Игнач Крест - Марианна Федорова

* П о л е н и ц а - дружина.

- Браво, старик, браво! Ты хорошо пел! - воскликнул рыцарь. - Хороша Василиса Васильевна была, а с Александрой Степановной ей не сравниться.

Иоганн опять взял гусли и, подыгрывая сам себе, запел, обращаясь с улыбкой к Александре:

…Мне в радость не богатый пир,А в радость мне беседы мир,Не пышных яств обилие,А лишь сердечность милая.

Потом продолжил, обернувшись к Дарье Пантелеевне:

Нам есть, чем душу радовать,Зачем же нам откладывать?Ведь рано или поздно ведьС тобой нам праздник праздновать!Приди, сестрица милая,Люблю тебя всем сердцем я,Приди же, свет моих очей,Приди, душа души моей!*

* Песни вагантов даются в переводе М. Л. Гаспарова. Поэзия вагантов. - М.: Наука, 1975. - С. 23, 180.

Дарья опустила глаза, но румянец стал медленно заливать ее щеки и шею. Александра пришла ей на помощь:

- Скажи, дядя Иоганн, ты много странствовал и, говорят, не признаешь родиной то место, где человек родился?

- Правда, - посмеиваясь, ответил рыцарь. - Потому и ваш славный Новгород как свою третью родину люблю.

- А каковы же первые две? - с любопытством спросил князь Андрей.

- Первая - на Рейне, где я родился и рос. Там чистая, широкая река. Там в густых лесах птицы поют, на склонах холмов виноградники растут, и вино наше рейнское повсюду славится. А вторая моя родина - там, где свободно дышится, где всегда попавшему в беду помочь готовы, где нас добром встречают и не по одежке судят.

- Кого это вас? - поинтересовался Митрофан.

- Нас, вагантов, что по-латинянски «бродячие» значит, да мы и вправду по разным странам бродим. Про нас говорят, что мы благородным искусствам учимся в Париже, древним классикам - в Орлеане, судебным кодексам - в Болонье, медицине - в Солерно, а добрым нравам - нигде.

- Это и видно, - пробурчал себе под нос Афанасий.

- А на что же вы живете, как хлеб насущный добываете? - продолжал расспрашивать Митрофан с каким-то особым интересом - видно, не шла у него из головы мысль сбежать когда-нибудь от своего холопства.

- Мы - как птицы небесные: чем придется, питаемся, где придется, ночуем, страждущим помогаем, больных исцеляем, над насильниками смеемся, а случается, и проучиваем. За это люди нас без помощи не оставляют. Недаром в нашей песне поется: «…в братии скитальческой все скитальцы братья».

- О господи, у вас и песни свои есть! - воскликнула Дарья, которая слушала рассказ рыцаря не отрываясь. - А ну-ка спой, боярин!

- Debes, ergo potes. Ты должен - значит, можешь, - согласился Иоганн, провел пальцем по шести туго натянутым струнам гуслей и весело запел:

Рады мы и мниху* с выбритой макушкой,Рады и пресвитеру* с доброю подружкой;Школяра с учителем, клирика со служкойИ студента праздного - всех встречаем кружкой…Принимает всякого орден наш вагантский:Чешский люд и швабский люд, фряжский и славянский,Тут и клирик маленький, и мужлан гигантский,Кроткий нрав и буйственный, мирный и смутьянский…

* М н и х - монах.

* П р е с в и т е р - поп, священник.

Ну, хватит, пожалуй, - оборвал песню рыцарь. - Теперь, кто такие мы, ваганты, уразумели?

- Мудрено, - пробормотал Афанасий, - зело смысленно, або мудрено, не про нас. Аз многогрешный есмь смиренный мних, аки червь безногий в пыли простирающийся, не по разуму сие моему…

- Врешь, праведник, - вдруг возмутился Митрофан. - Бог создал тебя не червем, а по образу своему и подобию, и не пресмыкаться в пыли подобает тебе, но идти, подпирая плечами горы высокие и перешагивая реки широкие!

- Мы дружим со всеми, кто достоин дружбы, но на веру ничего, что нельзя самому проверить, не принимаем, - сказал рыцарь, с интересом взглянув на Митрофана. - Опыт - вот что главное, так и английский ученый муж Роджер Бэкон* говорит.

* Б э к о н Р о д ж е р (ок. 1214 - 1292) - выдающийся английский философ и естествоиспытатель; учился и преподавал в Оксфорде, жил также в Париже.

- А кто такой этот Роджер Бэкон? - не скрывая недоверия, спросил Афанасий.

- И двух лет не прошло, как мне в одной из моих альма матер побывать довелось, где я учился, - в Оксфордском университете. Там мне с самым молодым и самым знаменитым их профессором познакомиться удалось - с Роджером Бэконом. Он воистину во всем удивителен: необычно глубоки его познания в математике, языках, алхимии, в греческих и арабских рукописях. По его мнению, четыре главные помехи для познания истины есть: преклонение перед ложной мудростью, укоренившаяся привычка к старому, мнения невежд и гордыня. Он цель науки в овладении тайнами природы возглашает, тогда как другие профессора только на Святое писание и труды Аристотеля опираются. Кроме того, он против жестокости властей и развращенности части духовенства выступает.

- Он безрассудно смел, - сказала Александра.

- Что значит в наши дни быть безрассудно смелым? Звать черное черным, а белое белым? - пожал плечами Иоганн. - Уж слишком его студенты, школяры да мы, ваганты, любим, вот пока его и не трогают. Но это еще не все. Он в будущее зрит и утверждает, что человек с помощью сделанных им разных механизмов легко и с огромной скоростью передвигаться будет, быстрее рыбы в воде плыть, быстрее птиц по воздуху летать, что при помощи преломления солнечных лучей в прозрачных чечевицеобразных стеклах самые маленькие предметы, которые даже глазу не видимы, и самые далекие авезды рассматривать сможет и многому другому научится, если смело вперед по пути опыта и познания идти будет.

- Ах, страсти какие! - вздохнула Дарья и даже перекрестилась.

- А что, - не удивился Трефилыч, - об этом нам ведомо из наших сказок да старин. Только это давно было. И люди тогда умели по небу летать, и в зерцала* видеть, что от них за много верст находится, да и другие чудеса свершать…

* З е р ц а л о - зеркало; любая металлическая или стеклянная полированная поверхность.

- Ладно, кочеты ясные, - прервала их Александра и поднялась. - Заря близится, и надо будет нам собираться в ратный путь.

Она осмотрелась: пока они слушали рассказ рыцаря, многие уснули прямо за столом или на лавках, кто разошелся по своим подклетям, а Евлампий улегся на пол, положив под голову шкуру медведя.

- Пора всем почивать, - закончила боярышня.

- Как прикажешь, воевода, - ответил Штауфенберг, и все стали устраиваться где кто мог, а он, не долго думая, подсел к Дарье.

До Александры донеслись его жаркий шепот, его односложные, словно бы гудящие слова и тихие ответы Дарьи.

Сама же боярышня и князь Андрей направились в подклеть, чтобы допросить пленного монгола. Афанасий увязался за ними, все еще не доверяя князю.

Монгол стоял очень прямо в своем разодранном чапане со связанными впереди руками, расставив ноги. Узкие глаза его глядели в лицо князя спокойно, без какого-либо выражения. На щеке запеклась кровь.

- Развяжите его, - негромко приказал князь.

Один из охотников ножом разрезал сыромятные ремни, и пленный впервые с интересом взглянул в лицо князя и стал растирать онемевшие кисти.

- Ты из тумена самого Субэдэя?

Монгол продолжал молчать.

- Как твое имя?

- Амбагай, - помедлив, ответил пленный.

- Ты ранен?

- Нет, я только поцарапал щеку об лед, когда урусы сшибли меня и конь упал.

Князь подал монголу рушник и коротко бросил:

- Намочи в бадейке и оботри лицо. - Потом обратился к Устинье: - Накормлен ли полонянин?

Устинья, поклонившись, ответила:

- А как же, батюшка, все же душа целовецеская…

- Душа! - перебил ее, взглянув исподлобья, Афанасий. - Ворог он, безбожник окаянный.

- Это егда он воюет, - тут же ответила Устинья, которую не так-то легко было смутить. - А егда он в полоне, то тогда уже он убогий и о нем пецься должно.

- Вот ты, князь, - не соглашался Афанасий, - ты был в полоне у иноверцев, много они о тебе пеклись?

- Видишь, с голода не умер, - с недоброй усмешкой ответил Андрей. - Впрочем, они ценили меня как изрядного оружейника. - Потом, круто оборвав разговор, он снова обратился к пленному на его языке: - Сколько войск воюет сейчас Торжок?

- Я простой чэриг, - ответил монгол, - и ты знаешь больше меня. Урусы сражаются, как снежные барсы. Думаю, что мы потеряли уже три хана юрты.