Роковое завещание - Людмила Мартова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нет. Пока не время. Пока еще не выполнена вторая часть плана. И от нее он отказаться не может. Человек, с которым он подписал соглашение, просто убьет, если он решит соскочить.
За приятными мыслями о своем будущем могуществе он и не заметил, как доехал до дома. Припарковав машину у подъезда, окинул взглядом темный январский двор, заметенный снегом, дверь подъезда, козырек над ним, перевел взгляд на светящиеся сбоку окна собственной квартиры на втором этаже.
Жена дома. Ну да. Где ей еще быть. Сидит и покорно ждет, пока он вернется домой. Она до сих пор сходит по нему с ума. Впрочем, это неудивительно, потому что по нему сходят с ума совершенно все женщины, на которых он обращал свой благосклонный взгляд. И Рената тоже.
Он знал, как сходил по Ренате с ума старый Гордеев. Знал, как отчаянно добивался ее когда-то муж, теперь ставший бывшим. Знал, что этот самый Максимов так и не смог ее забыть. Просто в какой-то момент желание стать отцом пересилило в нем мучительную, никогда неутолимую жажду Ренаты. Она рассказывала ему, что муж пытался сохранить с ней любовные отношения, только она не захотела. Не из-за морали, нет. В Ренате не было морали, она всегда брала то, в чем нуждалась, и в этом тоже заключался ее животный магнетизм.
Просто теперь ей нужен был не Максимов, а он, ее новый любовник, ради которого она пошла бы на все. Пожалуй, даже на преступление. К примеру, ему всего две недели понадобилось, чтобы заставить ее подать исковое заявление в суд. Конечно, изначально эта дурочка не хотела судиться с Гордеевыми. Говорила, что хорошо к ним относится, а старая ее жизнь давно поросла быльем, несмотря на найденное завещание.
Он тогда едва сдержался, чтобы ее не ударить, потому что завещание далось ему не так уж просто. Но Рената действительно его любила, а потому ему все-таки удалось ее уговорить. Ради их совместного будущего, разумеется. И вот теперь Рената мертва.
Нет, он не верил, что Ренату убили. Кому она нужна, чтобы ее убивать? Если только Гордееву, всерьез испугавшемуся за свой драгоценный дом. Что ж, если эту скотину арестуют, пробраться в дом станет значительно проще.
Он закрыл машину, вошел в подъезд и отпер дверь своим ключом.
– Валера, это ты? – послышался из комнаты голос жены.
Он поморщился. Можно подумать, она ждала кого-то другого. Кто еще может открыть дверь своим ключом в восемь вечера.
– Я, – откликнулся он, надевая тапочки и проходя в кухню.
Жена, вполне удовлетворенная ничего не значащим ответом, продолжила разговаривать по телефону. Судя по доносящимся до него репликам, беседовала она со своей престарелой теткой. Та была одинокой, и жена привечала ее, в разумных пределах, разумеется. За это именно ей была отписана в завещании теткина однокомнатная квартира. Впрочем, его эти семейные связи никогда не напрягали, потому что не касались. Хотя некоторая польза от тетки все-таки была, надо признать. Если бы не тетка, он бы вообще не узнал о сокровище. Все-таки как причудливо иногда тасуется колода.
Жена договорила по телефону и пришла в кухню, где он уже сам разогревал себе ужин.
– Все в порядке? – спросил он.
Его она и ее жизнь мало интересовали, но время от времени они вели вот такие пустые, ни к чему не обязывающие разговоры, позволяющие сохранять видимость нормальной семейной жизни. Когда все закончится, он уйдет от жены, уедет в Москву. Не один, разумеется. Рената думала, что с ней. Глупая наивная Рената.
– Да. У тети немного поднялось давление. Но ничего серьезного.
– Может быть, ей стоит показаться врачу? – лениво спросил он.
Врач всегда ездила к тете на дом, и ему это могло быть на руку.
– Ты же знаешь, она терпеть не может ходить по поликлиникам, да и вообще жаловаться. Она доверяет своему лечащему врачу. Ей прописаны какие-то таблетки. Она их приняла, полежала, и ей уже лучше.
– Ну, если доверяет, значит, нужно почаще с ней контактировать и советоваться.
Он ничего не ответил, но про себя отметил, что разговор этот был к месту. Хорошо, что он случился. Пожалуй, через пару дней он снова спросит про здоровье тети.
Звякнула микроволновка, сообщая, что поставленная в нее тарелка с пастой разогрелась. Он достал тарелку, уселся за стол и принялся за еду, не обращая больше на жену никакого внимания. Та посмотрела, пожала плечами и вышла из кухни, оставив его одного. Он открыл телефон и быстро набрал сообщение. Первое за сегодняшний вечер. В его жизни была еще одна женщина, которую нужно держать под контролем, поскольку от нее тоже зависело слишком многое.
* * *
В плане на день значились тысяча и одно дело, и их как-то нужно было умудриться впихнуть во временной интервал хотя бы в двенадцать часов. Из дома Гордеев отправился к Красным казармам просто потому, что все равно ехал мимо. С точки зрения разумной логики и экономии времени это было правильно, с точки зрения целесообразности – нет, потому что в половине восьмого утра на объекте нет никого, кроме все того же старика-сторожа в ватнике. Имени его Гордеев не помнил, потому что, в отличие от Макарова, полезной привычкой знать всех сотрудников по имени-отчеству не обладал.
Даже самому себе он бы не смог четко сформулировать, почему его понесло на новый объект в такую рань. Просто в поведении сторожа в день второго пожара было что-то не то, неправильное. То ли в глаза он не смотрел, когда говорил, что никого не видел, то ли голос у него был какой-то неуверенный.
Зародившиеся у Гордеева сомнения были такими смутными, что он не рискнул бы сформулировать их Макарову, вот только спустя сутки они никуда так и не делись, застряли в голове, царапая темечко изнутри ржавым гвоздем. Александр даже спал той ночью плохо, потому что ему снился этот безымянный сторож, который во сне был похож на выброшенную на берег снулую рыбу, то открывающую, то закрывающую рот и выпучивающую глаза.
Он поехал в Красные казармы, потому что хотел поговорить со сторожем. Ну, и убедиться, что выведенные все-таки вчера на пульт камеры действительно работают. Сторожа не оказалось в вагончике, который полностью выстыл из-за того, что тепловую пушку в нем отключили от розетки. Этот факт Гордеева напряг.
Стоявшие всю первую половину января жуткие морозы, опускавшие столбик термометра до отметки