Старовский раскоп - Александра Огеньская

И тогда, подгоняемый сосущим ощущением почему-то невзаправдашнего страха — словно бы фильме ужасов с плохими декорациями — Антон через спящий под метелью город отправился в гостиницу. Оглядываясь по сторонам, низко надвинув капюшон на лоб, дворами и закоулками — опять как в дешевом ужастике. Фарс какой-то, черт его знает. Кто-то фальшивит. Труп, пантера, метель — всё игрушечное, рождественское, и страх тоже игрушечный. Чужая возня. А коль чужая — сами и вытащат.

В гостинице тетка на регистраторской грызла куриную ножку и сосредоточенно пялилась в телевизор.

Обдала неприязненным взглядом — возвратился, засранец, снег не стряхнул с сапог, теперь целая лужа посреди холла. И опять же засранец: наловил мышей и выложил, словно на выставке. Горничная визжала минут пятнадцать, дура, весь этаж перебудила. Антон отдарился самой мерзкой, кривой ухмылочкой и юркнул в комнату. Вы, дорогуша, сидите, пяльтесь в свой глупоящик, наслаждайтесь целлулоидными новостями местного значения, уже завтра в криминальной хронике обещаю вам ещё одну новостишку для возбуждения нервов, сплетен и аппетита. Троглодитка.

А в номере благоухало дихлофосом или еще каким-то инсектицидом. Понятно. Боролись с вредителями в отдельно взятой комнате. В отместку отдельно взятому лицу. Скандалить Антон не стал, здраво рассудив, что встретится с тупым равнодушием и только нервы себе раньше времени попортит. Успеется. Сначала…

— Алло! Антон? Добрался до квартиры?

— Да. До гостиницы. Что дальше? — за окном совсем темно уже было. Или, скорее, белёсо. Снегопад продолжался, словно в небесной канцелярии вознамерились занести тихий городок по крыши, убаюкать монотонным воем и так, сонный и вялый — оставить до весны. Очень хорошо сейчас с книжкой и стаканом глинтвейна в кресле под торшером. И чтобы жена под боком. А тут — нате вам — волки, трупы… Получите и распишитесь в получении. А дома ребенок больной.

— В зависимости от того, что ты хочешь получить. Тут имеется несколько вариантов… — к повторному звонку подчиненного дыхание Ингмар выровнял, в голос подбавил отеческой уверенности и снисходительности, подтверждая подсознательное антоново ощущение несерьезности. — Первый: возвращаешься домой. На нашей территории тебя не посмеют тронуть. А потом уже будем разбираться через Координатора. Но тогда, скорее всего, они поймают и замордуют твою девчонку. И еще одно — до двадцать пятого декабря меньше двух недель. Следующее солнцестояние летом…

— Не подходит. Второй вариант?

— Пытаешься продержаться в городе оставшееся время. Тогда тебе нужно найти и придержать девчонку, иначе они ее зацапают и церемониться не станут. А тебе — новую жертву готовить. Хлопотно.

Воистину — хлопотно! Искать нового живого человека, снова инициировать, снова сходить с ума и снова доказывать себе, что ради Славика…

— А третий вариант?

— Не знаю. Разве ты что предложишь.

— Пойти к их главному, рассказать, как всё было. Могу даже клановую клятву принести. Пусть себе ищут убийцу и не мешают мне заниматься моим делом. Не совсем же они звери.

Долго и заковыристо выругались. У Ингмара Олафсона за сколько-то там десятков лет жизни возможностей поднабраться опыта по части ругани было предостаточно. Мешанина из родных русских и скандинавских непонятных словечек.

— Чихать они хотели на твою клятву. По их клановым законам клятвы других кланов еще с войны не имеют никакой силы. Хоть лоб перед ними расшиби. Так-то.

— И что вы предлагаете?

— Я уже предложил. Два варианта. Решать тебе.

— Я подумаю. И всё-таки непонятная история с незнакомой пантерой. Что, вы правда не знаете, или…

— Не знаю. Честное слово, Антон. Сам же понимаешь — не в моих интересах покрывать убийцу. Но… Сейчас обзванивают всех клановых, выясняют, кто и где есть. Пока все на местах. Тут или кто-то дикий, случайный, или… или… слушай… твоя дичка никого никого не успела сама инициировать?

— Ооо… — аж мурашки по коже побежали от неожиданности. Такая мысль Антону точно бы в голову не пришла. Просто не пришла бы, хотя и — теперь видел — сама так и напрашивалась. Срок трансформации — сутки. Шлялась Алинка по деревне какой-то? Шлялась. И народ там был. И еще странный мужик с больными глазами постоянно рядышком, в каждом алинкином полусознательном бодрствовании. — Не знаю…

— Вот, значит, и подумай над этим вопросом. Выясни. Между делом. Деньги есть? В достаточном количестве? У меня там знакомый есть, если что. Запиши адресок. На постой не возьмет, он старик совсем, волнения ему противопоказаны. Но вот деньгами снабдить и подсказать чего — может. Так вот, адрес…

Антон собрал вещи. Деньги спрятал во внутренний карман. Дверь запер на замок и защелку и еще стул приставил — с подносом для вящего шума. И лег спать. По-прежнему страх оставался игрушечным.

А во сне трещали поленья, свеча горбилась парафином, охал и стонал медленно проседающий домишко. Вываренное мясо пахло отвратительно, но и его было уже слишком мало для мужчины с усталым профилем. Нужно было отправляться на охоту еще и потому, что зудело под кожей в предвкушении кровавой пробежки среди серебряной снежной взвеси. Но мечты об охоте нынче пришлось запихать куда подальше — мужчину нельзя было оставить. В забитые досками окна придушенно вздыхала ночь. И тянулась, тянулась, тянулась… В чьем-то бреду и в чьем-то потном ужасе.

В дверь долбанули со всей дури, кулаком. Визгливый женский голос потребовал открывать немедленно, иначе дверь взломают. Два мужских добавили, что они, дескать, милиция, и что оказание сопротивления лицу при исполнении является преступлением и карается по закону. Антон, со сна соображая плохо, заметался по комнате в темноте. Впрочем, внутренне он был готов…

Натянул куртку. Проверил телефон и бумажник. В это время за дверью приступили уже к решительным действиям — в ход пошли ноги. Сопровождалось всё это звучной руганью, женским повизгиванием и причитанием, позвякиванием подноса на стуле. В темноте видел Антон прекрасно, иной раз даже лучше, чем днем. Поэтому при всей суете оставался бесшумен и аккуратен. Вещи решил не брать. Пожалел, что не озаботился никаким оружием. Впрочем, есть зубы и когти… Зубы и когти… есть. Плохо выдержанное спокойствие снова оплывало в неконтролируемую ярость. Но Антон не поддался ей, только врубил свет — полминуты форы гарантировано, тихо отворил окно и сиганул в холод сугроба. Похоже, партизанские приключения, по которым так страдал Антон в детстве, негодуя, что не родился хотя бы пятнадцатью годами раньше — начались.

***

Маленькая черноглазая и черноволосая женщина с когда-то задорным и смешливым ртом — а теперь уже вечно поджатым, тоскливым — сидела в одиночестве на кухне и мешала ложечкой чай. Чай давно остыл, сахар в нем поднимался стеклянным облачком и растворяться не желал. Мысли у женщины в голове перекатывались тяжелые, как булыжники, и тоскливые, как её губы. Думала она о том, что иногда жизнь рушится обыденно, без предчувствий и вещих снов, гласа господня, труб и громов небесных. И жизнь не замирает на месте, солнечного затмения не происходит — всё остается как и прежде. Те же улицы, та же работа, те же часы отщелкивают секунды и минуты — только ты стала другая. Позавчера она нашла у себя широкую седую прядь в челке и без удивления отметила новые морщины вокруг глаз.

Крохотный радиоприемник шептал новости. Опять где-то взрыв бытового газа, но пострадавших нет. Какие-то европейские соревнования. Рабочий визит президента в какой-то Урюпинск. Встреча глав "Большой восьмерки" запланирована на январь-февраль. Подготовка к новому году по всей стране идет полным ходом…

Оказывается, новый год скоро. И зимнее солнцестояние, пантерий аналог нового года, тоже не за горами. Нужно купить Славке какие-то подарки, комнаты, что ли, украсить мишурой… Денег не осталось почти. Аккурат на еду и лекарства. А мишура и подарки нынче дорогие. Сестра Лена, правда, предлагает взять у нее, сколько нужно, денег, но пока еще гордость не позволяет. Попросить, чтобы ленин муж купил и привез елку? У него машина есть. Славка любит большие, пушистые сосны с мохнатыми лапами, и чтобы пахли настоящим лесом. Каждый год "раздеть" такую елку после праздников — целая трагедия. В прошлом году настолько затянули с этим делом, что деревце даже успело дать корни. Антон подрезал его чуть не до верхушки, сунул в ведро — а оно и снова дало корни. Летом высадили за забором у дачи. Живучее оказалось, как кошка. Вот бы и Славке такую живучесть.

Так мало Славки было, еще Антон! Что-то нехорошее с мужем, чувствовала. Близится какая-то новая, с неожиданной стороны беда. Откуда — понять никак не удавалось. Каждый день звонила, выспрашивала — всё ли в порядке? Он, конечно, отвечал, что норма. Но перед отъездом в Зарецк муж стал странный, будто знает что-то, чем с женой поделиться не может, но это знание подтачивает его изнутри, ломает…