Следы на снегу - Георгий Брянцев

- Надя! Надя! - громко крикнул он, сложив руки рупором. - Айда шибче! Айда...

Эверстова обернулась, но было уже поздно. Она увидела лейтенанта метрах в двадцати от себя.

Петренко обошел ее, вырвался вперед и, издали заметив красное пятно парашюта, направился к нему.

Он поднял вымпел, подошел к Эверстовой и подал его ей.

Та, тяжело дыша, смерила его оценивающим взглядом, но вымпел не взяла.

- Нет уж, сами несите, - сказала она. - Вам только за оленями гоняться.

Обратно они шли вдвоем, нормальным шагом. Петренко рассказал, что всего лишь три года назад впервые встал на лыжи, увлекся этим видом спорта и начал тренироваться.

- Я, конечно, не думал, что попаду на север, хотя и мечтал о нем. А вот пришлось. А лыжи, как видите, пригодились.

- Вы молодец, - похвалила, улыбнувшись, Эверстова.

- Вы шутите или серьезно?

- Вполне серьезно. Я сама занимаюсь спортом и уважаю людей, которые его любят. Вы же не только лыжник, но еще и снайпер, и боксер.

- Собственно, я увлекался всеми видами спорта, но лучшие показатели у меня были по лыжам, боксу, стрельбе.

- Ну, а я так, середнячок, - призналась Эверстова. - И не разрядник. Как-то один раз я взяла первое место по бегу на сто метров в Якутске. Это было целое событие. Я пробежала дистанцию не то за четырнадцать, не то за четырнадцать с половиной секунд.

- Это уже неплохо для женщины.

- Возможно. Но это было очень давно.

Петренко всмотрелся внимательно в лицо спутницы и подумал:

"Что значит давно? Сколько же ей лет? По-моему, от силы двадцать два - двадцать три..." - и, не сдержав любопытства, спросил:

- Когда же это было?

- Это было летом сорок первого года, когда началась война и когда я была совсем еще девчонка. Мне было всего шестнадцать лет.

- Позвольте, позвольте... - проговорил Петренко и мысленно стал подсчитывать, сколько же сейчас лет его спутнице.

- Нечего позволять, - с теплой грустью в голосе ответила Эверстова. Мне уже двадцать семь лет, я уже дважды мама и у меня два чудесных карапуза - сынишки.

- Ни за что бы не подумал! - воскликнул Петренко.

- Что не подумали?

- Что вам столько лет. Я бы не дал вам больше... больше... - и желая сказать приятное этой маленькой скромной женщине, добавил: - ну, никак не больше двадцати.

- Спасибо за комплимент. А муж меня зовет старушкой.

- Конечно, в шутку?

- Ну да, сейчас я принимаю это как шутку, но лет через пять-шесть шутка будет звучать по-иному, на самом деле состарюсь.

- А муж ваш в Якутске? - продолжал интересоваться Петренко.

- Да.

- Давно, наверное, его не видели?

- Я его сутки назад, а он меня сейчас, наверное, видел.

На лице Петренко появились растерянность и в то же время любопытство.

Эверстова звонко рассмеялась.

- Не догадались?

- Нет. Честно.

- Мой муж - механик самолета Пересветов. Вы с ним знакомы.

- Ах, вот оно что! Понятно.

- Вымпел! Вымпел быстрее! - потребовал Шелестов. - О чем это вы так горячо разговорились, что еле плететесь?

- Да так, о делах житейских, - ответила Эверстова.

- Пожалуйста, товарищ майор. - И Петренко подал вымпел.

Шелестов бросил в снег недокуренную папиросу, вынул из вымпела свернутый в трубочку листок бумаги, развернул его и прочел вслух:

"Еле отыскали вас. След от нарт идет на северо-восток. Людей и оленей не видели. Белолюбский на рудник не вернулся. Желаем успехов. Ноговицын, Пересветов".

Шелестов покачал головой и подумал: "И не вернется Белолюбский на рудник. Теперь это уже ясно", и, обратившись к своим друзьям, сказал:

- Поехали, товарищи. Нам засветло предстоит еще много километров сделать...

И опять помчались вперед, по следу, четыре пары оленей.

Старик Быканыров, не раскрывая рта, мурлыкал себе под нос несложную песенку, придуманную на ходу. Смысл ее в переводе на русский язык был таков: всему на свете есть начало и всему есть конец. Ничего нет без начала и без конца. Роет мышь, роет и дороется до колонка.

Олени бодро бежали, взметывая пушистый снег по проторенному, ясно видимому следу. След забирал то влево, то вправо, то падал вниз, под гору, то извивался и забирался в самую глухомань.

Шелестова и его друзей безмолвно встречали и провожали неподвижно стоящие сосны, ели, пихты, лиственницы.

Олени бежали по высокой вымерзшей траве, и тогда слышался хруст, будто нарты скользили не по снегу, а по песку.

Но вот олени легко взяли крутизну, начали спускаться вниз, и Шелестов остановил их: в зарослях он увидел следы костра. Резко и отчетливо чернели на снегу перегоревшие поленья, зола.

Сошли с нарт.

Это было то место, где Оросутцев и Шараборин утром делали привал и лишились завтрака из-за появления самолета.

- Десять минут отдыха. Перекур, - дал команду Шелестов. - Внимательно осмотреть все вокруг.

Не выпрягая оленей, все начали обследовать место привала преступников.

Нашли лужу крови, кости, разделанную и почему-то брошенную оленью тушу, угасший костер, в котором лежали куски обуглившегося мяса и стекла от разбитой бутылки.

"Теперь у них не шесть, а пять оленей, - сообразил Шелестов, продуктов у них, видно, нет".

- Торопились... Шибко торопились, - сделал заключение Быканыров. Все бросили.

- Наверное, почуяли погоню? - высказал предположение Петренко.

Шелестов ничего не сказал и только пожал плечами. Он еще раз подумал:

"Хотя бы не пошел снег. Сейчас перед нами открытая книга, читай и разумей, а пойдет снег - все занесет, все скроет".

Хотя день был на исходе и солнце уже укуталось на горизонте в морозную дымку, Шелестов не думал уже делать остановки на ночевку. Он не опасался за оленей и, следуя советам Быканырова, делал частые остановки. Олени до сих пор не выказывали усталости, бежали быстро, весело, бодро.

"Медлить нельзя", - решил про себя майор и сказал, ни к кому конкретно не обращаясь, а как бы разговаривая с самим собой:

- Интересно, когда они здесь были?

Быканыров, ни слова не говоря, опустился на корточки у костра и, сняв рукавицу, пощупал золу. Потом он начал осматривать кости и еще раз следы, оставленные ногами людей и оленей. Делал он это молча, с сосредоточенным, серьезным лицом.

Шелестов закурил, внимательно наблюдая за своим старым другом.

Эверстова стояла под пышной заснеженной елкой, похожей на невесту в белой фате.

Петренко незаметно подобрался с другой стороны елки и сильно стукнул по стволу прикладом винтовки. Иневый дождь вместе с большими хлопьями снега осыпал Эверстову с ног до головы. Эверстова вскрикнула от неожиданности.

- Вы стали как дед Мороз, Надюша, - рассмеялся Шелестов. Радистка, отряхиваясь, сказала:

- Ничего, я отомщу!

Быканыров поднялся, отошел от костра.

- Дело такое, - заметил он. - Они здесь были рано утром.

Шелестов посмотрел на часы.

- Ого... Четыре. Как же Ноговицын их не увидел? Хотя в такой чащобе разве увидишь! Нужно быть опытным таежником, чтобы здесь не заблудиться.

- А как вы узнали, дедушка, - поинтересовался Петренко, - что они были тут утром?

Старик встряхнул головой, посмотрел внимательно и цокнул языком:

- Годы, друг... Годы. Всю жизнь я провел в тайге. Родился здесь. Меня знает каждое деревцо, каждый кустик. Тайга - шибко большое дело. Тайгу надо узнавать душой, сердцем. У тайги много тайн, и не всем раскрывает она свои тайны. Тайгу надо полюбить, очень крепко полюбить.

- Мне кажется, я ее уже полюбил, - весело отозвался Петренко. Нравится мне тайга. Чудесный край. А какая широта! Простору сколько, - и он раскинул руки.

- Хорошо, - похвалил Быканыров. - Ты полюбишь тайгу, и она тебя полюбит, и откроется тебе, и убережет тебя. Честному человеку хорошо в тайге, а худому - плохо. Худой человек обязательно пропадет в тайге. Совсем пропадет...

- Ну, пора ехать, - прервал Быканырова Шелестов.

Оленей вывели на след. Шелестов дал команду трогаться.

ПОД ОТКРЫТЫМ НЕБОМ

Надвигались сумерки. Крепчал мороз, и маленькими облачками от людей и оленей отрывался густой, сизый пар.

Шелестов считал, что уже пора останавливаться на ночевку, но место было неподходящее. След преступников вел наизволок по редколесью, где погуливал хотя и несильный, но при низкой температуре обжигающий ветерок.

Олени бежали уже не так весело, как днем. Они устали, и Шелестов их не понукал.

"Мои устали, а у меня два самых сильных, самых выносливых быка, рассуждал майор. - Значит, остальные и подавно устали".

Шелестов решил устроить первую ночевку в затишье, среди густой тайги, но удобного места, по его мнению, еще не было.

Когда нарты, въехали в распадок, густо поросший тальником, майор остановил оленей, и все подумали, что здесь и будет привал, но внезапно Шелестов потянулся к автомату.

Все насторожились. И лишь когда впереди с шуршащим звуком поднялся табун белых куропаток, стало ясно, какая дичь привлекла внимание майора.

- А я вообще не понимаю, как можно отличить от снега белую куропатку? - спросил Петренко. - Как это вы заметили, товарищ майор? Я сколько ни смотрю, ничего не вижу, а если и вижу, то лишь когда куропатки поднимутся.