Блондинки в шоколаде, или Психология Барби - Ирина Биркитт

– Хочу мороженое «Каштан», – объявила Машинская. – Тебе какое?

– Пломбир сливочный в стаканчике, – отозвалась я, внутренне успокоившись. Раз заговорила птичка, значит, оживает потихоньку.

Голос вокзального диктора объявлял прибытие и отбытие поездов. Наш фирменный Киев – Москва должны были подать только через двадцать минут. Вдруг я услышала объявление: «Продолжается посадка на поезд “Жмеринка – Москва”. Поезд отходит с третьего пути. Продовжуеться посадка на потяг “Жмерiнка – Москва”. Потяг вiдправляеться з третьоi колii». Я внутренне сжалась – главное, чтобы Машка не услышала, что этот разнесчастный поезд отправляется с третьего пути. Но было поздно. Ко мне подходила улыбающаяся в тридцать три зуба Машинская. В одной руке она держала мой сливочный стаканчик, в другой «Каштан», от которого с наслаждением откусывала маленькие кусочки.

– Мать, ты слышала? Слышала?

«Жмеринка – Москва» отправляется. Пошли к девятому вагону, до свидания скажем!

Машка неспроста так рвалась к девятому вагону.

…Случилось это года три тому назад. После новогодних праздников я возвращалась в Москву через Киев. Погостив пару дней у своих киевских знакомых, я купила в подарок мужу бутылку украинской зубровки, и подруга отвезла меня на вокзал. Она настояла на том, чтобы проводить меня к самому вагону. Хотя в этом не было необходимости, я согласилась. Засыпанный снегом поезд «Жмеринка – Москва» стоял на седьмом пути, освещенный редкими фонарями.

Мы успели как раз к отправлению поезда, ибо и Киев страдает таким недугом, как дорожные пробки. Мы зашли в вагон, а поскольку до отправления оставалось две минуты, спешно попрощались. Проводница, проверив билет, видимо, по ошибке отдала его моей подруге, а та по рассеянности его взяла. Обнаружив пропажу билета, я стала звонить подруге на мобильный, но поезд уже тронулся, и мой билет благополучно остался в Киеве.

Я спросила у проводницы, как обычно поступают в таких случаях. Мне посоветовали попросить подругу отдать билет начальнику вокзала, который отправит подтверждение, что билет существует. Что я и сделала. Для снятия стресса я открыла зубровку. В качестве закуски пригодилась банка аджики, в крышке которой я проделала ключом небольшую дырочку. Хороша же я была, когда на границе проводница зашла ко мне в купе: в руках книга «Маркетинговые войны» Райса и Траута, на столе ополовиненная зубровка и полное равнодушие к своей участи во взгляде.

Мы отправились в вагон к бригадиру поезда. Проблема, в сущности, представлялась мне ничтожной. Нормальные люди, думала я, – договоримся. Тот факт, что при наличии билета в спальный вагон денег у меня оставалось ровно на комплект белья, меня не особенно тревожил. Муж должен был меня встречать, и в крайнем случае я по прибытии могла вернуть стоимость билета. И я была совершенно спокойна.

Вы любите Верку Сердючку? Не важно! Знайте – ее прототип работает бригадиром поезда «Жмеринка – Москва». Это анти-Верка. Подмалеванные ярко-синими тенями, меня сканировали злые поросячьи глазки. Начесанная пергидрольная челка свисала из-под норковой беретки. Это был удар – бригадир оказался женщиной. Глазки строить бесполезно и через «хи-хи» не договориться.

– Нема грошей – будемо шубку продаваты, – констатировала беретка, оглядев меня с ног до головы.

Я стала объяснять, что билет был, что проводница его видела и что она тоже виновата в происшедшем.

– Якщо телеграмма не буде – будемо знiмати з поезда, – проскрипела беретка, на чем посчитала разговор оконченным.

Закрывшись в купе, я стала думать, как выкручиваться из этой ситуации. И решила занять денег у соседей. В конце концов, в СВ ездят достаточно состоятельные граждане, а я на вокзальную нищенку не смахиваю. Я была готова оставить в залог свой телефон. Что и предложила. Но мужчины, которые еще два часа назад поглядывали на меня с вожделением, теперь превратились в затравленных зверенышей, которые мялись, мялись (видимо, прикидывали, на что же их «разводят») и как один дружно отказали. Я вернулась к зубровке и «Маркетинговым войнам».

На украинско-российской границе ни таможенники, ни пограничники в этот поздний час в состав решили не подниматься. По полуметровым сугробам вообще было сложно передвигаться. Зато к бригадирскому вагону прорвался некий Вася. Вася был в приличном подпитии и просто пришел поздороваться со своей старой подругой – норковой береткой. Беретка с презрением кивнула в мою сторону и спросила про телеграмму. При упоминании телеграммы Вася немного оживился:

– Була телеграмма. Щось про билет. Чи то вин э. Чи нема. Але я вже назад не пиду, бо холодно.

От таких слов я обомлела. Я спросила, можно ли передать радиограмму в вагон бригадира, но норковая беретка только фыркнула. Помогать мне она явно не собиралась. Потом она «сжалилась» и предложила решить вопрос на российской стороне:

– Якщо телеграмма не прийде туда, то ми вас там знимэмо.

Мое положение было отчаянным и беспросветным. Мне не оставалось ничего, кроме как в сердцах сказать:

– Я не виновата, а у вас одно желание – вытащить из меня денег, которых нет. Не знаю как, но если я доберусь до Москвы, то приложу максимум усилий, чтобы отравить вам существование за вашу жадность и жестокость!

Облегчив таким образом душу, я удалилась в свое купе. Скоро ко мне заглянул улыбчивый и немного заспанный российский милиционер.

– Ваши документики. Нет билета —

будем ссаживать.

Тут засуетилась проводница. Она взяла мой паспорт и на свои деньги купила мне билет в общий вагон до первой российской станции, после которой контролеры сходили с поезда. Милиционер ушел, и я продолжила свое путешествие, но уже на боковой полке общего вагона, как раз рядом с туалетом. Вещи я оставила в купе у проводницы СВ, а та, в свою очередь, попросила свою коллегу из общего вагона не трогать меня до Москвы. Мои надежные спутники, зубровка и банка аджики, переместились со мной в полутемный общий вагон. К характерному запаху ног, торчавших в проходе, прибавлялся аромат нагретого телами влажного белья.

Я вглядывалась в темноту окна, пытаясь различить пейзажи, перекрываемые моим собственным отражением. Отхлебывая из бутылки, я куталась в полы своей шубы и плакала. Вкус слез смешивался со вкусом алкоголя, и от этого становилось еще горше. Ощущение тотальной несправедливости и одиночества полностью захватило меня, и я не заметила, как поезд стал притормаживать на каком-то полустанке. Вагон остановился напротив здания станции с темными глазницами окон. Свет единственного фонаря превращал падающие снежинки в драгоценные бриллианты, которые пушистым ковром укрывали все, что попадало в поле зрения.

Как только состав остановился, двери станции распахнулись, и из них стали выбегать люди. Они бежали врассыпную, а в руках у них были ярко-зеленые, малиновые и фиолетовые игрушки несусветных размеров. Одна из женщин встала напротив моего окна и на вытянутых руках трясла перед моими глазами огромной малиновой свиньей. Проезжая там через полгода, я узнала, что этого малинового монстра они любовно называют «Поночка». Видимо, время стоянки заканчивалось, потому что люди стали медленно возвращаться на станцию, оставляя в глубоком снегу борозды следов. Я решительным жестом поднесла бутылку к губам и опрокинула остатки содержимого.

Утром я проснулась от щекотавших ноздри запахов кофе и колбасы. Пейзаж за окном говорил о том, что до Москвы осталось минут двадцать. Заспанным взглядом я обвела вагон. Многие уже сдали белье, кто-то сдирал с потасканных подушек наволочки, оставляя в воздухе облака пыли. Рядом со мной ехали две женщины и двое мужчин. Ничего особенного – обычные люди: помятая одежда и клетчатые сумки «мечта оккупанта». Когда одна из женщин протянула мне бутерброд и предложила кофе, я чуть не разрыдалась в голос. Она просто так была добра ко мне. Она проявила ко мне обычное человеческое чувство, пожалела глупышку, которая всю ночь, кутаясь в шубу, проспала в полупьяном бреду. Я с благодарностью проглотила бутерброд и отправилась за своими вещами в спальный вагон. Муж встречал меня на перроне. Я попросила у него денег и отдала проводнице в три раза больше того, что она потратила.

Об этом случае я часто рассказывала на разных посиделках. Настолько часто, что мои друзья уже стали просить рассказать «на бис», как Белка в норке ездила в общем вагоне. Но история имела продолжение. Спустя год мы с Машинской возвращались из Киева. Это было в ночь на Рождество. Мы запаслись спиртным и закусками для праздничного ужина, который было решено устроить в купе. Там же, на вокзале, мы купили билет в Москву на ближайший поезд. Совершенно случайно, к моему изумлению и радости Машки, мы попали в тот самый вагон к той самой проводнице. Проверяла билеты и приносила нам белье ее сменщица. А по приезде в Москву моя старая знакомая даже не высунула носа из купе для проводниц. Машка тогда по этому поводу страшно веселилась: