Первый человек в Риме. Том 1 - Колин Маккалоу

– Я бы так хотел, я бы очень, очень хотел… сойти с ума, – сказал он. – Но, кажется, не могу.

– Если не можешь, значит пока ты не нужен фуриям.

– Ты одна здесь? – спросил он неодобрительно.

– О чем думают твои родители, позволяя тебе бродить по улицам в этот час?

– Со мною моя служанка, – сказала она, озорно улыбнувшись. – Самый осмотрительный и верный человек.

– Ты что, хочешь сказать, что, позволяя тебе расхаживать, где угодно, она никому ничего не говорит? Так ведь однажды тебя поймают, – сказал человек, который сам был пойман навечно.

– Но пока не поймали, зачем беспокоиться?

Погрузившись в молчание, с самозабвенным любопытством она изучала его лицо, явно наслаждаясь тем, что видит.

– Иди домой, Юлилла, – сказал Сулла, вздохнув.

– Если тебя должны поймать, пусть лучше – не со мной.

– Потому что ты дурной человек? – спросила она. Это вызвало слабую улыбку.

– Если угодно.

– Я так не думаю!

Что за бог послал ее? Спасибо тебе, неведомое божество! Мышцы Суллы расслабились, и он почувствовал нежданный свет, как будто действительно его приласкал какой-то бог, милостивый и добрый; чувство странное для того, кто знал так мало добра.

– Да, я дурной человек, Юлилла.

– Чепуха! – голос ее звучал уверенно и твердо. Наметанным глазом Сулла распознавал признаки девичьей любви и почувствовал желание отпугнуть ее какой-нибудь грубой выходкой. Но не мог. Только не с ней! Она этого не заслужила. Для нее он полезет в свой мешок с хитростями и покажет самого лучшего Луция Корнелия Суллу, какой только может быть: свободного от лжи, незапятнанного.

– Ладно, спасибо тебе за доверие, Юлилла, – сказал он.

Вышло немного неубедительно. Как знать, что она хочет слышать? Как показать себя с лучшей стороны?

– Времени у меня немного, – сказала она серьезно. – Можем мы поговорить?

Он подвинулся, освобождая ей место рядом с собою на камне.

– Только садись здесь – земля слишком сырая.

– Говорят, что ты позоришь свое имя. Я им не верю. Ведь тебе и не давали возможности проявить себя по-настоящему.

– Я полагаю, что слова эти принадлежат твоему отцу.

– Какие – эти?

– Что я позорю свое имя. Она была потрясена.

– Ах, нет! Папа – он мудрейший из людей!

– Ну, а мой был глупейшим. Мы на разных этажах общества, Юлилла.

Она обрывала высокие травинки у основания камня и сплетала их, пока не получился венок.

– Вот, возьми, – сказала она и протянула венок Сулле.

У него перехватило дыхание.

– Венок из трав! – сказал он удивленно. – Нет, нет, не для меня!

– Конечно, для тебя, – настаивала она.

И когда он так и не двинулся, чтобы взять его, наклонилась вперед и надела венок ему на голову.

– Он должен быть из цветов. Но откуда цветы в это время года…

Не понимает… Ладно, он не станет ей объяснять.

– Венок из цветов дарят только любимому.

– Ты – мой любимый, – сказала Юлилла нежно.

– Это ненадолго, девочка. Это пройдет.

– Никогда!

Сулла встал, рассмеявшись:

– Ступай, тебе не больше пятнадцати лет.

– Шестнадцать, – сказала она быстро.

– Пятнадцать, шестнадцать… Какая разница? Ты – ребенок.

– Я не ребенок! – негодующе крикнула Юлилла.

– Конечно, ребенок, – он снова рассмеялся. – Посмотри на себя: вся замотанная – маленький щеночек.

Так уже лучше. Это должно поставить ее на место. Удалось! Юлилла была огорчена, убита. Свет в ней померк.

– Разве я не хороша собой? Я всегда думала наоборот, – сказала она.

– Юность жестока, – резко сказал Сулла. – Полагаю, все родители говорят своим подрастающим дочкам, что они хороши. Но мир судит по другим стандартам. Подрасти, тогда посмотри. Думаю, без мужа ты не останешься.

– Я хочу лишь тебя, – прошептала она.

– Это – пока… Это пройдет, мой толстенький щеночек. Беги, пока я не дернул тебя за хвостик. Ну, ступай, кш-ш!

И она побежала. Служанка осталась далеко позади, тщетно крича ей вслед. Сулла стоял, глядя им вслед, пока обе не исчезли за гребнем косогора.

Венец из трав остался на голове, его ржаво-коричневые стебли тонко гармонировали с огненными кудрями Суллы. Подняв руку, он снял венок, но не выбросил, а, держа в руках, пристально глядел на него. Потом спрятал за пазуху.

Бедная малышка… Он сделал ей больно. Ничего, это к лучшему. Еще не хватало, чтобы дочь ближайшей соседки Клитумны мечтала о нем. Да к тому же она – дочь сенатора!

Венок из трав щекотал ему грудь с каждым шагом. Корона Граминеа. Награда доблестному. Трофей спасителя. Венец из трав, врученный ему здесь, на Палатине, где сотни лет назад стоял первый город Ромула – группа овальных, крытых соломой хижин. Венец из трав, врученный ему воплощенной Венерой, она ведь и впрямь – из детей Венеры, раз она – из рода Юлиев. Это знамение.

– Я построю тебе храм, Венера Победительница, если все это пройдет, – сказал он вслух.

Наконец-то он ясно увидел свой путь. Путь отчаянно опасный, но посильный для того, кому терять нечего, а обрести можно все.

Тяжело опускались зимние сумерки, когда он вернулся в дом Клитумны и спросил, где находятся дамы. Обе были в столовой – ждали лишь Суллу, чтобы приказать подавать на стол. Разговор явно шел о нем – так они отшатнулись друг от друга на ложе, стараясь выглядеть беззаботными.

– Мне нужны деньги, – прямо сказал он.

– Луций Корнелий, сейчас… – осторожно начала Клитумна.

– Заткнись ты, жалкая старая шлюха! Мне нужны деньги.

– Но…

– Я уезжаю отдохнуть. Остальное зависит от тебя. Если хочешь, чтобы я вернулся, если еще хочешь меня – тогда дай мне тысячу денариев. Иначе я навсегда покидаю Рим.

– Каждая из нас даст тебе половину, – вдруг сказала Никополис.

– Прямо сейчас, – сказал он.

– В доме может такой суммы не найтись, – напомнила Никополис.

– Найдется – так ваше счастье. Нет – я ждать не стану.

Когда через пятнадцать минут Никополис вошла в его комнату, она застала его за сборами. Присев на ложе, она тихо ждала, когда он соблаговолит заметить ее, но не выдержала и прервала молчание первой:

– Деньги ты получишь. Клитумна послала управляющего к своему банкиру. Куда ты едешь?

– Не знаю, мне все равно. Только бы подальше отсюда. Скупыми и вместе с тем томными движениями он сложил вместе носки и заткнул их в уже уложенную обувь.

– Собираешься, как солдат.

– Много ты знаешь о солдатах…

– Я же когда-то была любовницей военного трибуна. Поверишь ли, я следовала за барабаном! Когда молода, чего только не сделаешь во имя любви… Я обожала его и поехала с ним в Испанию, а потом и в Азию, – она вздохнула.

– И что? – спросил он, заворачивая пару кожаных наколенников в свою лучшую тунику.

– Он был убит в Македонии, а я вернулась домой.

В сердце ее шевельнулась жалость, но не к мертвому любовнику. Жалость к Луцию Корнелию – прекрасному льву, отловленному ради гладиаторских боев на какой-нибудь убогой арене. Почему человек вообще любит? Это ведь так больно – любить! Она безрадостно улыбнулась.

– Он оставил мне по завещанию все, что у него было, и я стала довольно богата. В те дни было много трофеев.

– Сердце мое обливается кровью, – сказал он, укладывая бритвы в полотняные ножны и упаковывая их в одно из отделений седельной сумки.

Ее лицо исказилось:

– Это скверный дом! Как я ненавижу его! Мы все озлоблены и несчастливы. Как мало приятных и искренних вещей мы говорим друг другу! Одни оскорбления и унижения, одна злоба. И почему я здесь?..

– Потому, дорогая, что ты уже немного пообтрепалась, поизносилась. Ты уже не та девушка, что тащилась через всю Испанию и Азию.

– Ты ненавидишь всех нас… Не отсюда ли эта атмосфера? Дело в тебе. И, клянусь, будет еще хуже…

– Согласен. Поэтому я и уезжаю на некоторое время, – он стянул обе сумки ремнями и легко поднял их. – Я хочу быть свободным. Хочу провести время в каком-нибудь провинциальном городке, где никто не знает меня в лицо. Есть и пить, пока не затошнит. Обрюхатить по меньшей мере полдюжины девиц. Нарваться на пятьдесят стычек с людьми, которые вознамерятся уложить меня одной левой. Удовлетворить всех встречных симпатичных мальчиков, – он зло улыбнулся. – А потом, дорогая моя, я покорно вернусь домой к тебе, Липкому Стиху и тете Клити, и мы все заживем счастливо.

Он не сказал, что берет с собой Метробиуса. Не скажет он этого и старому Скилаксу.

Не все сказал он и Метробиусу. Утаил, что не на отдых он едет. Предстояли научные изысканья. Сулла собирался призаняться фармакологией, химией и ботаникой.

В Рим он не возвращался до конца апреля. Оставив Метробиуса у Скилакса, в элегантной комнате на первом этаже дома на Келианском холме под стенами Сервия, он поехал вниз, в долину Каменарум, чтобы вернуть экипажи и мулов, нанятых здесь в конюшне. Заплатив по счету, он перекинул седельные сумки через плечо и отправился в Рим. Никто из рабов не сопровождал его. Путешествуя по полуострову, они с Метробиусом довольствовались помощью слуг с постоялых дворов и почтовых станций, где останавливались.