Простая смертная #2 (СИ) - Оленева Екатерина Александровна

Я слушала Атайрона очень внимательно.

– Трудности перелёта, новое место, ревность к матери – всё это «подогрело» ситуацию. Но есть и ещё кое-что.

– Что? – испуганно выдохнула я.

– Драконы. Они связаны с нами, с тобой и со мной. Вроде третьего резервуара. Наша вчерашняя страсть могла энергией перетечь к ним…

– Наша страсть… я не понимаю, Атайрон.

– Сексуальность – это прежде всего энергия. При слиянии мужского и женского начала возникает напряжение, которое на ментальном и магическом уровне выглядит как вспышка или взрыв. Недаром же в колдовских практиках секс используется наряду с жертвоприношениями, потому что и то, и другое несёт в себе колоссальную энергию. Энергию настолько сильную, что притягивают из-за Грани новую душу и воплощает её в жизнь.

– Я как-то всегда несколько проще представляла себе процесс.

– Ну, он проходит в двух плоскостях: физической и духовной.

– Прости, но мне кажется это бредом. В большинстве случаев это всё примитивно до животного инстинкта.

– Чем меньше чувств люди испытывают друг к другу, тем проще и примитивнее сущность, которая к ним притягивается. Чем сильнее и чище чувства между людьми, полнее и ярче, тем красивее и талантливее, сильнее будет ребёнок, рождённый от такого союза. Грязные, примитивные, извращённые соития влекут за собой появления на свет сущностей из Нижнего Мира. Чтобы этого не происходило и существуют определённые обряды, которые называются свадебными. По сути это оберег от рождения в мир бесов.

– Ты хочешь сказать, что ребёнок, рожденный вне брака – всегда бесёнок? – недоверчиво протянула я.

– Я же объяснял: всё зависит от чувств родителей. Если их связывает любовь, если они оба не «кормят» демонов страстями и пороками, им и обряды не нужны. Но много ли ты знаешь таких людей?

– Я совершенно точно знаю, что Ангэй рождён мной от любимого мужчины в честном браке. Тогда почему моего сына мучают эти «демоны».

– Демоны его не мучают. Просто в нём больше магической силы, чем он способен преобразовать и использовать. К тому же, скорее всего, он не использовал её вовсе. Вот и случился эмоционально-магический выброс, от которого, уверен, он страдает больше тебя.

От слов Атайрона ощутимо теплело на душе.

– Значит, мой сын не виноват?

– Ему следует учиться управлять колдовским даром. Потому, что если он не научится управлять колдовством, колдовство станет управлять им.

Дверь распахнулась.

– Мама! – окликнул меня звонкий голос сына.

***

Я протянула к нему руки и Ангэй нырнул в мои объятия:

– Прости, мама! Я не хотел сделать тебе больно!

– Я знаю, знаю, мой хороший.

Стоило только сыну попасть в мои объятия, как все воспитательные мысли улетучились из моей головы. Всё, что осталось – желание защищать, баловать, холить и лелеять.

 – Ты простишь меня? – спросил он, и в его чёрных газах сквозь искреннее раскаяние мне мерещились лукавые огненные искорки.

 – А ты раскаиваешься? – спросила я лишь бы не слишком быстро сказать мое «да».

Нужно же было выдержать хоть какую–то паузу, чтобы хотя бы сохранить лицо перед Атайроном.

– Конечно, раскаиваюсь, – уверенно заявил Ангэй.

– Ты ведь понимаешь, что сделал маме больно?

Голос Атайрона звучал скорее даже мягко, как мягкие лапки у кошки, подкрадывающейся к мыши. Мягко, вкрадчиво, но от него веяло ощутимым холодком.

Ангэй насупился и взглянул на дядю исподлобья, не слишком доброжелательно.

Я не смогла подавить вздох. Слишком много теней, слишком много загадок и дурных задатков мерещилось мне в характере сына. Он, конечно, не желал мне навредить, но… если так он относится ко мне в пять лет, как станет относиться к другим людям, успев повзрослеть.

– Я уже сказал, что не хотел.

 –Сказал. И я тебя услышал. К счастью, твоя мама – тоже. Но тебе просто повезло, что всё так обошлось, ведь могло произойти нечто более… непоправимое, – сокрушённый вздох Атайрона был слишком сокрушённый.

– Непоправимое? – Ангэй насупился ещё сильнее

– Именно, – с нажимом проговорил Атайрон. – Вдруг Хатериман не вошла бы в тот момент? Что бы тогда было? Ты мог бы стать убийцей.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

 – Нет! – гневно выкрикнул сын. – Этого бы не произошло?

 – Почему? – невозмутимо спросил Атайрон. – Что бы этому помешало?

 – Я не стал бы этого делать!

 – То есть, ты хочешь сказать, что контролировал процесс? И то, что случилось, сделал сознательно, а не нечаянно?

 – Конечно, нет!

– Я охотно верю тому, что навредить своей маме ты не хотел. Ты ведь любишь свою маму, правда?

 – Люблю, – угрюмо подтвердил Ангэй.

Даже в свои пять лет он не любил говорить о чувствах, словно бы это делало его слабее.

 – Что же тогда случилось? Почему она лежит здесь, раненая? Если ты не хотел?

 – Я не хотел! – голос сына сорвался на крик. – Просто я разозлился, и… и… – глаза его забегали, губы сжались в тонкую полоску.

Он явно пытался подобрать слова, чтобы передать своё видение ситуации, но не преуспел в этом.

 – И не справился со своей силой, так? – с пониманием кивнул Атайрон.

Слушая бархатистый голос Атайрона я не могла отделаться от мысли, что в его тоне, при всей его показной искренности, есть нарочитость наставника – то чем, боюсь, грешат все учителя и хорошие ораторы.

– Сила – любая сила, Ангэй, требует узды.

–Узда нужна лошади. Разве я похож на коня? – хмыкнул сын.

Ноздри его гневно трепетали от волнения.

– Ты любишь лошадей?

Ангэй нахмурился:

 – Пожалуй, что да. Лошади красивы.

 – Верно.

 – Хотя не так, как драконы, – подумав, добавил сын и, помрачнев ещё сильнее, добавил. – По–моему, лошади в чём–то даже красивее драконов.

 – Это не сложно, на самом деле, – усмехнулся в ответ на замечания Ангэя Атайрон. – Если быть честным, драконы не красивы – они страшны.

 – А разве не в этом их красота? Нет на свете никого сильнее дракона.

 – Разве? – с сомнением протянул Атайрон.

 – Конечно! Драконов боятся все.

 – Ну, как бы не сильны были драконы, всё–таки нам они подчиняются, верно?

 – Верно, – согласился с очевидным Ангэй.

 – Что же заставляет их делать это?

– Подчиняться? – уточнил Ангэй и, вновь нахмурившись, после минутного замешательства, ответил. – Магия? Они подчиняются нам, потому что у нас есть магия?

 – Наша магия связывает нас с драконами, позволяет нам чувствовать их, а им – чувствовать нас. Она мост, что соединяет, не более. Мощь дракона зависит от их размера и, скажем, для того, чтобы нанести вред Пингвину или Алой Ведьме, моей Силы хватит. Но даже совместной магии всех нас в семье не хватит, чтобы остановить или, уж тем более уничтожить такого мощного дракона, как Чёрное Пламя.

 – Дракон же этого не знает, – пожал плечами Ангэй.

 – Думаю, ему и в голову не приходит задумываться о том, что мы можем пытаться помериться с ним силами. Драконы – не люди. Они не способны предавать тех, кого любят. Я ведь вовсе не просто так спросил о той силе, что способна подчинить огромного, свирепого, огнедышащего ящера, обладающего даром отнимать и перераспределять магическую энергию. На самом деле всадник, вздумай дракон напасть на него, почти так же беззащитен перед ним, как и любой другой смертный. Единственное, что держит дракона в узде, это его любовь к нам. Он подчиняется всаднику, несёт его на себе, защищает, пусть и с риском для жизни по одной единственной причине – из любви. Единственная сила, способная обуздать дракона – любовь. И так бывает не только с драконами. Лошадь, что любит своего всадника, будет осторожней и послушней чем та, которая терпит наездника только из страха перед хлыстом. Любовь – единственное на свете чувство, которое, даже просыпаясь в свирепом сердце, смягчает его.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

 – Любовь – это удел слабых женщин, – с презрением проговорил Атайрон, снова заставив моё сердце болезненно сжаться.

 – Ты сам так решил? Или ты слышал, как это говорил кто–то из страших?