Полвека без Ивлина Во - Ивлин Во

Я ведь дал Вам совет относительно Вашего родового поместья. Вы им пренебрегли. И теперь потерпите финансовый крах и станете жертвой клаустрофобии. <…>

Маргарет Фиц-Герберт[178]

9 августа 1964 Кум-Флори-Хаус

Дорогая Свинка,

Пруста я читал только в переводе. По-моему, начинал он неплохо, но со временем спятил, как и Дж. Джойс в «Улиссе». Никакого плана. Нэнси [Митфорд. — А. Л.] говорит, что все им написанное невероятно смешно и что только англичане и американцы ставят его выше П. Г. Вудхауза.

Молись за меня.

И. Во.

Леди Диане Купер [179]

17 сентября 1964 Кум-Флори-Хаус

Дорогая Диана,

это печальное письмо. Когда мы молимся, мы не просим, а даем. Даем свою любовь Богу и ничего не просим взамен. И принимаем всё, что Он дарует нам Своей милостью. Не «Пожалуйста, Господь, даруй мне счастливый день», а «Пожалуйста, Господь, удостой меня чести принять все мои сегодняшние страдания». Господь в подачках не нуждается. Вы когда-нибудь каялись? Сомневаюсь. Ничего удивительного, что Вы хандрите. Вы верите в Инкарнацию и Искупление так же, как верите в исторический факт битвы при Эль-Аламейне? Это важно. Вера — не настроение.

Получил от Кэтрин нагоняй за непристойный отрывок в «Недоучке». На рецензентов мне наплевать. Вы и она — вот чье мнение я ценю.

С любовью, Бо.

Энн Флеминг

10 ноября 1964 Кум-Флори-Хаус

<…> Меня Испания необычайно утомила, Лору же, наоборот, взбодрила. По правде сказать, у меня нет больше никакого желания путешествовать. Я слишком стар для приключений с верблюдами и каноэ, а туристический бизнес сделал все цивилизованные места на свете неотличимыми друг от друга. Разумеется, в Испании сколько угодно великолепных произведений искусства и архитектуры, но для человека, который не говорит на их языке, тамошняя жизнь очень пресна. Больше одного произведения искусства в день человеческому рассудку не усвоить. Еда перестала быть аппетитной или несъедобной. Она — по крайней мере, на туристических курортах — стала такой же гигиенической и безвкусной, как отрава под целлофаном, которую разносят на подносах и ставят нам на колени в самолетах. <…>

Энн Флеминг

27 января 1965 Кум-Флори-Хаус

Дорогая Энн,

наши с Вами последние письма встретились в пути.

Я являюсь обладателем зубной щетки, но при отсутствии зубов щетка — вещь необязательная, она подобна диадеме, которой владеет дама, никогда не покидающая порога собственного дома. По счастью, в Лондоне нашелся человек, который вставляет зубы, я ему написал и заказал себе искусственную челюсть. Сомневаюсь, чтобы он успел все сделать за один раз, поэтому в Лондоне в ближайшее время буду бывать часто и, надо надеяться, Вас увижу. В это время года я обычно езжу за границу, но ехать никуда не хочется. Может быть, коль скоро у меня теперь будет, чем есть, стоит заказать гастрономический тур. Когда-то я был знаком с одним стариком, который, поужинав, закрывал лицо салфеткой, долго давился, а потом поднимал голову и беззубым ртом шамкал, что не может отведать портвейн, когда во рту у него искусственные зубы. Я смотрел на него с нескрываемым ужасом.

Последние две недели мою подъездную аллею истоптали мальчишки-почтальоны с чрезвычайно выгодными предложениями от газет прокомментировать кончину сэра Уинстона Черчилля. Я, конечно же, отвечал отказом. Черчилль был не тем человеком, к которому я питал уважение. Он вечно нес ахинею, окружил себя мошенниками, был никуда не годным отцом — не более чем «радиознаменитостью», пережившей свою славу. Вот уж действительно «сплотил нацию»! В 1940 году я служил в действующей армии, и как же мы все ненавидели его выспренные речи! <…>

Скорее всего, среди редакторов газет, которые хотели, чтобы я описал похороны сэра Уинстона, прошел слух, что когда-то я написал книгу о похоронах в Калифорнии[180].

Здоровье мое с нашей последней встречи поправилось, и, если Вы готовы совершить утомительное путешествие в дом без прислуги и без парового отопления, Вам будет оказан самый теплый прием.

Надеюсь, Вы по своей опрометчивости еще не вышли замуж?

Всегда преданный Вам И. В.

Алеку Во[181]

6 марта 1966 Кум-Флори-Хаус

Дорогой Алек,

спасибо за письмо. Газеты, как водится, все переврали. Я действительно весь прошлый год бездельничал и хандрил, но галлюцинаций у меня не было. По глупости, подписал контракты на четыре книги[182] (а не на одну), и эта задача представляется мне теперь абсолютно невыполнимой. Кроме того, мне вырвали много зубов, а жевать твердую пишу искусственными особого удовольствия на доставляет. Перспектива угодить в объятия международного туризма меня не прельщает, поэтому свою деревню покидать не собираюсь. Но рассудок я не потерял и серьезно болен не был.

Все мы кончим тем, что будем учить американцев[183]. Помнится, когда-то я видел пьесу про Оклахому. По-моему, они не слишком разборчивы. В то же время, насколько я понимаю, американские старшекурсники заражены мятежным духом. <…>

Леди Мосли [184]

30 марта 1966 Кум-Флори-Хаус

Дорогая Диана,

остерегайтесь мне писать. На письма я отвечаю исправно. И никогда никуда не езжу и не звоню по телефону. Потомственное занудство, возведенное в степень. Последние двадцать лет своей жизни мой отец только и делал, что писал письма. Если кто-то благодарил его за свадебный подарок, он благодарил своего корреспондента в ответ, и обмен благодарностями могла прервать только смерть. Нэнси [Митфорд. — А. Л.] притворилась, что слепнет — лишь бы я от нее отстал.

Не подумайте только, что «Работа прервана» — это карикатура на Вас. Это не столько Ваш портрет, сколько мой собственный; это не Вы, а я, в Вас влюбленный. Между Вами и моей героиней нет решительно ничего общего, если не считать беременности. Ваша беременность была на моей памяти первой, которой я был свидетелем.

Экземпляр этой книги я отправил Вам, когда Вы сидели за решеткой. Уверен, Вы меня достаточно хорошо изучили и никогда не поверите, чтобы я мог в такое время послать Вам книгу, где Вы выведены в карикатурном виде.

Вы тепло пишете о моих военных романах. Они есть у Вас в окончательной версии, собранные в один том? Если нет, пришлю Вам книгу на Пасху. За вычетом кое-каких сокращений, она мало чем отличается от предыдущих изданий.

У Джона Сатро[185] были галлюцинации, ему казалось, что он обнищал, и его лечат электрошоком.

В свое время Пасха очень много значила для меня. Это было до папы Иоанна и его Совета — они уничтожили красоту литургии. Я еще не дошел до того, чтобы облить себя бензином и вспыхнуть синим пламенем, но теперь за веру я цепляюсь исключительно по привычке, без всякой радости. Церковь я посещаю просто из чувства долга. До той поры, когда ее возродят, я не доживу. Она ухудшилась во многих странах.

Пожалуйста, отвечайте лишь в том случае, если хотите получить от меня «Меч почета».

С любовью, Ивлин.

Статьи, эссе

Медные трубы

© Перевод Н. Мельников

На протяжении семнадцати лет мои книги довольно регулярно, хотя и без особого шума, издавались в Соединенных Штатах. Никто их не замечал. Ко мне на стол периодически ложились бандероли с моими произведениями в странных суперобложках, а иногда и со странными заглавиями[186]; в бухгалтерских счетах моего агента появлялся пункт «незаработанный аванс[187] за американское издание» — на этом все и заканчивалось. Теперь же, в совсем неподходящее время, я обнаружил, что написал бестселлер — словно пугливая утка, высидевшая драконово яйцо. «Неподходящее», потому что время, когда конечный результат приносит какое-либо существенное вознаграждение, уже ушло. В цивилизованные времена неожиданный взрыв популярности обеспечил бы меня на всю оставшуюся жизнь. Но, по всей видимости, в цивилизованные времена не стоит добиваться такой популярности. Политики, если можно так выразиться, конфисковали мои доходы, так что мне достались лишь письма читателей.

Это для меня в диковинку: у англичан не принято писать незнакомым людям. Более того, сейчас они вообще очень редко пишут письма: они перегружены работой. Даже перед войной редко можно было увидеть или услышать английского читателя. Надо признать, что писатели, осознающие собственную никчемность, свободно могут присоединяться к литературным группировкам, выступать с лекциями и даже красоваться на званых обедах, но никто от них этого не требует и не питает к ним за это уважения. Вместо привычных для Америки Свободы, Равенства и Братства Европа предлагает художникам Свободу, Неодинаковость и Уединенность. Возможно, поэтому лучшие американские писатели уезжают в Европу. Но, как говорил Гитлер, в современном мире нет островов. Я моментально возбудил любопытство американцев, убежденных в том, что в стоимость книг входит дружеское участие и доверительность автора.