Александр Дюма Великий. Книга 1 - Даниель Циммерман

«— Сначала мне надо понять, что вы умеете лучше всего.

— О! Ничего особенного!

— Ба! Вы, разумеется, немного знаете математику?

— Нет, генерал.

— У вас есть хотя бы минимальные понятия об алгебре, геометрии, физике?

Он останавливался на каждом слове, и при каждом слове я чувствовал, что снова и снова краснею, и пот крупными каплями все быстрее катился со лба. <…>

— А правом вы сколько-нибудь занимались?

— Нет, генерал.

— Вы знаете латынь, греческий?

— Латынь немного, греческого не знаю вовсе.

— Знакома ли вам бухгалтерия?

— Меньше всего на свете.

Я испытывал невыносимые муки, и он тоже явно страдал за меня».

Кончилось тем, что у Фуа опустились руки. Ладно, он подумает, пусть Александр оставит ему свой адрес на всякий случай, мало ли что… Он протягивает ему свое гусиное перо. Испуганная гримаса Александра: ни за что он не осмелится воспользоваться личным пером генерала, «это значило бы его осквернить». Фуа скромно улыбается, он падок на лесть, да и почерк у протеже его доверенного лица потрясающий. Александр принят сверхштатным переписчиком в секретариат герцога Орлеанского с жалованьем в тысячу двести франков в год, уроки каллиграфии, взятые у Обле, принесли свои плоды.

Молниеносный визит Александра домой — значительное событие в Виллер-Котре апреля 1823 года. Знаете новость? Сын Дюма устроился в Париже. Об этом рано говорить, сверхштатный — очень шаткая позиция, нужно пройти испытательный срок, и не хочу быть вестником бедствия, но увидите, его уволят от господина герцога, как увольняли от всех нотариусов Франции и Наварры. Увы, я очень боюсь за бедную мадам Дюма, хоть бы вы ошиблись, но эти негритянские ублюдки все бездельники, у них это в крови, они работают лишь из-под палки.

И только несколько постоянных друзей искренне порадовались чудесной судьбе, которую обещает Александру столица. А Мари-Луиза и Луиза Брезет льют горькие слезы перед неизбежным теперь расставанием. Он вытаскивает несчастливый номер при рекрутском наборе, но ему это безразлично: как сын вдовы он от военной службы освобожден. В обмен на хлеб за восемь ливров Буду подает ему мысль превратить его несчастливый номер в счастливый, сыграв в лотерею. Александр ставит тридцать су и выигрывает сто пятьдесят франков, удача продолжает ему улыбаться, и вот уже он обладает суммой, равной его первому жалованью. В качестве чаевых Буду получает второй хлеб за восемь ливров. Александр хочет, чтобы мать продала мебель и табачную лавку и поехала с ним в Париж, разумеется, чтобы не разлучаться, но также и для того, чтобы окончательно порвать все связи с городком, где его так много унижали. Однако бедность располагает к осторожности, и Мари-Луиза, прежде чем приехать, предпочитает подождать, пока сына включат в штат.

Он доверяет экспедитору немного белья, два серебряных прибора, свою кровать, стол, четыре стула, комод, и все же он менее обездолен, чем это кажется на первый взгляд. Двусмысленная красота, перед которой не могут устоять женщины и которая привлекает также и мужчин, тело атлета и атлетическое же здоровье, необыкновенные интеллектуальные способности, фантастическая память и пылкое воображение, которое при первом же столкновении с реальностью волшебно преобразует ее в историю. Ну и плюс к тому терпение, упорство, наблюдательность профессионального охотника, амбиции и воля бедного юноши, вынужденного пробиваться, — все это в совокупности с неутоленной жаждой реванша, которая томит расового и социального отверженного. Если в его литературной культуре ощущаются большие пробелы, то у нее тем не менее весьма солидная база — библейская, мифологическая и латинская. Не достигнув двадцати одного года, он пробует себя в поэзии и театре. У него три законченных пьесы, пусть в соавторстве и не доведенные до совершенства, но представляющие очень важный для драматурга период ученичества. Главное, он прекрасно владеет искусством общения, которое он умеет модулировать с завидным чувством юмора в зависимости от того, какова социальная позиция собеседника, от народной среды до аристократии. Непринужденность его речи и манер не соответствуют классическому образу неотесанного и наивного провинциала в Париже, образу, который ему обычно приписывают, и утверждению которого он сам позднее много способствовал.

Через Лёвенов и генерала Фуа он уже принят в разношерстный клан оппозиции, где более или менее мирно союзничают бонапартисты и орлеанисты. Холодный расчет подсказывает ему, что было бы уместным выбрать себе жилье вблизи от их территорий и от своего места работы. Спекуляция недвижимостью процветала как никогда, и в центре Парижа стоимость квартир сильно подскочила, но ему удается отыскать за сто двадцать франков в год, то есть за десятую долю своего жалованья, маленькую комнатку на пятом этаже в номере 1 на площади дез Итальен, ныне Буальдьё. Стратегическая позиция на соединении квартала Пуасоньер, владений банкира Лаффита, и Пале-Рояль, поместья герцога Орлеанского.

Пока не пришла его мебель, он живет в отеле Вьё-Огюстен. Воскресенье, он выходит пройтись по бульварам в поисках кафе, которое держит сын Гиро, бывшего его учителя музыки, которому когда-то так досаждали звуки скрипки юного Дюма. Сын Гиро тоже не стал музыкантом, но он очень гостеприимен и оставляет своего земляка обедать. Прежде у Александра было время просматривать газеты. Диапазон их воззрений чрезвычайно широк, и хозяин бистро должен пребывать в согласии с политическими взглядами всех своих клиентов, от либералов с их «Constitutionnel» и «Courrier francais», где граф Лёвен вел рубрику, посвященную иностранной политике, до «La Foudre», органа ультраправых, не забывая о таких правительственных изданиях, как «Journal des Debats» и «Drapeau blanc». Александр не интересуется военной экспедицией в Испанию, начатой под давлением министра иностранных дел, благочестивого автора «Гения христианства», в целях восстановления Фердинанда VII в качестве абсолютного монарха и предания смерти Риего. В то время Александра интересуют лишь литературные новости.

Возможно, что именно у Гиро прочел он одобрительную статью, посвященную первому роману некоего Виктора Гюго «Han d’Islande», ранее известного лишь в качестве получателя тысячефранковой пенсии, назначенной ему Людовиком-Загнивающим-на-своем-Троне за благонамеренные «Оды и различные стихотворения». Через несколько месяцев Александр страстно увлечется «Воспоминаниями о Святой Елене» Лас Казеса и «Новыми поэтическими размышлениями» Ламартина. Но в это воскресенье 6 апреля 1823 года вряд ли ему попалось что-нибудь, касающееся трактата «О любви», вышедшего в прошлом году, или же «Расина и Шекспира» того же Стендаля, совсем новой брошюре[30], содержащей следующее точное определение: «Романтизм — это искусство представить публике литературные произведения, от которых она, учитывая ее нынешние привычки и верования, могла бы получить сегодня максимальное удовольствие. Классицизм, напротив, дает ей литературу, от которой максимальное удовольствие получали ее прадеды». Тот самый романтизм, который уже начинает беспокоить власти и о существовании которого Александр во время вкусного обеда с сыном Гиро вовсе не подозревал.