Люди, обокравшие мир. Правда и вымысел о современных офшорных зонах - Николас Шэксон

Американские налогоплательщики отныне оплачивают политику, доставляющую наслаждение Уолл-стрит и ее клиентам

Сенатор-республиканец Генри Кэбот Лодж отметил скандальность этих обстоятельств: «Существует маленький класс раздувшихся от эгоизма людей, активы которых размазаны повсюду. Американцы умеренного достатка платят налоги, средства от которых идут на программу помощи другим странам. Но зажиточные люди за рубежом не оказывают финансовой поддержки этой программе»21. Сегодня слова Лоджа были бы до боли знакомы гражданам Аргентины, Мексики, Индонезии, России и многих других стран, бессильно наблюдающим, как национальные элиты грабят богатства их стран и вступают в сговор с западными финансистами и бизнесменами, стремясь спрятать награбленное в офшорах и избежать уплаты налогов. План Маршалла создал зловещий прецедент: американские налогоплательщики отныне оплачивают политику, доставляющую наслаждение Уолл-стрит и ее клиентам. То, что представляли как акт предусмотрительного эгоизма, в сущности превратилось в рэкет в полном и точном смысле этого слова. Расцвету послевоенного мошенничества способствовало общественное неведенье. Как скоро увидим, с тех пор рэкет только умножился.

Менее чем через год после капитуляции нацистов, в апреле 1946 года, Кейнс умер. И сразу со всех сторон ему стали петь дифирамбы. «Он отдал жизнь за свою страну – так же, как если бы он пал на поле битвы», – писал Лайонел Роббинс, один из самых сильных идеологических противников Кейнса. Фридрих фон Хайек, бывший ученик Роббинса, только что начавший продвигать новую идеологию свободного рынка с целью низвергнуть кейнсианство, назвал покойного «единственным действительно великим человеком, которого когда-либо знал». Хотя Кейнс допускал немало ошибок, многое из того, что он отстаивал, существовало и действовало. Не в последнюю очередь это можно сказать о получивших широкое распространение мерах контроля над капиталом, введенных с целью обеспечения свободы государств избирать собственную внутреннюю экономическую политику. И по-видимому, события подтвердили правоту Кейнса. Или указали на то, что по крайней мере он не ошибался. Первые два года после войны стали кратким периодом, когда интересы американских финансов господствовали в процессе принятия политических решений, и международный порядок, подразумевавший ограничения, отсутствовал. Это обернулось катастрофой 1947 года, приведшей к новому экономическому кризису, дискредитировавшему банкиров. На следующий год ограничения были ужесточены22.

Итак, с 1949 года началось триумфальное шествие не только идей Кейнса, но и их широкого внедрения в практику. Продолжалось это примерно четверть столетия – теперь то время называют «золотым веком» капитализма, эрой широко распространенного, быстрорастущего и сравнительно ничем не омраченного процветания. Премьер-министр Великобритании Гарольд Макмиллан в 1957 году подвел всем памятный итог кейнсианского периода: «большинство нашего народа никогда еще не жило так хорошо». С 1950 по 1973 год в условиях широкого применения мер контроля над капиталом (и крайне высоких ставок налогообложения) ежегодные темпы роста составляли в среднем 4,0 % в Америке и 4,6 % в Европе. Устойчивый, быстрый рост переживали не только богатые страны: как отмечает кембриджский экономист Ха-Джун Чан, в 1960-1970-х годах доходы на душу населения в развивающихся странах возрастали на добрых 3 % в год, намного быстрее, чем впоследствии. Причем все это происходило в условиях широко распространенного контроля над капиталом23. По мере прогрессирующего ослабления этого контроля по всему миру в 1980-х годах темпы роста резко снизились. «Финансовая глобализация не сопровождается увеличением капиталовложений или более высокими темпами экономического роста на развивающихся рынках, – объясняли в 2008 году американские экономисты Арвинд Субраманьян и Дэни Родрик. – Быстрее всего развивались те страны, которые менее всего полагались на приток капитала извне»24.

Усредненные темпы роста – это только один из показателей, но, чтобы понять, насколько хорошо живется большинству людей, необходимо обратить внимание на очень важную проблему. В эру офшоров, начавшуюся с середины 1970-х годов, в одной стране за другой резко усилилось неравенство. По данным Федерального статистического управления США, с поправкой на инфляцию, в 2006 году средний американский рабочий, не занимавший руководящей должности, получал за час работы меньше, чем в 1970 году. В тоже время заработки генеральных директоров американских корпораций стали превышать средние заработки рядовых работяг не в тридцать раз, как это было в 1970-м, а в триста раз. Впрочем, речь идет не только об экономическом росте и неравенстве. Как показывает другое исследование, в период с 1940 по 1971 год, примерно совпадающий с золотым веком капитализма, в развивающихся странах не было банковских кризисов, не говоря уже о целой веренице других экономических бедствий. Этот вывод подтвержден экономистами Карменом Рейнхардтом и Кеннетом Роговым в их новом фундаментальном труде (2009), в котором охвачена экономическая история более чем за восемьсот лет. Авторы пришли к заключению, которое британский экономический обозреватель Мартин Вулф кратко сформулировал так: «Либерализация финансов и финансовые кризисы неразделимы, как лошадь и повозка»25.

Следует проявлять осторожность и не делать из приведенных выше фактов необоснованных выводов. Для высоких темпов роста, наблюдаемых в течение золотого века капитализма, были и другие причины. В немалой степени они обусловлены послевоенным восстановлением, а его стимулировали массированный государственный спрос и внедренные в годы войны технологические усовершенствования. Последующее сползание к кризису и стагнации отчасти объясняет нефтяной шок 1970-х годов.

Однако сегодня мы можем прийти к не столь радикальным, но все же убедительным выводам. Золотой век показывает, что национальные экономики и мировая экономика в целом вполне могут развиваться быстрыми и устойчивыми темпами – при условии что движение капитала находится под обуздывающим влиянием мер всестороннего, даже бюрократического контроля. Стремительно развивается сегодняшний Китай, в котором тщательно продуманными государственными мерами ограничивают внутренние и внешние инвестиционные потоки и другие потоки капитала26. Вероятно, именно такие меры контроля, на долгое время вышедшие из моды, должны стать вариантом политики. И мы сегодня наблюдаем, как наконец постепенно меняется господствующее отношение к контролю над капиталом. В феврале 2010 года МВФ опубликовал доклад, в котором утверждается, что меры контроля над капиталом порой «оправданы как часть политического инструментария» тех стран, экономики которых пытаются справиться с притоком капитала27. Большую часть времени страны, как считал Кейнс, удовлетворяют свои потребности в капитале с помощью национальных кредитных систем и местных рынков капитала, не подвергая себя воздействию убийственных волн глобальных офшорных финансов. Основное опасение Кейнса – вал горячих денег, то есть спекулятивный капитал, ограничивающий свободу действий национальных государств, – сегодня дает более серьезные причины для опасений, чем при жизни ученого.

После 1970 года налицо не только возвращение свободного движения капиталов, но и финансовая либерализация, имеющая довольно сильные стимулы. Система офшоров, с 1970-х годов разрушавшая меры финансового контроля, действует и как катализатор бегства капитала, и как поле, искажающее реальность. В этом поле искажения потоки капитала направляются не туда, где им найдут наиболее производительное применение, а туда, где их встретят абсолютная секретность, максимально облегченные меры регулирования и свобода от правил цивилизованного общества. Представляется разумным вырвать корень этого катализатора.

После смерти Кейнса его учение, особенно в среде политиков, воспринималось как ортодоксальное. Но прошли годы, и возрождающийся либерализм стал подрывать веру в идеи кейнсианства. Чикагский экономист Роберт Лукас мог, например, написать в 1980 году, что Кейнс смехотворен, что на «научных семинарах его не воспринимают более всерьез; а заслышав о кейнсианстве, публика начинает переговариваться и хихикать». Однако наступление на Кейнса в академической среде – это только одна сторона медали. Параллельно с этим явлением развивалось другое – сначала в лондонском Сити, затем и на Уолл-стрит. Научные основы антикейнсианства и идеология свободных рынков капитала подготовили все условия для создания нового мира, в котором царствуют офшоры.

Глава 5

Евродоллар – «Большой взрыв» более мощной силы

В полную силу Бреттон-Вудская система заработала в 1950-е годы; экономика США развивалась вполне успешно, и почти каждый американец получил возможность первые в жизни приобрести холодильник и телевизор. А вот американская финансовая олигархия оказалась связанной по рукам и ногам регулирующими правилами, причем многие из них были введены сразу после Великой депрессии. Демократически избранные политики обуздали банкиров, и на Уолл-стрит, во имя спасения от жестких внутренних ограничений, начали срочно искать выход из трудного положения. Поиски пути привели американских банкиров в Лондон.