Белые зубы - Зэди Смит

— Э-э-э… Хорошая идея насчет повторного голосования, — сказал Самад против воли, потому что теперь разговором управляла не воля, а какое-то звериное чувство. — Если у вас найдется свободное время.

— Да, давайте это обсудим. Я позвоню вам через несколько недель. Мы могли бы встретиться после оркестра.

— Да… чудесно.

— Отлично! Значит, договорились. Знаете, у вас восхитительные сыновья, они очень необычные мальчики. Мы разговаривали с Чалфенами, и Маркус точно подметил: индийские дети — не в обиду вам будет сказано — обычно гораздо…

— Что?

— Спокойнее. Они прекрасно воспитаны, но слишком, я бы сказала, зажаты.

Самад представил, что было бы, услышь эти слова Алсана.

— А Маджид и Миллат вполне… раскованные.

Самад попытался улыбнуться.

— Маджид очень умный для своих девяти лет — это все признают. Да, он действительно выдающийся ребенок. Вам и правда есть чем гордиться. Он держит себя совсем как взрослый. Даже в одежде… никогда не видела, чтобы девятилетние так строго одевались.

У близнецов была возможность самим выбирать себе одежду, но если Миллат клянчил у Алсаны «Найк» с фирменной «галочкой», «Ош Кош Би Гош»[42] и немыслимые свитера, которые можно носить наизнанку, то Маджид в любую погоду ходил в сером пуловере, серой рубашке, черном галстуке, в начищенных черных туфлях и очках, купленных в магазине Национальной службы здоровья, и выглядел словно карлик-библиотекарь. Алсана затаскивала его в отделы, где продавалась яркая детская одежда, и упрашивала: «Малыш, давай купим что-нибудь синее, ради Аммы, а? Синий так подходит к твоим глазам. Ради Аммы, Маджид. Неужели тебе не нравится синий? Ведь это цвет неба!»

«Нет, Амма. Небо не синее. Там белое излучение. Белый цвет содержит в себе все цвета радуги, и когда он проходит в небе сквозь мириады молекул, нам остаются видны только цвета с короткими волнами — синий, фиолетовый. На самом деле небо не синее. Оно только кажется таким. Это называется спектр Рэлея».

Странный ребенок с холодным умом.

— Вам есть чем гордиться, — повторила Поппи, улыбаясь до ушей. — Я бы на вашем месте очень гордилась.

— К сожалению… — Самад вздохнул, и мрачная дума о втором сыне на пару минут отвлекла его от эрекции. — Миллат ни на что не годится.

Поппи едва не обиделась.

— Что вы! Я совсем не имела в виду, что… я хотела сказать, он, возможно, и находится в каком-то смысле в тени Маджида, но он настоящая личность! Не такой… ученый, но все его просто обожают — к тому же он очень красивый мальчик. Еще бы… — Тут она подмигнула и похлопала Самада по плечу. — Гены-то хорошие.

«Хорошие гены»? Что она имеет в виду?

— Привет! — Подошедший сзади Арчи гулко хлопнул друга по спине.

— Привет! — Арчи пожал руку Поппи с той насмешливой аристократичностью, которой всегда вооружался при встрече с образованными людьми. — Арчи Джонс. Отец Айри, за грехи мои тяжкие.

— Поппи Берт-Джонс. Я веду у Айри…

— Музыку, я знаю. Только о вас и слышим. Айри немного расстраивается, что ее не поставили первой скрипкой… может, на будущий год, а? Итак! — говорил Арчи, переводя взгляд с Поппи на Самада, который стоял немного в стороне и как-то подозрительно выглядел, чертовски подозрительно, решил про себя Арчи. — Перед вами пресловутый Икбал! Переборщил ты сегодня на собрании, Самад. Верно я говорю?

— Ну, не знаю, — проворковала Поппи. — Мне показалось, что мистер Икбал выступал замечательно. Многие его высказывания меня просто поразили. Вот бы мне столько всего знать! Но я, увы, как тот пони, который выучил один-единственный номер. Мистер Икбал, вы случайно не профессор?

— Нет-нет, — запротестовал Самад, злясь, что из-за Арчи соврать невозможно. — Я работаю в ресторане. — Сказать «я официант» у него язык не повернулся. — В юности я учился, но началась война и… — В конце предложения Самад поставил пожатие плечами и увидел с упавшим сердцем, как веснушчатое лицо Поппи Берт-Джонс вытягивается большим красным вопросительным знаком.

— Война? — спросила она так, будто он сказал «радио», «пианола» или «патефон». — За Фолклендские острова?

— Нет, — отрубил Самад. — Вторая мировая.

— Ой, мистер Икбал, никогда бы не подумала. Вы, наверное, были совсем юным?

— Да, милочка, даже танки там были старше нас, — ухмыльнулся Арчи.

— Мистер Икбал, вот так сюрприз! Но, говорят, смуглая кожа не так быстро стареет, да?

— Разве? — И Самад попытался представить себе, как упругая розовая кожа Поппи станет морщиться и покрываться слоями отмерших клеток. — Думаю, человека молодят дети.

Поппи рассмеялась.

— И это, разумеется, тоже. Что ж! — Она раскраснелась и казалась одновременно робкой и уверенной в себе. — Тогда вы очень хорошо выглядите. Вас, наверное, часто сравнивают с Омаром Шарифом, мистер Икбал?

— Нет, нет, нет, нет, — возразил Самад, вспыхнув от удовольствия. — Единственное наше сходство — страсть к бриджу. Нет, нет… Я Самад, — прибавил отзовите меня Самад, пожалуйста.

— Придется звать его Самадом как-нибудь в другой раз, мисс, — встрял Арчи, упорно именовавший «мисс» всех учительниц без разбору. — Нам надо идти. Нас жены ждут. Ужин как-никак.

— Что ж, приятно было пообщаться, — сказала Поппи, снова потянувшись не к той руке и заливаясь краской, когда Самад подал ей левую.

— Мне тоже. До свидания.

— Живее, живее, — приговаривал Арчи, выталкивая Самада из школы и ведя его вниз по склону к воротам. — Боже правый, ладная она, однако, как псина у мясника. Фью-у-уть. Очень даже милая. А ты, мой дорогой, ну и заливал… О какой такой страсти к бриджу ты распространялся? Не один десяток лет тебя знаю и ни разу не видел, чтобы ты играл в бридж. Скорее уж в пятикарточный покер.

— Заткнись, Арчибальд.

— Нет-нет, что ни говори, ты не терялся. Хотя, Самад, это на тебя не похоже — после того, как ты пришел к Аллаху и все такое, — не похоже, что тебя могут одолеть плотские соблазны.

Самад стряхнул руку Арчи со своего плеча.

— Как ты непроходимо груб!

— Так ведь это не я только что…

Но Самад не слушал его, он прокручивал в уме две английские фразы, в которые очень хотел уверовать, — слова, выученные им за последние десять лет в Англии и призванные, как он надеялся, избавить его от гнусного жжения в штанах:

Для чистых все чисто. Для чистых все чисто. Для чистых все чисто.

Точнее не скажешь. Точнее не скажешь. Точнее — не скажешь.

Но вернемся немного назад.

Секс или по крайней мере желание секса преследовало Самада давно. Когда в него только-только начал проникать страх перед Аллахом, а это случилось приблизительно в 1976 году, сразу после женитьбы на Алсане — нетемпераментной женщине с крошечными ладонями и тонкими запястьями, он отправился к старому Алиму в мечеть на улице Кройдон, чтобы узнать, дозволяется ли мужчине… с помощью руки…

Старый ученый молча прервал осторожное жестикулирование Самада, протянув ему из стопки на столе брошюру, в которой твердо ткнул морщинистым пальцем в пункт номер три.

A) Еда и питье.

Б) Половое сношение.

B) Мастурбация (istimna), вследствие которого излилась сперма.

Г) Приписывание лжи Всевышнему, Пророку и его преемникам.

Д) Попадание в горло большого количества пыли.

Е) Погружение всей головы в воду.

Ж) Пребывание в состоянии джанабата, хэйз и нифас до утреннего азана.

3) Введение клизмы с любой жидкостью.

И) Сознательное вызывание рвоты.

— Алим, — спросил потрясенный Самад, — а если не в пост?

Старик взглянул на него сурово.

— Ибн Умара[43] однажды спросили об этом, и, рассказывают, он ответил следующее: это есть не что иное, как трение мужского органа до тех пор, пока из него не потечет вода. Раздражение нерва.

Самад возрадовался сердцем, но Алим продолжил:

— Однако в другой раз он ответил так: запрещено человеку ласкать самого себя.

— Так что же, халал это или харам? Говорят ведь… — робко начал Самад, — «для чистых все чисто». Если человек крепок в вере своей, то это никому не причиняет зла и не является грехом…

Но Алим только рассмеялся.

— Известно, кто такое говорит. Аллах, сжалься над англиканцами![44] Самад, в тот момент, когда мужской орган поднимается, мужчина теряет две трети своего ума, — сказал он, покачав головой. — И треть своей веры. Хадис Пророка Мухаммеда — мир Ему! — гласит: «О Аллах, прибегаю к Тебе от зла моих глаз, ушей, языка, сердца и тайных частей тела».

— Но ведь несомненно… несомненно, что если человек чист, то…