Творения, том 2, книга 1 - Иоанн Златоуст

[1] См. предыдущ. VI бесед. п. 4

БЕСЕДА ВОСЬМАЯ.

Увещание к добродетели, и на слова: "ходящего в раю во время прохлады дня" (Быт. 3:8), и – о воздержании от клятв.

ВЫ НЕДАВНО [1] узнали, как все Писание доставляет утешение и отраду, хотя бы то было историческое повествование. Изречение: "в начале сотворил Бог небо и землю" (Быт. 1:1) излагает историю, но слово показало, что в этом изречении заключается великое утешение: именно, что Бог устроил двоякую трапезу, предложив вместе землю и море; возжег вверху двоякого рода светило – солнце и луну, и сделал два тока времени – день и ночь, тот для деятельности, а это для успокоения.

И ночь, не меньше дня, оказывает нам услуги, – подобно тому, как и о деревьях сказал я, что бесплодные доставляют пользу наравне с плодовитыми, не принуждая нас употреблять на постройку садовые деревья; равно как и дикие и свирепые животные доставляют нам пользу не меньше кротких, потому что и страхом сгоняют нас в города, и делают более осмотрительными, и тесно соединяют нас друг с другом, и в одних упражняют силу, а других освобождают от болезней (потому что врачи приготовляют из них многие лекарства), и напоминают нам о древнем грехе. Так, когда услышу: "да страшатся и да трепещут вас все звери земные" (Быт. 9:2), и увижу потом, что эта честь утрачена, то вспоминаю о грехе, который и истребил (в зверях) страх перед нами, и подорвал нашу власть, – и становлюсь лучшим и благоразумнейшим, узнав, какой урон понесли мы через грех. Итак, повторяю: как эти вещи, о которых сказано, и еще большее количество других, которые знает создавший их Бог, приносят нам в жизни немалую пользу, так и ночь не меньше дня доставляет пользы, служа успокоениям от трудов и врачевством от болезней. Часто бывает, что врачи, употребив великие усилия и испытав множество лекарств, не могут освободить больного от болезни; а приходит сам собой сон – и совсем прекращает болезнь и избавляет врачей от бесчисленных трудов. Но ночь служит врачевством не только от недугов телесных, но и от душевных болезней, успокаивая скорбящие души. Как часто иной, лишившись сына, несмотря на бесчисленное множество утешавших его, не мог удержаться от рыданий и стона; а с наступлением ночи уступал силе сна, смыкал вежды и получал хотя малое облегчение дневного горя! Но пора уже возвратиться к предмету, по поводу коего мы и это сказали, так как я хорошо знаю, что все мы заняты им и каждый из вас с нетерпением желает узнать, для чего не вначале дана эта книга (Бытия). Но вижу, что и теперь не время этому исследованию. Почему так? Потому, что у нас уже к концу пришла неделя, и я боюсь, что, коснувшись этого предмета, придется тотчас же и прервать наставление. Для этого предмета требуется много дней кряду и непрерывного напоминания: поэтому мы опять откладываем его. Но не досадуйте, – мы непременно с лихвой заплатим вам долг, потому что это выгодно и нам, которые его выплачиваем. А теперь скажем о том, о чем не договорено вчера. Что же не договорено вчера? "Ходящего", говорит, "Бога в раю во время прохлады дня" (Быт. 3:8). Что говоришь, скажи мне, "ходящий Бог"? Не ходил Бог, потому что как ходить вездесущему и все исполняющему? А только вложил в Адама такое чувство, чтобы он смирил себя, чтобы не был беспечен, и чтобы его бегство и укрывательство хотя несколько заслужило извинение еще прежде, нежели он станет говорить. Как готовящиеся идти в судилище и дать отчет в преступлениях, являются перед судьями неопрятными, нечистыми, печальными и смиренными, чтобы и самым видом расположить их к человеколюбию, милости и снисхождению, – так было и с Адамом. И ему надлежало войти в это судилище сокрушенным; поэтому Бог предварительно смирил его. Но – пусть он чувствовал, что ходит кто-то: отчего же подумал он, что ходит Бог? Так обыкновенно бывает с грешниками: они все подозревают, боятся теней, пугаются всякого шума, и думают, что всякий идет против них. Видя, как многие спешат совсем по другому делу, грешники часто думают, что эти люди идут за ними, и, когда другие говорят между собой совсем об ином, знающие за собой грех думают, что те о них говорят.

2. Таков грех: он выдает грешника, когда никто не обличает его, осуждает, когда никто не обвиняет, и делает его боязливым и робким; а правда производит противное действие. Послушай же, как Писание изобразило и робость грешника, и дерзновение праведника. "Бежит", говорит, "нечестивый, когда никто не гонится" (Притч. 28:1). Как бегает, когда никто не гонит? Внутри имеет он гонящего, обличителя, именно совесть, и носит его (в себе) повсюду; и как не может убежать от самого себя, так и от внутреннего своего гонителя; но куда бы ни ушел, везде терпит удары и получает неизлечимую рану. Не таков праведный; а каков, послушай: "а праведник смел, как лев" (Притч. 28:1). Таков был Илия. Увидел он, что царь идет к нему, и когда тот сказал: "ты ли это, смущающий Израиля? не я смущаю Израиля", говорит, "а ты и дом отца твоего" (3 Цар. 18:17). Поистине, этот праведник смел, как лев: потому что он, как лев на какого-нибудь ничтожного пса, восстал на нечестивого царя. Тот был и в порфире, но на этом была милоть – такая одежда, которая дороже той порфиры.

Порфира та породила ужасный голод, а эта милоть прекратила бедствие; она разделила Иордан; Елисея сделала сугубым Илией. О, как велика добродетель святых! Вся тварь оказывает всегда честь не только словам и телам, но и самым одеждам их. Милоть Илии разделяла Иордан, обувь трех отроков попрала огонь, древо Елисея изменило воду и заставило железо подняться на поверхность, жезл Моисея разделил Чермное море, рассек камень, одежда Павла прогнала недуги, тень Петра обратила в бегство смерть.

Прах святых мучеников отгоняет лукавых демонов. Поэтому праведники все делают со властью, как и Илия. Он смотрел не на диадему и не на внешний блеск царя, но – на душу, покрытую рубищем, нечистую, смрадную и более всякого преступника жалкую; и, увидев его пленником и рабом страстей, не устрашился его власти: он, казалось, будто на сцене, а не на самом деле видел царя. Да и какая польза от внешнего богатства, когда внутри такая бедность? И какой вред от внешней бедности, когда внутри лежит такое богатство? Таким львом был и блаженный Павел: вошедши в темницу, он только возопил – и поколебал все основания, разорвал узы – не зубами, а словами (Деян. 16:25 и дал.). Поэтому праведников должно называть не только львами, но и чем-то большим львов: потому что лев часто, попав в сети, бывает уловляем, а святые в узах становятся еще сильнее, – как и этот блаженный сделал тогда в темнице, разрешив узников, поколебав стены, словом благочестия связав и пленив темничного стража (Деян. 16:26-31). Лев рыкает – и разгоняет всех зверей: святой вопиет – и отовсюду гонит демонов. Оружие льва – грива, острота когтей и отточенные зубы; оружие праведного – любомудрие, воздержание, терпение, презрение ко всему настоящему. Имеющий это оружие посмеется не только над злыми людьми, но и над вражескими силами. Итак, позаботься, человек, о жизни в Боге – и никто никогда не одолеет тебя, но, хотя бы ты казался всех слабее, будешь сильнее всех: равно как, если вознерадишь о добродетели душевной, то, хотя бы ты был сильнее всех, легко будешь уловлен всяким, кто строит ковы. Это доказали уже и представленные примеры; но если хочешь, я постараюсь научить тебя и делами, что победить праведных невозможно, а одолеть грешников легко. Послушай же, как на то и на другое указал пророк. "Не так – нечестивые", говорит, "но они – как прах, взметаемый ветром" (Псал. 1:4). Как прах легко поддается порывам ветров и воздымается, так и грешник вращается кругом от всякого искушения. Когда уже он ведет брань с собой, и эту войну носит повсюду, – то какая у него надежда на спасение, если он сам себя предал и водит с собой постоянного врага – совесть? Но не таков праведный; а каков? Послушай, что говорит тот же пророк: "надеющийся на Господа, как гора Сион" (Псал. 124:1). Что это значит: "как гора Сион"? "не подвигнется: пребывает вовек", говорит. Сколько бы ты ни употребил хитростей, сколько бы ни бросал стрел, чтобы повалить гору, никогда не одолеешь ее: да и возможно ли это? Только все хитрости истощишь и силу свою потратишь. Таков и праведник: сколько бы он ни получил ударов, сам не потерпит никакого зла, а истощит силу наветующих – не только людей, но и самых демонов. Ты не раз слышал, сколько наветов строил дьявол против Иова, и, однако, не только не поколебал этой горы, напротив сам изнемог и отступил, потому что от этой осады (Иова) стрелы его переломались и хитрости оказались бесполезными.

3. Зная это, попечемся о своей жизни, и не станем заботиться ни о богатстве гибнущем, ни о славе угасающей, ни о теле стареющем, ни о красоте увядающей, ни об удовольствии скоротечном, но все старание обратим на душу и ее-то врачевать будем всячески. Излечить заболевшие тела не всякому легко, а уврачевать недугующую душу легко всем. На лечение болезни телесной требуются и лекарства и деньги, а врачевство для души приобретается легко и без издержек. Тело с великим трудом освобождается от удручающих его ран, потому что часто нужно бывает употреблять и железо и горькие лекарства; но с душой не бывает ничего такого: напротив, стоит только захотеть и пожелать – и все исправлено. И это было дело Промысла Божия: так как от болезни телесной не может быть большего вреда (потому что, если мы и не заболеем, придет смерть – и непременно повредит и разрушит тело), все напротив заключается в здравии души нашей, – то врачевание гораздо полезнейшей и необходимейшей части Бог сделал удобным, и безубыточным, и безболезненным. Какое же мы будем иметь оправдание, какое извинение, когда в случае болезни телесной, где нужно и истратить деньги, и пригласить врачей, и вытерпеть великую боль, показываем такую заботливость, и это тогда, как от болезни той нам не бывает большего вреда; а о душе небрежем, и это тогда, как не нужно нам ни тратить денег, ни беспокоить других, ни терпеть боли, но и без всего этого, одной решимостью и волей, можем совершенно исправить ее, верно зная при том, что, если мы не сделаем этого, то подвергнемся крайнему осуждению, неизбежным наказаниям и мучениям? Скажи мне, если бы кто обещал научить тебя врачебному искусству в самое краткое время, без денег и труда, не почел ли бы ты его благодетелем? Не согласился ли бы и сделать и потерпеть все, что бы ни велел обещавший это? Вот теперь есть возможность без трудов найти лекарства не для тел, но для ран души, и без всякой боли привести ее в здоровое состояние: не будем же нерадивы. И какая боль, скажи мне, перестать гневаться на оскорбившего? Вот боль, – когда памятозлобствуют и не примиряются! Какой труд помолиться и попросить бесчисленных благ от скородающего Бога? Какой труд никого не злословить? Какое неудобство освободиться от зависти и ненависти? Какая тягость любить ближнего? Какая беда не говорить срамных слов, не браниться, не обижать? Какая трудность не клясться? Опять перейду к тому же увещанию. Клясться – вот величайший труд! Сколько раз мы, в раздражении и гневе, клялись не примиряться с оскорбившими нас; потом, когда гнев угасал и раздражение утихало, мы и хотели бы примириться, но, будучи удерживаемы клятвами, скорбели, как захваченные какой-либо сетью и связанные неразрешимыми узами. Поэтому и дьявол, зная, что гнев есть огонь и легко погасает, а по угасании гнева бывает примирение и дружба, – зная это и желая, чтобы огонь этот оставался неугасимым, нередко связывает нас клятвой, дабы, если и прекратится гнев, то остающийся еще за нами долг клятвы поддержал в нас пламя, и произошло одно из двух: или, примирившись, мы нарушили бы клятву, или, не примирившись, подвергли бы себя осуждению за злопамятство.