Нить - Виктория Хислоп

– Димитрий! – строго прикрикнул он.

– Димитрий, – эхом негромко повторила мать. – Иди наверх, милый, давай-ка, быстренько.

Мальчик прирос к полу. Он был словно заворожен. Никогда еще он не видел мать такой. Ее обычно безупречно уложенные волосы растрепались. Глаза покраснели.

– Вообще-то, думаю, мальчику следует знать, – сказал отец, сложил газету и спрятал в конверт.

Наступило минутное молчание. Димитрий стоял на ступеньке, не зная, можно ли ему присутствовать при этой взрослой сцене со слезами и таинственными вестями. Ему хотелось подбежать к маме, но он боялся – кто знает, что на это скажет отец.

– Твой дядя Леонидас некоторое время тому назад пропал без вести в Турции, а теперь нашли его тело.

Эту официальную информацию Константинос изложил без всяких эмоций. Димитрий слушал. Он хорошо помнил дядю, и это были приятные воспоминания, но огорчило его не столько само известие, сколько то, как потрясло услышанное маму, – этого он уже никогда не мог забыть.

Потом, когда отец ушел, мама снова уложила волосы и кирия Евгения зашла проведать соседку, Димитрий вышел на улицу и встретил там Катерину и близнецов.

– В следующий раз, когда пойдете к морю, – сказал он, – я пойду с вами.

Глава 11

После долгих уговоров Павлины Ольга наконец разрешила сыну бродить по улицам, на которых выросла.

– Если вы сами боитесь, – убеждала ее преданная служанка, – это еще не повод и сына дома запирать. Ему учиться нужно.

Сдавшись на уговоры, Ольга поставила только одно условие: эти прогулки должны остаться тайной для отца.

Для Димитрия наступили беззаботные дни. Вместе с ним и тремя девочками обычно ходили гулять и Элиас с Исааком. По улицам стайками ходило много ребят, так что на их маленькую компанию, шатающуюся по городу, оживленно болтающую и играющую в прятки, никто не оборачивался. У Димитрия всегда было с собой несколько монеток, а на них у уличного торговца можно было купить кулиорий – круглых булочек с кунжутом. Этого им хватало, чтобы насытиться на весь день, до возвращения домой.

Раза два они оказывались поблизости от одного из складов Комниноса и обходили его кружным путем. Часто на глаза им попадался большой особняк на берегу, который сейчас перестраивали. Леса еще не убрали, но стекла в окна были уже вставлены.

– Ты скоро будешь здесь жить? – спросила как-то Катерина.

Димитрий не ответил. Он безучастно смотрел на огромный дом с рифлеными колоннами и роскошным парадным крыльцом. С этим зданием его ничто не связывало. Его дом был на улице Ирини, и он со страхом ждал того дня, когда придется оттуда уехать и жить с отцом, которого он едва знал.

– А нам-то можно будет к тебе приходить? Не прогонят? – насмешливо спросила София.

Внешне София с Марией были совершенно одинаковые, но в остальном у них было мало общего. Мария заметила, что Димитрий покраснел от этого ехидного вопроса.

– Перестань, София.

– Может, твой отец нас и на порог не пустит – таких-то оборванцев в дырявых чулках?

– София!

Катерина видела, что Димитрию неловко, и решила, что пора сменить тему разговора.

– Идем, Димитрий, – сказала она и потянула его за руку. – Хватит тут стоять.

– А давайте поищем какой-нибудь новый путь домой, – предложила Мария.

Они свернули на узкую улочку, ведущую на север от моря, и шли все в гору и в гору, пока она не пересеклась с другой, большой улицей. Перешли ее, оглядываясь по сторонам, чтобы не попасть под какой-нибудь из дребезжащих трамваев, которые как раз катили навстречу друг другу.

– Где это мы? – робко спросила Катерина минут через двадцать.

– А я знаю! А я знаю! – пропела София. – А я знаю, где мы!

– Ну, так где же? – спросила Мария.

– Мы… возле кладбища, – ответила сестра, оглядевшись вокруг и заметив, что они стоят напротив ворот большого городского некротафио.

– Идемте! Посмотрим…

– На что там смотреть? – возразила Мария.

– Как на что? Посмотрим, что там! – воскликнула София.

– Ты хочешь сказать – кто? – вмешался Димитрий.

– Ну да, наверное, – буркнула Мария: ее, как всегда, сердило, что такой маленький мальчик вечно ее поправляет с почти взрослой педантичностью.

Дети решительно вошли в железные ворота. Они были не одни в этой деревне мертвецов. Несколько женщин, убирающих могилы близких, подняли на ребят глаза и улыбнулись. Они работали так, словно занимались какими-то привычными делами по хозяйству, – мыли и чистили надгробия так же, как дома натирали ступеньки лестницы или отмывали до блеска окна, ставили цветы, словно на столик в кухне, сметали листья так же, как утром у себя на заднем дворе. Тут было несколько внушительных памятников – изваяния ушедших в натуральную величину, и в сумерках казалось, что они вот-вот оживут.

Катерина читала надписи и стихи, посвященные покойным, и заметила, что многие могилы совсем свежие. Она оглянулась на Марию:

– Как ты думаешь?..

– Нет, – твердо ответила Мария. – Я думаю, твоей мамы здесь нет.

София сидела на мраморной ступеньке в конце одной из «главных улиц» кладбища, которых тут было не меньше десятка. Она обнаружила семейство котят, живущих под плитой у входа в какой-то фамильный склеп, и один из них уже устроился у нее на коленях и мурлыкал. Мать котят, по всей видимости, куда-то исчезла. Димитрий с Элиасом неподалеку соревновались в меткости, кидая камешки в начерченный в пыли круг.

– Может, возьмем одного домой?

– Глупости, София, – сказала Мария. – Мало нам кошек на улице. Идем. Домой пора. Катерине тут, похоже, не нравится.

Хорошо, что можно было сослаться на Катерину. На самом деле им всем было не по себе в быстро сгущающихся сумерках – среди теней и призраков.

Евгения еще раз сходила в контору Комиссии по расселению беженцев. Та самая элегантная американка, что так помогла им несколько месяцев назад, была все еще здесь: распределяла пожертвования и давала советы нуждающимся.

– Как ваши девочки? – спросила она.

– Неужели вы нас помните?

Евгения даже не поверила. После них еще столько тысяч беженцев приехало в Салоники, и почти все они прошли через эту контору.

– Конечно. Вы, девочки-двойняшки и еще малышка. Каждая семья чем-то запоминается, не тем, так другим. А у вас еще и близнецы, как тут не запомнить. А младшая ведь не ваша дочь, да?

– Не моя, – ответила Евгения. – Я, собственно, потому и пришла. Мы все ищем ее мать и сестру.

– Можно понять, – улыбнулась американка. – Кое-какие записи велись, да. Но лучше всего вам начать с ближайших лагерей беженцев.

– Но она же уехала в Афины!

– Это малышка так считает, но на самом деле совершенно не исключено, что ее корабль ушел в Салоники. Мне кажется, стоит для начала проверить здесь.

Вокруг города было несколько лагерей беженцев, и там расположилось более ста тысяч человек. Обещанные новые дома предстояло еще построить. Конечно, ехать туда нужно было вместе с Катериной, чтобы та могла опознать мать, и на следующий же день они отправились на автобусе за город и приступили к поискам.

Жилища в лагере представляли собой странное зрелище. Пустые расплющенные жестяные канистры из-под керосина служили стенами, разломанные дорожные чемоданы пущены на рамы. Все это были временные постройки, однако в них чувствовалось что-то постоянное. Это было видно хотя бы по горшкам с цветами, стоявшим у дверей. Просунув голову внутрь одной из времянок, Евгения увидела чисто выметенный земляной пол и обычную обстановку простого дома Малой Азии – тяжелые плетеные одеяла вместо матрасов, икона святого на стене.

Много часов подряд они ходили по рядам этих серебристых домиков, снова и снова спрашивая об одном и том же. Случалось изредка, что кто-то как будто даже припоминал это имя. Один старик долго чесал в затылке, словно надеялся выскрести оттуда какие-то важные сведения. Одна женщина скрестила руки на груди и отшатнулась, словно вдруг что-то вспомнила. Оба раза Катерина воодушевлялась – и тут же сникала, когда оказывалось, что никто ничего не знает. Все остальные сразу же качали головами, или пожимали плечами, или вообще не слышали вопроса: они были слишком подавлены своими несчастьями, чтобы заинтересоваться чьими-то пропавшими родственниками.

Евгения всегда начинала с того, что спрашивала людей, не знают ли они кого-нибудь из Смирны. Многие из тех, кого они встречали, были похожи на уроженцев Черноморского побережья, Евгения даже встретила кое-кого из Трабзона. Тут были и слезы, и улыбки, и короткий обмен воспоминаниями о Малой Азии, но фамилия Катерины не оказалась знакома никому. Ни единому человеку.

Через несколько дней хождения по лагерю у Евгении не осталось иллюзий по поводу того, не лучше ли им было бы здесь, среди других беженцев. Она поняла, что им выпала невероятная удача в тот день, когда их поселили на улице Ирини. По сравнению с картинами нищеты и убожества, которые они видели в этом лагере, Митилини казался цивилизованным местом, и Евгения вернулась домой, в старый город, переполненная неожиданной благодарностью судьбе за то, что у них есть своя собственная дверь.