Пёсья матерь - Павлос Матесис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вот так мадемуазель Саломея была вынуждена ходить, гордо выпятив грудь, с высоко намотанным тюрбаном, прямо как Али Паша в произведении «Али Паша и опозоренная кира Фросинья». В этой пьесе я тоже играла во время турне, мне досталась роль второй утопленницы.
Тетушка Канелло, хотя и была многодетной матерью, женщина была на редкость безмозглая, и ручные гранаты таскала в корзинке. Мы приходили на место, там нас ждал еще один сумасшедший – Афанасий, сын Анагну, отдавали ему передачку в назначенном месте, заходили в небольшую церквушку и раздевались. А потом собирали травы и лук и возвращались обратно.
Чуть завидев иконостас, мы тут же бросались к нему наперегонки. А если случайно попадалась зажженная лампада, мы тушили фитиль и забирали масло: у нас всегда с собой была припасена бутылочка. Тетушка Андриана была среди нас самой верующей − она всегда просила прощения у иконы. Например: о святая Варвара, я женщина грешная, говорила она, прости мне это и не смотри так злобно, ты – великомученица, и легко тебе переносить пост, прояви снисхождение. Я беру у тебя масло, но принесу бараний жир, как только страна снова встанет на ноги.
Так же причитала и мадемуазель Саломея, но более грозно. Вы, святые, не знаете, что такое нужда, вы живете без масла, говорила она соответствующей иконе, особенно ты, ну, например, Святая Параскева, дива из див и премьерша на небесах (мадемуазель Саломея всегда рассыпалась в комплиментах). А наши детки не могут без масла. И святого на испуг брать нужно, вторила тетушка Канелло. Нужно наступить ему на ногу, если хочешь, чтобы он с тобой считаться стал. Говорить-то она это говорила, а сама вся дрожала и украдкой косилась на икону.
Вот как было дело, если на наше счастье у иконостаса горела лампада. Масло мы делили. И вечером ели приправленную пищу, травы, кашу, да все, что угодно, – главное, с маслом. Еда пахла фитилем: тем лучше, настаивала мадемуазель Саломея, едим освященную пищу. Хоть она и стала коммунисткой, время от времени впадала в религиозные настроения, ведь никогда не знаешь, что может случиться.
Ну да ладно, она теперь купается в роскоши среди отбивных, там, в городишке Сфира округа Гревена, вместе со своим мясником. Она послала мне двойную связку овощей на поминки матери. И как только узнала? Спасибо ей от всего сердца.
Тетушку Канелло, кстати, тоже пугали все эти религиозные штучки, хотя она всегда подчеркивала свою левизну. После еды, приправленной расхищенным маслом, она пела молитву или стихиру «Яже во многие грехи впадшая жена».
А один раз мы украли яйца из курятника; наседка рассвирепела, пыталась защищаться, даже щипалась, но, в конце концов, сдалась. На наше счастье несушка была молодая и яйца еще свежие. Вечером, когда каждый ел у себя дома яйцо, мы вдруг услышали крики из дома Тиритомбов − ссорились на чем свет стоит. Тетушка Андриана запустила Саломее в рожу крем для лица. Вместо того чтобы сварить яйцо, она им себе лицо вымазала! И было бы что там мазать! Ладно, как бы там ни было, буду снисходительна. Меня-то природа наградила хорошей кожей и прочими прелестями, и я не должна высокомерно говорить о недостатках ближнего своего.
Боеприпасы чаще всего мы переправляли по воскресеньям. Когда у тетушки Канелло был выходной и худосочному отпрыску учителя из деревни Вунаксос не надо было в школу. И как он только так, несчастный, изловчился, говорила тетушка Канелло на своем провинциальном просторечии, чтобы его так уважали в партизанском движении. Партизанка до мозга костей! Только представь себе, она мечтала, чтобы оккупация продлилась еще дольше, только чтобы ее сын вырос и попал в отряд соединения.
Этому хлюпику Афанасию было двенадцать лет. У него был свой осел. В начальной школе Вунаксоса он учился у своего отца. Сразу после окончания школы у него появилась склонность к литературе, и отец снял ему комнату в Бастионе, недалеко от железнодорожной станции у порта «Подветренный уголок». Комната – это сильно сказано! Сарай с кроватью и окном с одними только ставнями, без стекол, снаружи стоял таз для умывания и кувшин с водой. В этом сарае он отдыхал днем и занимался перед вечерними уроками. Тогда мы ходили в школу утром и вечером.
Помимо боеприпасов, Афанасий вызвался передавать партизанам записки. Он их получал от двух учителей: господина Павлопулоса (того, которому я нравилась) и высокого красавца Василопулоса. В классе мы называли его Александром Великим. Бедняга умер совсем молодым, жаль. Афанасию доверяли все без исключения, во-первых, потому что он был дурачок и ничего не боялся, а во-вторых, потому что приносил передачки. И отец его про все это знал. А кроме всего прочего, он был совсем ребенок с невинными голубыми глазами. Кто же будет подозревать голубоглазого человека? А он знал все минные поля: отец показал, хотя и был святее всех святых.
За Бастионом у немцев было столько минных полей, что и на пальцах не перечесть. Хотя, к счастью, жертв не было. Все потому, что эти тупорылые немцы информировали о минах итальянцев. А каждый итальянец, который водил связи с греческими семьями, предупреждал, куда не нужно ходить за травами. Я так думаю, итальянцы это сделали потому, что пошли слухи: якобы немцы считают их союзниками второго сорта. Потому-то они нам все и рассказывали. И чтобы себя выставить этакими рыцарями и немцев проучить.
Синьор Альфио предупредил мою мать, куда не нужно ходить за травами «ни при каких обстоятельствах». А Афанасий обнаружил два минных поля сам. Когда закончились утренние занятия, он пошел в свою комнатушку читать. А когда освободился после вечерних уроков, они вместе с ребятами из деревни поплелись домой. Дотуда было всего три версты пути. Но нужно было торопиться, потому что после семи часов немецкий КПП за Чертовым мостом уже никак нельзя было пройти. Но им-то какое до этого всего дело! По дороге ребята играли в мяч. Вместо мяча у них была холостая английская ручная граната. Они припозднились. И когда подошли к КПП, засов уже был опущен. А на дворе зима. Дети пролезли под засовом и убежали, потому что в такой холод немцы носу не высовывали из
