Люди, обокравшие мир. Правда и вымысел о современных офшорных зонах - Николас Шэксон

На самом деле понятия «евродоллар» и «еврорынки» вводят в заблуждение. Рынки не имеют ни малейшего отношения ни к современной валюте евро, ни к тому, что сделки на еврорынке осуществляются только в долларах США. Ныне таким образом торгуют всеми основными валютами мира. Но именно тогда действительно начала возникать современная система офшоров. И, как обычно бывает в таких случаях, ее возникновения почти никто не заметил.

Новый рынок в Лондоне немедленно начал подпитываться за счет политических событий. В те времена СССР не хотел держать слишком много долларов в Нью-Йорке, где, в случае обострения холодной войны, существовала угроза конфискации советских активов. Но СССР также не собирался рисковать деньгами и в стерлинговой зоне, поскольку не желал связываться с разваливающейся империей. В новом рынке Советское государство увидело свой шанс: можно было держать доллары в Лондоне. Начав с размещения нескольких сотен тысяч долларов на депозите Московского народного банка, открытом в 1957 году, СССР стал наращивать свои долларовые активы. Карл Маркс поднял бы свои густые брови от удивления: страна, исповедовавшая его учение, подкармливала систему самого неограниченного капитализма, какой только был в истории.

Карл Маркс поднял бы свои густые брови от удивления: страна, исповедовавшая его учение, подкармливала систему неограниченного капитализма

Хронология развития Лондона в качестве мирового финансового центра обычно указывает на 1986 год – время его настоящего взлета. Именно в том году произошла реорганизация финансовой системы, названная «большим взрывом», – когда премьер-министр Маргарет Тэтчер внезапно отменила контроль со стороны государства. Конечно, «большой взрыв» важен, но подлинная история указывает на другое, о чем свидетельствует Тим Конгдон, возможно, один из самых проницательных и наиболее профессиональных знатоков финансового мира Сити. В статье, опубликованной в журнале Spectator, он писал:

«Большой взрыв» был на самом деле всего лишь отблеском, побочным продуктом гораздо более мощного взрыва, который за последние тридцать пять лет преобразил международные финансы. Этот более мощный взрыв, по всем критериям измерения, многократно превосходил по силе «большой взрыв», случившийся в Лондоне26.

Возникла экстраординарная ситуация: еврорынок – не имевший никакого материального воплощения, например, здание биржи, не вооруженный хотя бы самым примитивным сводом правил и норм, – вдруг становится крупнейшим в мире источником капитала27.

В ином свете рассматривает еврорынок Гари Берн, писавший, что его возникновение явилось «первым выстрелом в неолиберальной контрреволюции против социальной системы и кейнсианского государства благоденствия».

Лондонская лазейка, а в сущности новая банковская технология, имевшая узкопрактические цели, была невидимым двойником интеллектуальноидеологического мятежа, поднятого обществом «Мон-Пелерин». Идеология обеспечила благоприятную среду, но именно лондонский рынок и его дальнейшие ответвления в итоге вызвали либерализацию мировой экономики – независимо от того, нравилось это гражданам мира или нет. Современная система офшоров начала свой мощный взлет вовсе не на скандальных островах Карибского моря, покрытых пальмами и позором, и не у подножия Альп – в добропорядочном Цюрихе. Все началось в Лондоне, где загнивающая имперская система уступила место более изощренной структуре. Исследователи британского империализма П. Дж. Кейн и Э. Дж. Хопкинс объясняют данный переход так: «Наше доброе старое судно “Фунт стерлингов” пошло ко дну, но Сити сумел взять на абордаж более мореходный и современный корабль “Евродоллар”. Сити пережил даже разрушение имперского фундамента – а ведь на нем зиждилось его могущество – и преобразился в “островной офшор”, который начал обслуживать бизнес, созданный благодаря индустриальному и коммерческому росту намного более энергичных партнеров».

Фактически официальная империя исчезла не до конца: четырнадцать мелких островных государств решили не добиваться независимости и стали британскими заморскими территориями под началом британской короны. Ровно половина этих территорий: Ангилья, Бермуды, Британские Виргинские острова, Каймановы острова, Гибралтар, Монтсеррат, Теркс и Кайкос – ныне остаются секретными юрисдикциями, активно поддерживаемыми Великобританией, управляемыми ею и тесно связанными с лондонским Сити.

Именно с описываемой ситуации и начался стремительный расцвет лондонского офшорного рынка. Общая сумма депозитов достигла к концу 1959 года 200 миллионов долларов, а к концу 1960-го – 1 миллиарда долларов, что все еще оставалось сравнительно небольшой суммой по сравнению с ВВП Великобритании, равнявшемся примерно 70 миллиардам долларов. Но рост продолжился, и в 1961 году общая сумма депозитов достигла 3 миллиардов долларов. Уже в начале 1960-х годов деньги стали уходить в Цюрих, на острова Карибского моря и далее, по мере того как одна юрисдикция за другой вступала в игру. До того времени эти страны были сравнительно хорошо изолированы от финансовых бедствий, происходивших за их границами, но еврорынок соединил финансовые секторы и экономики мира. Резкий рост ставок в одном месте, как электрический разряд, переданный по проводу, почти немедленно отзывался во всех юрисдикциях, включенных в офшорную сеть. По мере разрастания системы горячие деньги стали гулять по всему свету – своей цикличностью этот процесс очень напоминал ритмы приливов и отливов мирового океана.

Резкий рост ставок в одном месте, почти немедленно отзывался во всех юрисдикциях, включенных в офшорную сеть

Абсолютная политическая мощь Банка Англии и его либертарианские предпочтения начинали все сильнее беспокоить британских политиков. Однако Банк твердо поставил их на место: «Контроль за обменом валют – нарушение прав граждан. Поэтому я считаю такой контроль этически неправильным», – сказал в 1963 году управляющий Банка лорд Кромер – насквозь проникнутый имперским духом типичный представитель своего класса.

Крестник короля Георга V, выпускник Итона, по материнской линии – внук британского генерального консула, а на самом деле фактического правителя Египта, по отцовской линии – внук вице-короля Индии и генерал-губернатора

Канады – Кромер считал своей главной целью восстановление былого имперского величия лондонского Сити. «Несомненно, восстановление международной роли Лондона – дело, близкое сердцу лорда Кромера», – писал журнал Banker28.

Американские банкиры быстро поняли, что если этот новый странный лондонский рынок свободен от политического контроля США, то он свободен и от банковских законов США. Одним из этих законов был знаменитый закон Гласса-Стигалла, принятый в 1933 году и запрещавший обыкновенным ссудо-сберегательным банкам владеть наиболее опасными финансовыми компаниями определенных типов. Закон оказался настолько полезным, что его сохраняли до 1999 года, инициаторами его отмены стали президент Клинтон и министр финансов Роберт Рубин (в прошлом сопредседатель Goldman Sachs). Этот гений банковского дела, видимо, прислушался к совету Г. К. Честертона, сказавшего, что прежде чем сносить ограду, стоит, пожалуй, узнать, зачем ее поставили прежние хозяева. Впрочем, американские банкиры обходили закон Гласса-Стигалла задолго до его отмены, в чем им прежде всего помогал Лондон.

Джордж Болтон ясно видел открывавшуюся возможность: в феврале 1957 года он перешел из Банка Англии в Банк Лондона и Южной Америки (Bank of London and South America, BOLSA) [далее везде – BOLSA], ныне входящий в Lloyds Bank. Уже через месяц в BOLSA евродолларовые депозиты составляли 3 миллиона долларов; через три года этот показатель вырос до 247 миллионов долларов (в те времена это были очень большие деньги) и продолжал расти. Вскоре BOLSA стал крупнейшим игроком на рынке. Практически сразу же после перехода Болтона BOLSA открыл совместное предприятие на Багамах – крепкой и надежной британской налоговой гавани, в валютном совете которого одно место занимал представитель Банка Англии. Затем BOLSA развернул экспансию на Каймановых островах, Антигуа и в других зонах, вытягивая долларовые вклады из Северной и Южной Америки и без шума вливая их в нерегулируемый лондонский офшорный рынок.

Дефицит США, по мере того как 1960-е годы шли к концу, становился все больше и больше. Расходы США за рубежом были слишком велики по сравнению с доходами американской казны, и огромные суммы долларов уходили из страны на еврорынок.

Следующий стимул офшорный лондонский рынок получил в 1963 году, когда появились еврооблигации. Эти вновь изобретенные инструменты представляли собой нерегулируемые офшорные облигации на предъявителя, то есть были именно анонимными. Любой, кто предъявлял эти клочки бумаги, являлся их собственником. Еврооблигации немного напоминали сверхценные долларовые банкноты: никто не регистрировал имена их владельцев, а потому они были идеальным средством ухода от налогов. Облигации на предъявителя – непременный атрибут голливудских фильмов про мерзавцев вроде «Полицейского из Беверли-Хиллс» или «Крепкого орешка»; их считают настолько губительными, что во многих странах они запрещены законом. Крайнее свое воплощение цинизм офшорных деяний получил в составленном в 1963 году меморандуме Банка Англии, где черным по белому написано: «Какое бы сильное отвращение ни вызывал у нас спекулятивный капитал, мы не можем… отказываться принимать эти деньги» 29. Тут-то и были состряпаны новые еврооблигации. Банк, штаб-квартира которого находилось в Лондоне, эмитировал их в амстердамском аэропорту Схипхол, уклоняясь от британского гербового сбора; выплаты наличных по купонам обычно производились в Люксембурге, чтобы избежать британских подоходных налогов30.