Замкнутое пространство (сборник) - Алексей Смирнов

Они уже покинули площадь и шли теперь по кривой сонной улице, почему-то обозначенной как проспект. Редкие автомобили пугали Швейцера, хотя он шел, держась подальше от проезжей части. Глаза у него разбегались; первым, на что он обратил пристальное внимание, был трехцветный флаг, вяло свисавший с шеста над входом в какое-то здание. Символ сохранности и даже пресыщенной утомленности государственной власти отозвался горьким гневом.

— Что это за дом? — спросил Швейцер у Дуни.

— Где флаг? Это суд.

— Суд, — еле слышно повторил Швейцер. Он и после повторял за Дуней разные слова, пробуя их на вкус. Суд, смешавшись с мороженым, показался ему так себе.

— Сними очки, если хочешь — посоветовала Дуня. — Или нет, не снимай. Мало ли…

Странное дело: Швейцер совершенно не боялся погони. Ректор сотоварищи превратились в далеких призраков из волшебного сна — плоских, картонных, и даже незрячих. Здесь, в беспомощном захолустье, Швейцер чувствовал себя сильнее любого богатыря. Ему казалось, что Лицей не имеет власти над подлинной реальностью.

Но — против ожидания — эта реальность не наполняла его радостью живого, доселе не познанного бытия. Он воспринимал ее механически, как насыщенный бред, местами липкий, а где-то — разбавленный; этому бреду нельзя было пока, хотелось бы верить, что пока — итак, нельзя было поддаваться ему полностью, открываться миру сжавшейся, словно от стирки, душой. Могло разорвать, он мог не выдержать мир, стать одержимым этим миром, потерявшись в нем, и попросту прилег бы где-нибудь под тихим, сравнительно безобидным деревцем, чтобы спать — очень, очень долго, всегда.

Они миновали суд, прошли почту, химчистку, еще одно «24», кафе, магазин спорттоваров, отделение милиции (по приказу Дуни Швейцер пригнул голову и ускорил шаг), вытрезвитель, длинный кирпичный забор без вывесок и дверей, казино, автобусную остановку. Свернули за угол, пересекли пустырь и подошли к двухэтажному зданию, чей белый кирпич был грязен, а общие очертания, как выяснилось позднее, повторяли приплюснутую букву «П». У входа дремал микроавтобус; его снежные бока пересекались красными полосами.

— Ну, вот тебе больница, — улыбнулась Дуня. — Что дальше?

Швейцер остановился и долго смотрел на здание. Он прикрыл глаза, принюхался, медленно обошел вокруг машины, постоял на ступеньках. Подержался за ручку, заглянул в окно первого этажа: темно и пусто, какие-то стойки, похожие на вешалки, смутный шкаф.

— Что ты ищешь? — Дуне стало по-настоящему интересно.

— Ска… жи, — выдавил Швейцер, — ты. не знаешь человека по имени Сектор? Имя и отчество у него В. В.

— Не-а, — Дуня ответила сразу. — А кто он?

— Вот я и хочу узнать, — Швейцер провел ладонью по шершавой стене. Ничего не помню, — сказал он в пустоту, мимо Дуни. — Не за что зацепиться.

— Еврей или немец, — рассуждала меж тем Дуня, не будучи достаточно догадливой, чтобы выстроить в правильную цепочку инициалы и фамилию.

— Но все равно спасибо, — очнулся Швейцер и виновато улыбнулся. Он набрался смелости и выговорил то, о чем давно хотел сказать: — Мне… мне нечем отблагодарить… А я ва… тебе очень благодарен. Но у меня ничего нет. Зная теперь свое предназначение, я мог бы предложить сердце… или хотя бы почку… Но вы же здоровы. Ведь вы здоровы? — Не умея послужить, он готов был кусать от отчаяния локти. Снова сбился на «вы», и не заметил.

— Сердце? — Дуня изумленно уставилась на Швейцера. Потом покрутила у виска пальцем: — Ты совсем псих?

— Это дело чести, — серьезно возразил Швейцер. — Я должен что-то дать. Меня обучали не только географии. Я почти офицер.

— Отвяжись, — засмеялась Дуня. — Тебе напомнить? Офицер. Посмотрим может, и пригодишься на что…

Но Швейцер отмахнулся от очевидного. Его учили, что долг платежом красен.

Он побрел раздосадованный, и это встревожило Дуню.

— Чего ты напыжился? Ну не знаю я твоего Сектора. Кто он такой?

— Не обращайте внимания. Он должен быть связан с медициной. А где еще один город?

— Еще один город?

На лице Дуни написалось недоумение.

— Километров сто…

Швейцер слабо улыбнулся, вспоминая что-то.

— Километров или верст?

— Причем тут версты? Ты в каком веке живешь?

— Да, в каком? — Швейцер вскинул голову и посмотрел ей в глаза.

И Дуня запнулась. Впервые она почувствовала, что ввязалась во что-то серьезное — настолько, что ей это может оказаться не по зубам.

— Пойдем на реку, — предложила она. — Там красотища! Умереть можно.

Они сходили к реке и посидели близ старого причала, любуясь бесстрастными водами. Швейцер видел катер.

Потом вернулись в город; долго бродили по улицам, которые к полудню сделались более оживленными. На Швейцера никто не обращал внимания, но им поминутно приходилось сворачивать, у Дуни здесь было множество знакомых. Избегая встреч с ними, Дуня то и дело хватала Швейцера за вялую руку, тащила за углы. Часам к пяти вечера они обошли все. Побывали на вокзале, где Швейцер долго рассматривал экспресс, который долго и грязно отдыхал на своем пути в загадочный Екатеринбург. Выпили шипучего коричневого напитка, очень сладкого; стакан был бумажный. У Швейцера заломило зубы. Зашли в кафе; перекусили, спрятавшись в темном углу. Хотели заглянуть в автомат, выдававший моментальные снимки, но побоялись — мало ли что, улика. Дуня заметно расстроилась. После вокзала заходили во все двери подряд, не разбирая: посетили филиал сбербанка России, телеграф, видеосалон (они посмотрели странный фильм, во время которого Швейцера занимал собственно телевизор; в фильме он ничего не понял, хотя решил, что странные события больше, чем действительность, напоминают глобальную катастрофу). Потом отправились в Дом Быта, оттуда — в поликлинику (Швейцер снова напрягся, но зря), после поликлиники — в школу. Стояло лето, школа была закрыта. Однако Швейцер всерьез ею заинтересовался и долго ходил вокруг, сопоставляя с чем-то, о чем Дуня не имела ни малейшего представления. И, конечно, особый интерес проявил он к церкви — высоченной, какой-то нездорово подсохшей, в сиреневатых потеках. Дуня повязала платок, болтавшийся на шее; оба перекрестились и вошли. Когда вышли на Божий свет, Швейцер без сил опустился на ступени и уронил голову в подставленную ладонь.

— Не принимает? — шепотом спросила Дуня, пристраиваясь рядом. — А вас там вообще… крестят?

— Нам говорят, что всех нас крестили в детстве, до Врага, но потом все повторяют, потому что, может быть, кого-то и не крестили. Или он басурман.

— Давай-ка я святой водички попрошу, — Дуня начала опасливо подниматься.

— Не стоит, — остановил ее Швейцер. — Ничего страшного. Я… устал. Здесь все не так.

Распахнулась боковая дверь — незаметная, закрашенная в белокаменный тон под стать стенам, из храма бодрым шагом вышел отец Таврикий. Мелькнули чернильные пальцы: он, бывало, готовясь войти в образ педагога, специально их пачкал и считал это очень удачной выдумкой. Он видел в этом ловкий штрих и корчился от восторга, окуная персты в чернильницу.

Швейцер встал.

Таврикий был одет в кремовую рубашку с короткими рукавами и грубые, щедро простроченные синие брюки. Учитель, попадая в город, молодился, вилял джинсовым задом и подбирал живот. При виде Швейцера он покачнулся, тормозя, как будто налетел на что-то резиновое.

— Что смотрите? — Дуня недружелюбно воззрилась на отца Таврикия. Узоры увидели?

Швейцер начал спускаться по ступеням. Наставник отступил и крепко прижал к себе кожаную папку, которую держал под мышкой.

— Ох! — сообразила Дуня и прикрыла рот ладонью.

Швейцер пока не решил, что сделает. Его так трясло, что странно было, как он еще идет. Но Таврикий избавил его от раздумий. Учитель, сыграв лицом не то си-бемоль, не то фа-диез, отступил еще на два шага, повернулся и бросился обратно в церковь. Дверь захлопнулась в ту же секунду, когда Швейцер сошел на чистенький пятачок, что был устроен перед храмом.

Он остановился и стоял с расставленными руками, глядя на место, где только что воплощалась потусторонняя сила. Но Дуня не позволила ему прохлаждаться.

— Ну-ка, дружок, соберись! — Она схватила Швейцера за локоть и с силой дернула. — Давай, куколка чертов! Все-таки влипли! Сейчас он подмогу вызовет! Пошевеливайся!

Швейцер послушно побежал. Трансформация, случившаяся с отцом Таврикием, вывела его за рамки осмысленного существования. Чего-то такого он ждал, но ждать одно, и совсем другое — убедиться своими глазами.

Дуня оглянулась на бегу, сбавила скорость и придержала Швейцера:

— Погоди.

Из-за угла вырулил прокопченный автомобиль, некогда бежевый. Дуня заступила ему дорогу и отчаянно замахала рукой.

"Знакомый", — подумал как будто не Швейцер.