И.Н.Ф.Е.Р.Н.О. Ад начинается на Земле (СИ) - ДЕНИСЕНКО КИРИЛЛ

Навстречу ей взмыла летучая мышь. По инерции отпрыгнув, она опрокинула запыленный стол. Заметив в полуразрушенном полу нечто, она нашла… потрепанную изорванную книгу. Это была пыльная разбухшая тетрадка. Дневник. С вырванными страницами. Она начала читать, подсвечивая фонариком.

«…Открыв глаза, я обнаружил, что лежу на холодной траве. Мое лицо упиралось в мокрую, тяжелую и столь холодную землю. По телу прошел озноб. Я ничего не понимал. Нет… Нет, все-таки да: я ничего не понимал. Разум еще не возвратился ко мне. Вдруг я неожиданно понял, что мне очень холодно. И вокруг меня темнота и какая-то до глупости противная тишина. Опершись руками, я приподнялся. Где я? Кто я? Что произошло? Пугающе неожиданно в мою голову пришли эти вопросы. До слуха донесся шум ветра. Я огляделся, но тут же ощутил страшную боль, разлившуюся в моих висках. Боль отдавалась так сильно, усиливаясь, убивая все мое естество резкостью и реальностью. Мне захотелось вообразить нечто, представить хоть что-нибудь, что могло помочь отвлечься, но я не мог. Боль сковала меня. Я не понимал, что сижу на земле, промокший и грязный, и, морщась, крепко сжимаю руками голову. Приступ овладел мной. Боль неумолимо распространялась по всему телу, будто безжалостный локомотив, верный своему маршруту. Ее грузность сокрушила и придавила меня. И так же неожиданно она исчезла. Отпустила меня. Не дав опомниться, сверила свою силу с моей, где последняя потерпела поражение. Это был ужасный опыт. Впервые я не мог отвлечься от боли. Все мое сознание, все мое естество было подчинено боли, которая овладела мной, и все мое сознание и все мое естество принадлежало боли. Я был слит с болью. А теперь… теперь… А что теперь? Реальность, которая ускользала от меня, вернулась отрезвляющими вопросами. Господи! Как страшно, когда ты не можешь ответить себе.

Я видел перед собой вытянутые ноги (одну согнутую в колене) в синих выцветших джинсах и кедах. Таких, с синими полосками и до дебильности длинными шнурками. Я опустил голову, упершись подбородком в грудь. Какая-то зеленая рубашка, синяя куртешка поверх. Вытянул руки перед собой. Мда, в ссадинах, кровоподтеках, но грозные, когда сжаты в кулаки, а исчерченные жизненными линиями ладони в мозолях безмолвно свидетельствовали о физической мощи. Так, еще я понял, что у меня длинные волосы. А лицо! Как же лицо? Я не знаю, как выгляжу! Я ощупал лицо. Лоб крепкий, большой, но в ссадинах. Подо лбом глаза в ямочках, нос, губы, все прочее уместное быть на лице. Обычное лицо. Не могу дать определение, нос как нос. Я не профессионал давать характеристики на ощупь. Я вообще не понимаю, кто я, черт возьми! До чего же идиотская присказка. Она обо мне, а я думаю о том, чтоб черт это забрал. Пустое слово – черт возьми, а зачем? Конечно, этой лабуды нет, но желать себе, чтоб тебя взял черт, это по меньшей мере глупо. Да ладно с чертями… Что, собственно, за чертовщина приключилась со мной?!

Тяжело поднявшись – огляделся. Лес. Вокруг лес. И на небе ни звездочки, ничегошеньки нет. Мрак. Сплошной мрак. Еще подташнивает. Как я оказался здесь? Я смачно выругался вслух и испугался своего голоса. Я его слышал впервые! Хриплый, осипший. Я прокашлялся. Думаю, все же голос у меня приятнее, чем мне показалось. Ладно, с голосом. Что делать-то? У меня разыгралась паника. Я стоял в нерешительности. Стоял даже дольше, чем надо. Топчась на месте и кружась, я все же устал и просто пошел. Куда-то. В каком-то направлении.

Было не по себе ступать по грязи, средь кучи веток, предательски хрумкавших; опираться то плечом, то рукой на поросшие противным мхом стволы деревьев в абсолютной темноте. Да, я на ощупь пробирался!

В моем уже достаточно воспаленном мозгу начинали оживать мои «тараканы». Их «лапками» были время от времени раздававшиеся потрескивания в лесу, подвывания ветра, вызывавшего гусиную кожу на теле, а также наиглавнейшим обстоятельством страха было ощущение, что я не один. Вот это чувство «неодиночества» вызывало во мне тревогу. Чем дальше, тем сильнее я чувствовал нечто большее, чем просто тревогу. Животный страх пронизывал меня. Сердце содрогалось. Пульс зашкаливал. И от холода челюсть ходила ходуном. Было бы логичней, если бы жар, изливавшийся из моего по заячьи бьющегося сердца, согревал тело, но нет, куда там… Мерзни и трясись.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Дурно, как мне дурно. И я в шоке! Как это могло случиться? Мне страшно! Я ничего не понимаю. Я бормотал бессознательно и бессвязно и шел в противном лесу, мокрый, промерзший, весь в вязкой грязи и слизи, обитавшей на всем. Ковылял, соприкасаясь с перегнойными листьями, мхом, сучьями, неизвестно еще чем, неразличимым в ночи. Я устал. Фууух! Горячее дыхание – и вырвавшийся изо рта пар испарился. Я прислонился к какому-то мощному стволу и зарыдал, вымазывая лицо грязными ладонями. Зарыдал! Чтоб я лопнул! Я рыдаю! Громко, надрывно и с соплями. Да кто я вообще, мать вашу?! Высморкался в ладонь и встал. Я не какой-нибудь сопляк! Ну и что, что не знаю кто я! Но в любом случае надо быть мужиком. Ведь я мужик? Сколько мне лет? Не важно. Главное, в штанах болтается нечто увесистое и обязывающее на гордое звание мужчины, а это, как я понимаю, значит быть в боеготовности всегда, не бояться ничего, быть готовым помочь и спасти. Тут за этими воодушевляющими размышлениями, приведшими меня в адекватное состояние, я услышал пронзительный визг и чуть не обделался. Мне кажется, если б я увидел в это мгновение себя, сжавшегося в испуге подобно черепашке и вытаращившего глазищи, которые царским медяком накрыть нельзя было б, стало опять бы стыдно. Но себя я не видел. Я весь стал слухом. Только слышал доносившийся издалека и приближавшийся… Черт возьми! Действительно – приближавшийся ко мне крик, визг, нечто нечеловеческое!

Бежать! Бежать! Вот она, единственная мысль.

Моя солидарность с ней не знала границ, но вот тело… Мое тело в оцепенении вжалось в шершавый ствол. Тело мне изменяло. Не желало внять моим мольбам и необходимости спасаться.

А визг приближался.

Упираясь локтями в ствол, я понял, что мои пальцы погрузились глубоко в неподатливую землю и сжались до боли в кулаки, которые дрожали. Я трясся. Меня трясло, как шлюху в промозглый вечер. Прошлые рассуждения раскололись о жестокость реальности. Наличие члена не делало королем. Оно вообще ничто не значило. Черт! Я умру! Не зная, кто я, и с такими мыслями о себе в мозгу? Да, у меня прескверное впечатление сложилось о себе! Какой я дурак! Черт! Приближается! Я зажмурился.

…Только биение сердца… Биение сердца… громкое… живое… пугающе живое.

Долго просидев, ощутил, как жар с меня спадает; осторожно открыл глаза, осмотрелся, ни на йоту не пошевелившись, выдохнул… Вытер испарину. Поднялся и, огибая ствол, засвидетельствовавший мою трусость, пошел дальше. Мне казалось, он насмехается надо мной, кряхтя упирающимися в небо ветвями. Гадина… Я отвернулся от дерева. Оно мне стало противно. Хм. Быть трусом и испытывать страх разные вещи. Я живой человек и я не трус. Определенно не трус. Я испытываю страх совершенно естественно, он нормален, исходя из ситуации, что столь бессовестно обступила меня. Защитный механизм. Да, мастер оправдывать себя.

– Помогите! – оборвалось где-то.

Я со страху весьма и весьма неприлично и смачно выругался, причем, на удивление, сказал столько фраз на одном дыхании. Да я матерщинник! Определенно матерщинник. Или это защитный механизм?

– Помогите…

Жалобно и столь ясно. Это мне не чудится! Я рыскал взглядом, мечась на месте, но не замечал источника призывов о помощи.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Помогите…

Неожиданно я понял, что напуган этими всхлипываниями. Они были неестественно тоненькими и пугающе безобидными. Они меня очень настораживали.

– Помогите…

– Да прекратится это когда-нибудь или нет!

Я испугался мощи своего голоса. Я могу так кричать?! Мне стало жутко, что просящее о помощи меня услышало… Услышало и придет ко мне. Нет. За мной… Господи, если Ты есть, вытащи меня из этого кошмара! Мне хотелось, чтоб призыв повторился. Но… его не прозвучало. Оно услышало меня… Оно направляется за мной. Почему-то я был в этом уверен. Странно, но я готов был поклясться в правильности моего умозаключения, с удовольствием признаваясь себе, что был бы рад, окажись я неправ.