странной тоски и одновременно с этим, очень хотелось рассмотреть сказочную девушку в мельчайших подробностях.