Первый человек в Риме. Том 1 - Колин Маккалоу

Он с трудом поднимался по Аппиевой дороге туда, где Капенские ворота прорезали двадцатифутовую каменную кладку стен. Город очень нравился ему. По легенде, стены Сервия были возведены царем Сервием Туллием еще до установления Республики. Но, как и большинство аристократов, Сулла знал, что этих укреплений не существовало еще триста лет назад, когда галлы разграбили город. Кишащие орды галлов устремились тогда вниз с Западных Альп, распространились по обширной долине реки Падуи на дальнем севере, постепенно спускаясь по востоку и западу Италийского полуострова. Многие осели на этом пути – особенно в Умбрии и в Пицене. Но те, что двигались по Кассиевой дороге через Этрурию, неуклонно двигались к Риму – и едва не вырвали его навсегда из рук законных владельцев. Только после этого началось возведение стен Сервия, – в то время как италийские народы из долины Падуи, всей Умбрии и северного Пицена смешивали свою кровь с галльской, становясь, увы, полукровками.

С тех пор Рим никогда не оставлял своих стен без ремонта: урок не был забыт, и страх перед варварами холодом обдавал сердца всех римлян.

Так как на Калиенском холме было мало дорогих многоэтажных особняков, пейзаж на пути Суллы оставался в основном деревенским – до самых Капенских ворот. Простершаяся перед ними долина Каменарум была занята скотными дворами и бойнями, коптильнями и пастбищами для скота, привозимого на этот крупнейший на всем полуострове рынок. За воротами лежал уже настоящий город. Не похожий на перенаселенную толчею Субуры и Эсквилина, но, тем не менее, город. Сулла прошел мимо Большого Цирка и поднялся по лестнице. До дома Клитумны осталось совсем недалеко.

У входной двери он глубоко вздохнул и постучал. И попал в объятья пронзительно визжащих женщин. Было ясно, что Никополис и Клитумна счастливы видеть его. Они плакали и смеялись от радости и повисли у него на шее, пока он их не стряхнул, но и после этого продолжали кружить вокруг него, не давая ему покоя.

– Где я буду спать теперь? – спросил он, отказываясь отдать свои сидельные сумки слуге, которому не терпелось взять их.

– Со мной, – сказала Никополис, торжествующе сверкнув глазами на неожиданно потупившуюся Клитумну.

Дверь в кабинет была плотно закрыта – Сулла это отметил, когда вышел за Никополис к колоннаде, оставив мачеху в атриуме.

– Я полагаю, Липкий Стих теперь удобно устроился? – спросил он у Никополис, когда они вошли в ее комнаты.

– Сюда, – сказала она, игнорируя его вопрос, так не терпелось ей показать ему его новое жилище.

Она уступила Сулле свою весьма просторную гостиную, оставив себе спальню и еще одну маленькую комнатку. Он посмотрел на нее с благодарностью и с грустью. Сейчас она нравилась ему как никогда.

– Все мое? – спросил он.

– Все твое, – улыбаясь ответила Никополис. Он швырнул седельные сумки на ложе.

– А Стих? – спросил Сулла.

Конечно, она хотела, чтобы Сулла целовал ее, занялся с ней любовью, но Никополис знала его достаточно, чтобы понимать: Сулла не изголодался вдали от нее и Клитумны. Любовь подождет. И, вздохнув, Никополис смирилась с ролью информатора.

– Стих действительно очень плотно здесь окопался, – сказала она и наклонилась к сумкам, чтобы распаковать их ему.

Сулла решительно отстранил ее, бросил сумки за один из платяных ларей и направился к своему любимому креслу, которое стояло за новым столом. Никополис присела на ложе.

– Я хотел бы услышать все новости, – сказал Сулла.

– Хорошо. Стих здесь, спит в хозяйской спальне и, конечно, пользуется кабинетом. С одной стороны, все идет даже лучше, чем ожидалось: каждодневное соседство Стиха тяжело выносить даже Клитумне. Еще несколько месяцев и, уверена, она вышвырнет его вон. Знаешь, с твоей стороны было умно уехать, – Никополис с отсутствующим видом пригладила рукой кучу подушек позади себя. – Признаться, сначала я так не думала. Но прав был ты, а не я. Стих въехал суда, как триумфатор, а тебя не было здесь, чтобы его слава потускнела. Ну и дела творятся, скажу я тебе: твои книги отправились в мусорный ящик – не пугайся, слуги спасли их – и все, что ты оставил из одежды и вещей, отправилось в мусорный ящик вслед за книгами. Но, поскольку слуги любят тебя и терпеть не могут Стиха, ничто не пропало – все здесь, в этой комнате.

– Славно, – сказал Сулла. – Продолжай.

– Клитумна была опустошена. Она не предполагала, что Стих выкинет твои вещи. По правде говоря, не думаю, что она по-настоящему хотела, чтобы он переехал сюда, но, когда он изъявил такое желание, не могла найти повода для отказа. Голос крови! Он ведь последний из их рода… Клитумна не очень умна, но знает, что он настаивал на своем ради одного: чтобы ты оказался на улице. Стиху не много надо… Когда он беспрепятственно выбрасывал твои вещи, радости его не было границ. Ни ссор! Ни сопротивления! Только пассивные угрюмые слуги, плаксивая тетушка Клити и я. А я смотрю на него, как будто его здесь и нет.

Маленькая служанка Бити боком вошла в дверь, неся блюдо с булочками, пирогами и пирожными, поставила его на край стола, робко улыбаясь Сулле, и тут заметила кожаный ремень, скрепляющий седельные сумки. Ремень торчал из-за ларя, и Бити направилась туда, чтобы распаковать сумки.

Сулла метнулся, чтобы перехватить девушку. То сидел, удобно развалившись в кресле, а в следующий момент уже ласково отстранял служанку от ларя. Улыбаясь, ущипнул Бити за щечку и подтолкнул ее за дверь. Никополис удивленно смотрела на него:

– Ах, как ты беспокоишься об этих сумках! – сказала она. – Что там? Ты похож на собаку, сторожащую кость.

– Налей мне немного вина, – сказал он, садясь обратно и выбирая с блюда мясной пирог.

Просьбу его она выполнила, но не отстала:

– Ну же, Луций Корнелий, что там такое в сумках, что ты не хочешь никому показывать?

Уголки его рта опустились, и он взмахнул руками, жестом выдав растущее раздражение:

– А как ты думаешь? Я не видел обеих моих девочек почти четыре месяца! Признаюсь, я все время не думал о вас, но все-таки думал! Особенно, когда я видел какую-нибудь миленькую вещицу, которая могла бы порадовать одну из вас.

Ее лицо зарделось. Сулла никогда не был щедр на подарки. Никополис не могла вспомнить, чтобы он дарил ей или Клитумне хотя бы простейший сувенир. Пусть дешевенький. Она достаточно знала человеческую природу, чтобы догадаться, что это – свидетельство не силы, а скупости: щедрый одарит даже тогда, когда одаривать, кажется, нечем.

– Ах, Луций Корнелий, – просияла она. – Правда? Можно посмотреть?

– Покажу, когда настроение будет подходящее, – сказал он, поворачиваясь, чтобы глянуть в большое окно за спиной. – Который час?

– Не знаю. Думаю, начало восьмого. Во всяком случае, обед еще не готов, – сказала она.

Сулла поднялся, вытащил из-за ларя сумки и перекинул через плечо.

– Вернусь к обеду, – сказал он.

Раскрыв рот, она смотрела, как он идет к двери.

– Сулла! Ты просто невозможен! Только вернулся домой – и уже куда-то уходишь. Сомневаюсь, что тебе нужно навещать Метробиуса, раз ты брал его с собой…

Это остановило его. Усмехнувшись, он уставился на нее.

– О, я вижу Скилакс жаловаться приходил?

– Можно сказать. Пришел, как трагик, играющий Интигону, а уходил, как комик, играющий евнуха. Клитумне даже померещился писк в его голосе, – Никополис рассмеялась воспоминанию.

– И поделом старой шлюхе. Ты знаешь, что он намеренно не позволял мальчику учиться грамоте?

Но ей не давали покоя седельные сумки.

– Ты настолько нам не доверяешь, что, уходя, не можешь оставить их? – спросила она.

– Не такой я дурак, – ответил он и вышел. Женское любопытство! Дураком он был, что сразу о нем не подумал!

Сулла с сумками через плечо направился вниз, к Большому Рынку, и в течение следующего часа сосредоточенно тратил остатки своей тысячи серебряных денариев, которые хотел отложить на будущее. Женщины! Как он сразу этого не предусмотрел?

Нагрузив сумки шарфами и браслетами, легкими восточными туфлями и мишурой, Сулла вернулся в дом Клитумны. Открыл ему слуга, который сообщил, что обе госпожи и господин Стих уже в столовой, но решили немного подождать.

– Передай им, что я скоро буду, – сказал Сулла и отправился в комнаты Никополис.

Казалось, никого поблизости нет, но для уверенности он закрыл ставни на окне и запер дверь на засов. Подарки грудой свалил на письменный стол – и только что купленную книгу тоже. Левую сумку Сулла не трогал, а верхний слой одежды из правой скинул на кровать. Затем из глубин правой сумки он извлек две пары свернутых носков и долго возился, пока не извлек из них два маленьких пузырька, пробки которых были надежно запечатаны воском. Следующей появилась простая деревянная шкатулка – маленькая, умещавшаяся в руке. Завороженно Сулла приподнял крышку. Ничего вроде бы особенного там и не было: несколько унций белесого порошка. Захлопнув с силою крышку, он хмуро огляделся: куда спрятать.