Гоген в Полинезии - Бенгт Даниельссон

было поблизости миссионеров или других европейцев. Только что цитированные

английские путешественники хорошо описывают типичный танец упаупа: «Таитянский

танец очень напоминает большинство восточных танцев, главное в нем - «танец живота»,

какой можно увидеть в Египте и других странах Востока. Ноги двигаются очень мало. В

данном случае исполнители выстроились в два ряда человек по двадцати, девушки с одной

стороны, мужчины с другой, между рядами было около шести футов. Танцуют под

монотонные звуки туземного барабана или, когда танец короткий, под гармонь. Лучшая

плясунья и лучший плясун стояли во главе своих рядов лицом к нам (мы сидели на

помосте) и делали под музыку волнообразные движения руками и всем телом; каждое

движение повторялось остальными участниками. Было также что-то вроде

гимнастических номеров - так, один мужчина вскочил на плечи стоящего впереди, а

другой сел на плечи партнеру и стал изображать конника. Время от времени главные

танцоры отделялись от строя, подходили к нам и исполняли самый настоящий танец

живота, причем девушка извивалась так, словно была сделана из резины».

Как видно из этого описания, изменился только выбор инструментов. Помимо

старинных деревянных барабанов с акульей кожей и бамбуковых флейт, на которых играли

носом, в каждом деревенском оркестре давно утвердились гармони. А вот гавайская

гитара, которую мы в Европе считаем наиболее типичным полинезийским музыкальным

инструментом, еще не начала своего триумфального шествия. Так что Гоген явно опередил

развитие, когда привез на Таити гитару и две мандолины, и они вряд ли пользовались

большим успехом.

На первый взгляд казалось, что произошли также коренные политические перемены,

так как во всех областях и княжествах старые династии вождей сменились

демократически избираемыми правителями. И вся структура управления была

французской - большинство законов и указов метрополии действовало на Таити без

изменений. Но на самом деле эти реформы оставались на бумаге. Жители деревни не

знали ничего о том, что предписали и что запретили власти в Папеэте, и преспокойно

продолжали улаживать свои недоразумения по старинке. Кстати, хотя таитяне считались

французскими гражданами, они были избавлены от самых неприятных следствий

цивилизованной жизни - военной службы и налогов.

Еще меньше изменилась экономическая система: все сельские жители, оставаясь

земледельцами и рыбаками, вели натуральное хозяйство. Выращивали главным образом

таро, батат и ямс, да, кроме того, могли три раза в год собирать плоды хлебного дерева в

своих садах и каждый день - бананы в горах. Держали кур и свиней, а также собак:

таитяне с незапамятных времен высоко ценили нежное собачье мясо. Денег,

зарабатываемых на заготовке копры, ванили и апельсинов (Таити ежегодно вывозил

больше трех миллионов диких апельсинов, преимущественно в Калифорнию, где люди

тогда предпочитали искать золото, а не выращивать фрукты), с избытком хватало, чтобы

купить промышленные товары, которые казались им необходимыми и без которых они

вполне могли обойтись.

Не изменилось и то, что теперь называют психологией. Другими словами, какой бы

цивилизованной ни стала жизнь, сколько бы таитяне ни ходили в церковь и ни читали

Библию, все они оставались типичными полинезийцами - жизнерадостными, радушными,

беспечными, любящими наслаждения. В каждой деревне можно было увидеть сцены

вроде этой:

«Под сенью хлебного дерева между хижин сидят живописными группами мужчины и

женщины, распевая песни или беседуя друг с другом. Если они делают лубяную материю,

стук деревянных колотушек непременно сопровождается песней. По утрам женщины,

будто знатные европейские дамы, много часов тратят на свой туалет. Проснувшись,

прыгают в море или ближайшую речку и часами ныряют, плавают и играют в воде.

Наконец, выходят на берег, чтобы ветер обсушил их тело и длинные волосы. Особенно

пекутся они о своих восхитительно красивых черных, мягких волосах. Заплетают две

косы, натирают их монои - кокосовым маслом с благовониями. Поначалу европейцу

резкий запах монои неприятен, но затем он открывает, что у этого аромата есть своя

прелесть. Завершая свой туалет, женщины собирают в лесу дикие цветы и сплетают из них

венки и гирлянды»61.

Подводя итог, отметим, что почти во всех областях острова сохранился в

неприкосновенности таитянский язык - по той простой причине, что таитяне составляли

подавляющее большинство. Французский не стал даже вторым языком, ибо, несмотря на

героические усилия немногочисленных миссионеров и учителей, дети (которые между

собой и с родителями все время говорили по-таитянски), окончив школу, быстро забывали

все, чему их учили.

Кстати, программа сводилась к нескольким молитвам, образцам склонения и басням

Лафонтена. Да еще наиболее предприимчивые ученики пополняли багаж своих знаний

десятком-другим французских бранных слов, которые они могли услышать, посещая

Папеэте.

Но печальнее всего не то, что европейское влияние за сто двадцать пять лет создало

лишь хромающую на обе ноги полуцивилизацию, а то, что таитяне слишком дорого

заплатили за нее. Сверх библий, инструмента, утвари и галантереи чужеземные

наставники привезли с собой ужасающее количество новых болезней, от которых у таитян

не было иммунитета и с которыми они не умели бороться. Даже такие сравнительно

безобидные в Европе болезни, как корь, коклюш, грипп и ветрянка, здесь часто приводили

к смертельному исходу. Еще более страшным бедствием, естественно, оказались сифилис

и туберкулез, которых счастливые острова Полинезии до европейцев не знали.

Одновременно туземцы научились не только пить, но и гнать спиртные напитки. Не счесть

числа островитян, которые, следуя высочайшему примеру династии Помаре, упивались до

смерти. Наиболее популярным напитком во времена Гогена был неразбавленный ром; если

его все-таки разбавляли, то только крепким пивом. Пристрастие к рому очень легко

объяснить. Он был самым дешевым напитком, так как изготовлялся из местного сахарного

тростника. В начале девяностых годов ежегодно производилось около двухсот тысяч