Коготки Галатеи - Александр Андрюхин

Я отрицательно покачал головой.

— А в поезде «Москва — Челябинск»?

— Тогда наехали не на меня, а на моего напарника. И то, когда он вышел в тамбур покурить.

— А знаете, что вез ваш напарник? Наркотики. Не удивляйтесь! Рогов не гнушался и наркотиками. Так вот, для той командировки не вам дали в помощники человека, а вас приставили к этому пацану. В целях его безопасности, зная, что к вам не цепляется рэкет. Вы не догадывались? Как же вы так, Александр Викторович. А не показалось вам странным, что тот парень, не проработав и двух недель, потом куда-то исчез?

Я пожал плечами. Это для меня действительно было новостью.

— Итак, вы вышли в тамбур и увидели, как четверо парней закрутили вашему попутчику руки. Каковы были ваши действия?

— Весьма примитивные. Я вытащил из кармана пистолет и передернул затвор. В пистолете даже не было патронов, но на ребят это подействовало просветляюще. Они сразу вежливо извинились и удалились без лишнего шума. Разве это подвиг? Как же обмельчал мир, чтобы такую пустяковину называть подвигом.

Следователь нетерпеливо постучал ручкой.

— Значит, у вас был пистолет?

— Был.

— И сейчас есть?

— Есть.

— А разрешение на него имеется?

— Нет.

— Будем считать, что последнего я не слышал, — вздохнул следователь. Так вот скажите мне, Александр Викторович, если у вас был пистолет, зачем вы тогда прибегли к помощи топора?

Я не нашелся, что ответить. На это так сразу и не ответишь.

— Молчите? Ну что ж, к этому мы вернемся потом. А сейчас скажите, в каких вы все-таки отношениях с Роговой?

Я поднял на него глаза и, вглядевшись в его хитрый прищур, с неприязнью понял, что он не остановится до тех пор, пока не повесит на эту несчастную всех собак.

— У нас с ней нет никаких отношений.

— А в каких отношениях она с Сабитовым?

— Не знаю. По-моему, тоже ни в каких, если не считать деловых. А вообще, вы только теряете время, копая под Рогову.

— Допустим, — ухмыльнулся следователь. — А вам не показалось странным, что Анна Николаевна назначила временным управляющим господина Сабитова?

— Нет.

— Почему? Насколько мне известно, ни один сотрудник «Симбир-Фарма» не одобрил назначение Сабитова. К тому же, как пишут газеты, именно благодаря его отделу фирма начала терпеть убытки.

— Фирма начала терпеть убытки не из-за отдела сбыта, а из-за отдела снабжения. В последнее время глава пустился в разгульную жизнь и выпустил бразды правления из рук. В результате каждый отдел начал проводить самостоятельную политику. Мой отдел планирует закупку одних препаратов, исходя из предполагаемых сезонных заболеваний, отдел снабжения закупает совсем противоположные, в основном те, на которых можно больше накрутить. А в последнее время он стал закупать исключительно то, что залежалось на московских складах. Видимо, за определенную мзду. Главбух по полгода гоняет деньги по неизвестным счетам. Отдел качества подделывает штрихкоды на просроченные лекарства, хотя он должен заниматься совсем противоположным. И так далее. Словом, фирма пошла в разнос. Что ей сейчас нужно, так это только твердую руку, чтобы согласовать деятельность отделов и снова поднять авторитет «Симбир-Фарма» среди заказчиков. Сабитов — самая подходящая фигура.

— Любопытно! — сверкнул очками следователь. — Ну а как вы относитесь к увольнению юриста Захарова?

— Мужик он хороший. Но работает только на свой карман. Он создал свою собственную сеть сбыта.

— Это как? — удивился следователь.

— Через врачей. По идее, очень удобно: врач выписывает лекарство и тут же предлагает купить его у себя без всякой аптечной надбавки.

— Но врачам запрещено продавать лекарства! — возмутился Сорокин. — Так можно дойти до того, что врачи будут ставить диагноз в зависимости от того, какие у них в наличии препараты. Хотя не об этом сейчас речь. Значит, по-вашему, назначение Сабитова было единственно правильным решением?

— Пожалуй.

— Значит, все действия Сабитова, исходя из ваших слов, направлены на процветание фирмы?

— Несомненно.

— Ну а если бы, скажем, все осталось как прежде, сколько бы ещё продержалась фирма? — хитро улыбнулся следователь.

— Думаю, не более полугода!

Сорокин победно сверкнул очками и расплылся в широкой улыбке.

— Значит, убийство Рогова пошло фирме на пользу?

В глазах следователя мелькнул ненормальный блеск.

— Вы клоните, Валерий Александрович, к тому, что убийство главы было совершено во имя интересов фирмы?

— Именно к этому я и клоню.

— Абсурд! Роговой такое и в голову не придет.

— Но может прийти в голову её другу, с которым она связывает планы на будущее. Или, возможно, связывала.

Я вопросительно уставился на Сорокина.

— Вы имеете в виду Сабитова?

— Нет. Я имею в виду Пьяных. Что вы скажете о таких фактах? Пьяных неоднократно бывает в доме Роговых, а Анна Николаевна активно это отрицает. В день убийства Рогов дает согласие встретиться с Пьяных в Красном Яре. В результате — три трупа. Пьяных исчезает. В день убийства неподалеку от Красного Яра видят жену Рогова. Что она, по-вашему, там делала?

— А по-вашему?

— Устраняла свидетеля, с которым она строила планы на будущее. Свидетеля и убийцу. Только этим можно объяснить исчезновение Пьяных и то упорство, с каким Рогова отрицает свое пребывание в Красном Яре.

— Так она там и не была.

— А где же она была? — удивился следователь.

— Вероятно, мыла подъезды!

7

Когда захлопнули железную дверь камеры, я почему-то спросил себя: а все ли со мной в порядке? Такой вопрос пришел мне в голову впервые. Не потому ли, что теперь я конченый человек и могу без страха смотреть в глаза любой правде. Я могу спокойно размышлять обо всем, потому что теперь одинок во вселенной, а не только в мире. Я и раньше был одинок, но тогда у меня не было времени на размышления. Все мысли занимала работа. А сейчас ничто меня не занимает. Сейчас я совершенно свободен, несмотря на то что сижу в камере.

Итак, был ли я нездоров? Были у меня отклонения в психике?

Как ни оглядываюсь на свое прошлое, как ни всматриваюсь в смысл своих поступков, не помню ни единого неразумного шага. Все у меня было логично и обосновано. Все нормально у меня было и с головой, и с психикой: и тогда, когда я с упоением работал над Галатеей, и тогда, когда я гонялся за изысканными нарядами для нее. Правда, бесконечно изнуряющие поездки отрицательно сказывались на моем физическом состоянии. Я уставал смертельно, но духом не уставал никогда.

Духом я был здоров, как, впрочем, и телом. С удивлением сейчас вспоминаю, что в жизни я никогда ничем не болел: ни тогда, когда в семилетнем возрасте бегал по сугробам в рваных матушкиных ботах, ни тогда, когда в интернате носился в носках по лужам и меня лишали прогулок, отбирали обувь. А однажды в десятилетнем возрасте в феврале я провалился под лед. Так вот, чтобы меня не ругали, я не пошел домой, а стал носиться по улицам и носился до тех пор, пока не высох. И ничего со мной не случилось.

Словом, как говорили пифагорейцы, когда здоров дух — телу нет причин для нездоровья. Это потом один римский баснописец поставил все с ног на голову, пустив по свету выражение: «В здоровом теле здоровый дух». Такое ляпнуть мог только римлянин. Это все равно что сказать: «В добротной одежде добротное тело».

Итак, я знал, что такое усталость, но не знал, что такое хворь. После очередной командировки я иногда едва дотаскивал ноги до подъезда, однако, когда с сумками и пыльными мешками заваливался в квартиру, мое сердце всякий раз замирало. Бросив ношу на пол, я на цыпочках подкрадывался к ней и с трепетом брал её тонюсенькие пальчики. Через минуту пальчики нагревались, и моя прелестница начинала излучать милейший девственный аромат. Это были самые блаженные минуты за долгую и бесцветную неделю. В те мгновения я даже забывал, что у неё вместо сердца реле, и мне хотелось поцеловать её в щечку. Но каждый раз при этом меня разбирал гомерический смех.

Чтобы как-то расслабиться, я пристрастился вечерами попивать джин. Иногда набирался до такой степени, что едва доползал до дивана. Но как бы ни был пьян, все равно каждой клеткой чувствовал её молчаливое присутствие. К её присутствию я вскоре привык, как, впрочем, и к её немоте. Я часто ловил себя на том, что мысленно разговариваю с ней.

Однажды после приличной порции джина, когда я, лежа на диване, пытался притормозить свои орбитальные обороты, внезапно за их пределами среди космических свистов я услышал нежнейший девственный вздох. Минуту спустя до меня донеслись едва слышимый скрип кресла и тихий шелест платья. В ту же минуту я ощутил на лбу холодное прикосновение её пальчиков, но глаз не открыл, чтобы не пустить обороты на новую сверхзвуковую скорость.