История города Рима в Средние века - Фердинанд Грегоровиус

Вскоре после смерти Плацидии ее дочь Гонория редким образом замешалась в судьбу государства. Вначале эта девушка воспитывалась при равеннском дворе. Мучимая чувственными влечениями среди одиночества почти монастырской жизни семнадцатилетняя принцесса отдалась своему собственному гофмейстеру Евгению. Узнав, что Гонорий предстоит сделаться матерью, Плацидия отослала свою дочь, не устоявшую против искушений жизни, ко двору в Константинополь, где строгая дева Пульхерия подвергла Гонорию заключению во дворце и тяжелому бесчеловечному испытанию. В таком заключении дочь Плацидии томилась с 434 г. Будучи в одиночестве и предоставленная своей фантазии, Гонория напала на странную мысль призвать из Паннонии, как своего избавителя, человека, в то время наводившего на всех ужас, короля гуннов Аттилу, и в награду за свое освобождение дать ему свою руку, а в приданое — право на обладание частью империи. Воспоминания о необыкновенных случаях в жизни супруги Феодосия Евдокии, прекрасной гречанки, язычницы Афинаиды, и о полной скитаний судьбе собственной матери, которая не сочла для себя позорным разделить брачное ложе с королем варваров, разграбившим Рим, уничтожили в Гонории сомнения, если они еще были в ней. И она нашла случай послать Аттиле с евнухом письмо и свое обручальное кольцо. Это было еще до смерти Феодосия, но лишь только Пульхерия объявила сенатора Марциана своим мужем и императором Востока, как Аттила, пользуясь, как предлогом, помолвкой с Гонорией, потребовал от Марциана уплаты дани и от Валентиниана выдачи своей невесты.

Константинопольский двор поспешил отослать назад в Равенну пылкую принцессу, чтобы отделаться от предмета исканий Аттилы. В Италии ради того, чтоб иметь возможность на законном основании устранить притязания гуннов, Гонорию немедленно выдали замуж за одного из придворных и по совершении брака заключили в тюрьму.

Между тем у короля гуннов было много оснований направить свои народы не на Константинополь, а на Запад и в Галлию. Мы не будем следить за этими страшными опустошениями; но с удовольствием отметим только, что те же самые вестготы, которые некогда разграбили Рим, на этот раз соединяются с войском Аэция в защиту римской образованности, и как римляне, так и германцы, в сознании происшедшего уже между ними слияния, вместе и победоносно сражаются с сарматскими ордами на Каталаунских полях. Эта битва, одна из самых великих народных битв, которые только знает история Европы, была последним геройским делом римского государства. Окружая ореолом славы гибель империи, эта битва делает честь готам примиряет с ними тех, кто еще чувствует к ним ненависть за разграбление Рима. Потерпев поражение, король гуннов поспешно собрал остатки своих народов и вернулся в нижнюю Паннонию, чтобы за зиму собрать новые боевые силы. Весной 452 г. он перешел через Юлийские Альпы и спустился в Италию в намерении добиться руки своей обрученной, ее наследства и желаемого сана. Двигаясь от Фриуля, Аттила сокрушил до основания несчастные города Венеции, Инсубрии и Эмилии и остановился в том месте, где Минчио впадает в По. Здесь между Аттилой и Римом уже не было ни крепости, ни войска; римский генерал Аэций находился в Галлии, где он лишь с трудом мог собрать войско, а окруженные стенами города, которые могли бы еще задержать движение Аттилы к Риму, не давали надежды, что они, подобно злополучному, но геройскому городу Аквилее, выдержат трехмесячную осаду. Малодушный Валентиниан даже не пытался укрепиться в Равенне, как некогда Гонории, а оставался беззащитный в Риме. Не приготовившийся к нападению город уже видел себя в руках бесчеловечного врага, и охваченные отчаянием римляне, совершенно неспособные к тому, чтобы твердо взяться за оружие и защищать стены города, в ужасе говорили друг другу, что им нечего надеяться на то, что Аттила, руки которого смочены кровью Аквилеи, даст им пощаду, которую даровал им великодушный Аларих.

В этих трудных обстоятельствах сенат решил отправить к королю гуннов торжественное посольство с просьбой о мире и об отступлении. Чтобы выполнить это рискованное поручение, были избраны самые знатные мужи Рима: бывший консул, Геннадий Авиен, глава сената, Тригеций, некогда приторианский префект Италии, и епископ Лев. Последний был включен в посольство, как лицо духовного сана, для придания посольству большей важности и в виду чарующего действия ораторского искусства Льва. Без сомнения, точно так же горячо желал иметь послом Льва и народ. В этом случае римский епископ явился впервые соучастником политического акта, и отсюда следует, конечно, заключить, что в Риме, как и во всех других городах Запада, епископ пользовался уже большим и официально признанным влиянием на городскую курию.

Редко священник был облечен более благодарным полномочием. Быть может, не столько действительные заслуги Льва, связанные с появлением его перед этим ужасным демоном мировой истории, повелителем народов, грозившим столице цивилизации разрушением, снискали Льву признательность мира и бессмертие, сколько тому способствовала лестная для Льва церковная легенда. Аттила едва ли мог испытывать больше страха перед епископом, чем перед сенатором; но Лев был в ту эпоху истинным представителем человеческой культуры, спасение которой было уже под силу духовной власти церкви.

Посланные явились к королю гуннов, «бичу Божьему», к его лагерю, на р. Минчио. Когда они были допущены в палатку Аттилы, они заметили, что им овладели сомнение и нерешительность, и он более доступен увещаниям, чем они предполагали. Мысль о внезапной смерти, постигшей Алариха вскоре после взятия им Рима, производила, по-видимому, известное впечатление на суеверного гунна. Утверждают, что друзья Аттилы удерживали его от похода на Рим, приводя в пример этого великого гота. Только позднейшая легенда повествует, что Аттила видел рядом со Львом, увещевавшим его, образ почтенного старца в священническом одеянии, который, держа в руках обнаженный меч, грозил Аттиле смертью и приказывал повиноваться словам св. епископа. Эта знаменитая легенда — остроумный вымысел; она делает честь христианскому гению и возбуждает в нас участие к несчастному Риму, защитниками которого должны были быть не герои и граждане, а висящий в воздухе небесный призрак. Ни Рафаэль в одной из своих станц в Ватикане, ни Альгарди в одной из капелл Св. Петра не воспроизвели этой легенды во всей ее простой красоте. Они представили Аттилу, который видит в воздухе апостолов Петра и Павла, в гневе заносящих над ним мечи.

Между тем уступчивость короля гуннов является в такой же мере загадкой, как и внезапное удаление Алариха из Рима. Хотя историки ничего не сообщают о плохом состоянии голодавших войск Аттилы, что с вероятностью можно предполагать, и дают лишь неопределенные сведения о движениях Аэция в тылу Аттилы, все-таки мы не можем приписать удаление гуннов тому чарующему действию, которое все еще оказывало на людей Рима. Аларих уже ослабил и, может быть, разрушил эти чары Рима. Народы гуннов двигались по странам, как всесокрушающий поток, и с животной яростью уничтожали поля и города, лишая тем сами себя источников существования. В то же время гунны страдали от голода, чумы и летней итальянской лихорадки; затем до них дошла весть, что император Марциан отправил в Паннонию войско, которое должно было угрожать их тылу. Таким образом Аттила счел более благоразумным удовольствоваться на этот раз одним унижением Рима, которому пришлось молить о мире и дать обещание уплачивать ежегодную дань. 6 июля 452 г. Аттила объявил послам о своем отступлении. Но если бы Аттила завладел Римом, нет сомнения, что бешенство его монгольских орд обратило бы город в дымящуюся груду пепла. Мир был спасен от зрелища этого ужасного разрушения, и Рим остался как священное наследие веков, как средоточие цивилизации и политических и религиозных идей.

Аттила удалился в Паннонию, угрожая уничтожить Италию и Рим, если ему, Аттиле, не будет выдана Гонория с соответственным приданым. К счастью, исполнить свою угрозу Аттиле не довелось, так как в следующем же, 453 г. он умер, деля брачное ложе с одной красивой женщиной.

Спасение Рима послужило основанием еще одной позднейшей легенды. Рассказывали, что Лев, вернувшись из своей славной миссии и преисполненный радостных чувств вследствие успешного ее выполнения и оказанного апостолом заступничества, приказал перелить статую капитолийского Зевса в ту бронзовую фигуру апостола, которая и в настоящее время находится в соборе Св. Петра. Такой легендой заканчивается история капитолийского Юпитера. Это исчезновение знаменитой статуи, разделившей общую участь незаметно погибавших языческих богов и появляющейся последний раз в легенде, составляет как бы символ наступившей метаморфозы Рима. Капитолийский Юпитер был богом-властителем западного мира; в восточном греческом мире главой богов древней религии в течение веков был тот изумительный Зевс — колосс, который некогда был поставлен в Олимпии великим Фидием. Этого колосса также уже не было. Покинутый, он оставался в своем храме в печальном одиночестве до конца IV века, затем был перевезен в Константинополь и в правление Зенона Исаврянина погиб во время пожара.