Хоть в СМЕРШ, хоть в штрафбат! Оружие Возмездия - Николай Куликов

– Видимо, еще не пришел в сознание после контузии, – раздался густой мужской бас. – Валечка, сделайте полковнику еще пару уколов пенициллина.

Говорили по-русски, и это меня несколько успокоило – значит, линию фронта я все-таки прошел. Но почему оказался в этом, судя по всему, медицинском эшелоне?

И в этот момент я вспомнил все. Накануне в лесу произошел тот почти невероятный случай, которые, впрочем, случаются на войне не так уж и редко: «А ля герр, ком, а ля герр!» – любил повторять мой шеф Скорцени. Так что особо редким этот «инцидент» можно было назвать лишь с большой натяжкой…

Итак, приведя себя в «божеский вид», я перебросил через плечо вещмешок, подхватил чемодан и бодрым шагом направился в Зоммерфельд. Немецкие разведчики выяснили, что там расположилась крупная русская воинская часть – какая-то артиллерийская бригада, – поэтому мне проще было выбраться оттуда до ближайшей железнодорожной станции на какой-нибудь «попутке».

Уже начинало светать. Узкая лесная тропинка, по которой я шел, покрылась слоем инея – впрочем, как и окружающий жиденький лесок. Еще на немецкой стороне, в штабе абвергруппы, меня предупредили, чтобы был настороже: в окрестных лесах полно остаточных групп немецких солдат, отбившихся от своих частей и теперь фактически оказавшихся в окружении. «Накаркали!»

Я увидел их сразу, пройдя не более полукилометра – впрочем, они и не скрывались. Судя по оборванным мундирам, эти четверо служили в какой-то недобитой танковой эсэсовской части. Двое укрылись за толстыми соснами по обеим сторонам тропинки; двое же других с ухмылкой стояли посередине: рослые, небритые, с недобро сузившимися глазами – они смотрели на меня как на потенциального покойника. Да так оно и было. Что мог сделать одиноко идущий советский полковник (а для них я таковым и являлся) с четырьмя вооруженными «шмайссерами» мордоворотами? Заявить им: «Не стреляйте! Я «свой»!» Так бы они и поверили!

Учитывая близость русских позиций, они решили «убрать» меня без шума – я это сразу понял. Когда двое на тропинке двинулись в мою сторону, один из них держал руку за спиной. То, что в ней штык-нож, не могло вызвать ни малейших сомнений. Конечно, без боя я сдаваться не собирался, но, откровенно говоря, рассматривал свои шансы как «нулевые».

Не делая преждевременно резких движений, я медленно снял с плеча вещмешок – рядом поставил на землю чемодан. Когда до эсэсовцев оставалось не более полуметра, откуда-то сзади вдруг прозвучали три негромких хлопка: те, что за соснами, начали медленно оседать на землю, а у одного из подошедших ко мне эсэсовцев я отчетливо увидел красное пятно прямо над правым глазом. Не издав ни звука, он повалился прямо к моим ногам.

Его товарищ оказался хорошим солдатом: еще не понимая, в чем дело, он резко выхватил руку с ножом из-за спины. Пытаясь ударить меня в шею – прямо в сонную артерию. Прием коварный и гарантированно смертельный. Я «выставил блок», отбив удар – затем резким движением отбросил парня ногой, одновременно всадив в него несколько пуль из «браунинга», который всегда держал в левом кармане шинели.

Оглянувшись, я увидел позади в кустах своих «ангелов-хранителей»: как и следовало ожидать – это были Залевски и Рюдер. До них было метров триста, поэтому услышать их было невозможно, хотя, как я понял, они крались за мной весь путь от болота. Лейтенант Залевски подбежал ко мне и вполголоса рапортовал:

– Извините, что не предупредили: обер-лейтенант Крюгер приказал негласно сопровождать вас до самого Зоммерфельда.

– И, как видно, не зря…

Вот тут-то и произошел взрыв гранаты: обычной немецкой М-24 с длинной деревянной ручкой. Мы просчитались. Немцев-окруженцев оказалось пятеро: один из них затаился за сосной, позади одного из своих товарищей, и теперь швырнул в меня и Залевски свой смертоносный заряд. Рюдер, стоявший чуть поодаль, моментально всадил в гранатометчика почти весь диск своего автомата, ну а нас с Залевски спасло чудо – иначе не скажешь. Граната спружинила о растущий рядом с нами куст и откатилась на несколько метров в сторону. За те три-четыре секунды до взрыва, пока не сработал замедлитель, мы с лейтенантом распластались в придорожной канавке, которая и спасла нас от осколков.

А дальше, уже после взрыва, все поплыло, как в тумане. На какое-то время я оглох и совершенно не слышал стоящего рядом и энергично жестикулирующего Рюдера. Оба разведчика, к счастью, уцелели и знаками показывали (поняли, что меня контузило, и я их не слышу), что им пора срочно уходить. Через минуту они исчезли, словно привидения, за ближайшими соснами. А еще через три-четыре минуты по тропинке со стороны Зоммерфельда, настороженно поводя по сторонам автоматами, показались красноармейцы.

Старшим у них был совсем молоденький лейтенант. Увидев картину только что прошедшего здесь боя, он удивленно присвистнул:

– Ай да полковник – один четверых немцев грохнул!

– Он их гранатой, – подал реплику кто-то из солдат.

Больше я ничего не помнил: словно в кровавый туман провалился. Почувствовал, как меня бережно укладывают на плащ-палатку и куда-то несут – потом окончательно потерял сознание…

2

– Ну что, герой-полковник, очухиваешься помаленьку? – подмигнул мне полный жизнерадостный майор средних лет, лежащий на койке по соседству.

Всего в «офицерском» тупичке санитарного вагона, отгороженном желтоватой от частых стирок простыней, лежало четверо: кроме меня и весельчака-майора – молчаливый пожилой полковник с простреленной ногой и молодой капитан с тяжелой контузией, почти все время находившийся без сознания. За неделю пути я окончательно пришел в себя: слух восстановился, шум в голове почти прошел. Помимо лечащего врача, которого за седую клинообразную бороденку прозвали «Айболит» (впрочем, специалистом, несмотря на молодость, он оказался превосходным), меня пару раз посетил местный особист. Поскольку мои документы вкупе с легендой были в полном порядке, он от меня быстро отвязался. Почти все свободное время, за исключением медицинских процедур, мы до одури играли в карты или читали – кстати, здесь оказалась довольно приличная библиотечка.

Когда до Смоленска, куда я следовал, оставались сутки пути, я направился к нашему «Айболиту» (на самом деле доктора звали Ян Карлович). Хирург занимал отдельное купе: постучавшись, я застал его в одиночестве – за утренним чаем. Военврач имел чин капитана и даже попытался встать, но я любезно усадил его на место, придержав за плечи. Потом без обиняков, стоя на пороге купе, заявил:

– Ян Карлович, я должен покинуть ваш эшелон уже завтра, в Смоленске.

Мое заявление явно повергло его в замешательство. Замахав руками, он с легким прибалтийским акцентом почти прокричал:

– Об этом не может быть даже речи! Вы недолечились, а посему обязаны следовать до конца маршрута эшелона – в Пермь! Там вас осмотрит специальная медицинская комиссия!

Честно говоря, я ожидал подобной реакции и не стал вступать с эскулапом в пустые и бесполезные дискуссии. Тем более решал не он. Я приказал срочно вызвать комиссара (он исполнял обязанности начальника эшелона) и начальника особого отдела. Через несколько минут все сидели на жестких боковых лавках «столыпинского» вагона.

– Я должен доставить с фронта и вручить лично в руки генералу Орлову из смоленского Управления «Смерша» пакет особой государственной важности, – заявил я, прикрыв дверь купе.

– Но ваше ранение, – попытался вставить доктор…

– Мое ранение абсолютно ничего не меняет! – перебил его я властным тоном. – Тем более долечиться можно и в Смоленске! Попрошу завтра к утру подготовить все необходимые документы. Вопросы есть?

Как и следовало ожидать, вопросов не было. Оба майора и капитан-военврач молча смотрели на пробегающие за окном пейзажи: связываться с полковником «Смерша» – себе дороже! Тут немцы рассчитали верно.

«Все возвращается на круги своя!» – вспомнил я библейского мудреца Экклезиаста. Как и полгода назад, я снова шагал по железнодорожным путям заснеженной станции Смоленск-1. Было темно, около семи утра, и я решил для начала посетить привокзальную комендатуру. По настоянию «Айболита» мне сделали свежую перевязку: тогда, в прусском лесу, сильно повредило осколком гранаты бровь и частично порвало левое ухо (пришлось зашивать). Так что теперь добрая половина моей физиономии была замотана свежим бинтом. В таком виде меня не то что «Смерш» – родная мать не узнает! Кроме безупречных документов я к тому же получил свежую справку о ранении из санитарного поезда. Казалось бы, все складывалось превосходно – но это меня почему-то совсем не радовало.

Наоборот. Выйдя от военного коменданта, я проследовал в полупустой холодный зал ожидания и в каком-то опустошении сел на одну из деревянных лавок.

Я и до этого не был «наивным мальчиком», по физике всегда имел твердую пятерку. Но молчаливый полковник с простреленной ногой, с которым мы вели в пути долгие беседы и который по иронии судьбы оказался преподавателем физики одного из столичных вузов, буквально перевернул мою душу!