Полвека без Ивлина Во - Ивлин Во

Престарелый индус сбрил мне усы. А также состриг почти все волосы, потом стиснул мой лысый череп обеими руками и постарался его раздавить, после чего сделал попытку сломать мне шею и больно сдавил руки. По всей вероятности, все это входит в процесс, именуемый «стрижка» в этой экзотической стране.

Все здешние женщины очаровательно одеты, они столь женственны, что всем европейкам впору стать лесбиянками. У мужчин же вид, как правило, пренелепый. Единственно достойные люди — здешняя прислуга.

Боюсь, что в Бангалоре я повел себя невежливо: местный чиновник пришел меня приветствовать и отвел в похожий на дворец гостевой дом для почетных гостей, но дом показался мне неуютным, и я съехал. <…>

Индийские отели по-своему роскошны. Одноместный — по нашим понятиям — номер состоит из трех комнат и ванной. Кормят отменно. Выпивка стоит так дорого, что впору ввести Сухой закон.

С любовью, И.

Нэнси Митфорд

17 сентября 1953 Пирс-Корт

Дорогая Нэнси,

какая же Вы странная девушка! Ваш magnum opus завершен, и Вы не радуетесь. Мне бы так. И Вы не нуждаетесь в деньгах? А вот мои дети голодают, одежда моя в лохмотьях и сваливается с моего исхудавшего тела. Вам бы на улице танцевать, а не греться на солнышке. Солнце — опаснейший враг рода человеческого. В цивилизованные времена все от него прятались. О да, я знаю, Вы мне на это скажете, что Людовик XIV лежал нагишом на крыше Версальского дворца в окружении обнаженных кардиналов и герцогинь, — но я Вам не поверю. <…>

Что Вам известно про Бельгию? Собираюсь взять Лору с собой, дабы лишить ее удовольствия собирать традиционный осенний урожай. Бельгийцы по-прежнему к нам расположены, я правильно понимаю? В мире осталось немного мест, где англичан не побивают каменьями. Что, бельгийцы и в самом деле позорно повели себя со своим королем? Мне про них мало что известно. У них, кажется, имеются недурные картины, не правда ли?

Читаю толстенную биографию Диккенса, автор, конечно же, американский профессор[158]. Подробнейшим образом описывает каждую котлетку, которую классик съел, каждую речь, которую он произнес на всех без исключения банкетах. Вы знали, что это был совершенно непереносимый человек?

Школьные каникулы были мучительны, но, по счастью, они близятся к завершению.

С тех пор как Вы видели меня последний раз, я сильно похудел. И, пожалуй, похорошел.

С любовью, И.

Редактору «Дейли мейл»

Вторник, 24 ноября 1953 Клуб «Сент-Джеймс»

П. Г. Вудхауз

Мистер Иддон задает вопрос: «Помните Вудхауза?» («Дейли мейл», 11 ноября). Ответ от истинных любителей художественной литературы: «Да. Каждую его книгу мы ждем с нетерпением и постоянно перечитываем его великолепные произведения».

Далее мистер Иддон пишет: «В моем архиве имеется его „объяснительное письмо“». Насколько я понимаю, речь идет об абсолютно удовлетворительном ответе мистера Вудхауза на нападки, которые затрагивают его честь и касаются его поведения во время войны[159]. Мистер Иддон ставит словосочетание «объяснительное письмо» в кавычки и этим дает понять, что объяснения мистера Вудхауза подозрительны. Но поскольку это письмо стало сейчас общественным достоянием и более в архиве мистера Иддона не скрывается, эти издевательские кавычки (если мистер Иддон имел в виду издевательство) лишены всякого смысла.

Теперь, когда мистер Вудхауз опубликовал, наконец, истинные факты своего дела, Би-би-си следовало бы пригласить инициатора нападок на Вудхауза, чтобы тот принес свои извинения одному из самых блестящих из ныне здравствующих английских стилистов.

Ивлин Во.

Лоре Во

3 февраля 1954 Мыс Святого Викентия

Дорогая, как жаль, что тебя со мной нет. Когда доберусь до Кенди, приеду быстро. Ревматизм мой гораздо лучше. Сегодня 3 февраля, а мы еще не вошли в Средиземное море. Голова прояснилась, но еще слаба. Теперь совершенно ясно, что я уже полгода травлюсь хлоралом, и мое безделье, возможно, продлится и после того, как кончится недомогание. Вернусь домой и какое-то время буду вести полубезумное существование. Россетти из-за хлорала в пятьдесят лет предпринял попытку самоубийства, приведшую к частичному параличу и слепоте. Мы всего этого избежим. Даже в таком письме мне трудно соединять слова в предложения. Снотворное я не принимаю уже третью ночь, отчего сплю урывками и часто просыпаюсь. Поэтому хорошо, что я нахожусь в одиночестве, — ты не в счет, разумеется. Когда просыпаюсь — а происходит это раз двадцать-тридцать за ночь, — смотрю на соседнюю кровать и огорчаюсь, что тебя нет рядом. Что удивительно, ведь спим мы в разных комнатах.

Пароход комфортабельным не назовешь, да и кормить могли бы сытнее — хорошо, что аппетита нет. Пассажиров немного, люди в основном приятные. Хуже всего — шум в моей каюте. Такое впечатление, что через нее проходят все трубы и вентиляционные решетки. Из соседней каюты до меня доносятся передачи третьей радиопрограммы, и двое едва слышно называют мое имя, отчего у меня развивается мп [мания преследования], и тогда начинает казаться, что обо мне шепчутся и другие пассажиры[160]. Если привычная сельская жизнь на свежем воздухе не сотворит чуда, пойду к психиатру. Но сейчас мне хочется только одного — поскорей вернуться к тебе.

Ивлин.

Лоре Во

8 февраля 1954 Отель «Континенталь-Савой», Каир

Дорогая Лора,

вчера в Порт-Саиде получил от тебя два письма. Радости моей не было предела. Мне каждый день тебя ужасно не хватает, и я решил, что больше без тебя никогда никуда не поеду. Твои молитвы очень помогли мне в трудное время. Как видно, я отравился гораздо сильнее, чем думал. Потом, когда начал приходить в себя, обнаружил, что стал жертвой телепатического эксперимента и почувствовал, что схожу с ума. Когда вернусь, все тебе расскажу. После всего случившегося начинаю верить в черный ящик Дианы Олдридж.

Сейчас жду самолета в Коломбо. Там за работу не сяду. Главное сейчас — поправиться. В деньгах у нас недостатка нет, и забивать себе голову работой пока не буду. Здоровье — прежде всего.

Бедная, у тебя ведь жуткий холод. Скоро будем мерзнуть вместе. Не помню, что я писал тебе на пароходе и писал ли вообще. Большую часть времени я пребывал в полубреду, а потому, что бы я там тебе ни писал, не придавай этому значения — кроме нежной любви. Сейчас спать стал, пожалуй, лучше и крепче. И есть тоже стал понемногу, на пароходе же кусок в рот не лез. Рука больше не трясется, проклятая телепатия прервалась — как знать, может, еще вернется. Пожалуйста, не волнуйся из-за слова «телепатия». Я знаю, выглядит это, как острая мп, но видения меня преследуют, уверяю тебя. Полумесмеризм, который изобрели экзистенциалисты, тревожнее всего, когда он является больному без всякого предупреждения и объяснения.

Шлю тебе, дорогая Лора, уверения в нежной любови. Напишу из Коломбо. Объясни детям, что я им не писал, так как был нездоров.

Прилечу, как только дома будет летная погода.

И.

Нэнси Митфорд

5 мая 1954 Пирс-Корт

Дорогая Нэнси,

у меня хорошие, нет, великолепные новости: все мои дети наконец-то разъехались по своим школам и колледжам. Моя противоестественная страсть ко второй дочери поубавилась, и теперь все мои дети антипатичны мне одинаково. С детьми, как с зачатием: удовольствие мимолетно, поза смехотворна, расходы непомерны. <…>

Сомневаюсь, чтобы Москва показалась Вам похожей на Нью-Йорк. Наглые выходки местных жителей Вам, во всяком случае, не грозят. В Москве нет телефонов, приглашений, философских рассуждений таксистов и лифтеров, интервью, собирателей автографов и т. д. — всего того, чем отвратителен Нью-Йорк. В Москву Вас приглашают, исключительно чтобы скрасить одиночество дипломатов и рассказывать им сплетни о свободном, ха-ха, мире. <…>

Хочется надеяться, в Москву Вы поедете не одна. С тех пор как по дороге на Цейлон я лишился рассудка, я принял решение никогда никуда не ездить без сопровождения. <…>

П. Г. Вудхаузу

29 декабря 1954 Пирс-Корт

Дорогой доктор Вудхауз[161],

четверть века назад случилось непоправимое: Эдит Ситуэлл спустилась ко мне с небес, подобно благостному орлу, и сказала: «Мистер Во, Вы можете называть меня Эдит». После чего я пять лет не смел к ней обращаться. Вот и к Вам, мой дорогой и почитаемый мастер, я не могу обратиться «Дорогой Плам», но Ваша открытка необычайно меня порадовала.

Надеюсь, Рождество у Вас было более веселое, чем у нас. В нашем доме свирепствовал грипп, не очень тяжелый, но обременительный, и мрак рассеивался лишь тогда, когда «Дживз и феодальный дух» переходил от одного больного к другому.