Сталин в преддверии войны - Александр Семенович Орлов

Грецию, Польшу, Румынию и Турцию, которым Англия и Франция предоставили гарантии безопасности. Однако при нападении рейха на Прибалтийские государства (вариант весьма вероятный и наиболее опасный для СССР) немедленной помощи со стороны Англии и Франции не предусматривалось. Она могла быть оказана лишь при условии, если в результате взаимных консультаций действия Германии будут признаны угрожающими независимости или нейтралитету Прибалтийских государств, а также безопасности СССР. Такая расплывчатость формулировки давала западным державам возможность затягивать время консультаций и саботировать конкретную военную помощь. Дело еще более осложнялось тем, что 7 июня Германия заключила с Латвией и Эстонией пакты о ненападении. По данным разведки, велись тайные переговоры об оккупации Прибалтики немецкими войсками[234].

2 июня советская сторона внесла свои уточнения в проект для того, чтобы сблизить позиции с партнерами по переговорам. Они предусматривали немедленную и эффективную взаимопомощь в случае нападения на одну из трех держав, а также оказание ими помощи Бельгии, Греции, Турции, Румынии, Польше, Финляндии и Прибалтийским республикам. Договор вступал в силу одновременно с военной конвенцией[235]. На следующий день французский премьер предложил дополнить советский проект положением о том, что гарантии трех держав другим странам должны распространяться в случае не только прямой, но и косвенной агрессии (как уже было предусмотрено в англо-французских гарантиях Польше и Румынии)[236]. Советское правительство с пониманием отнеслось к предложению Франции.

Выражение «косвенная агрессия», — указывалось в письме Советского правительства от 9 июля 1939 года, относится к действию, на которое какое-либо из указанных выше государств соглашается под угрозой силы со стороны другой державы или без такой угрозы и которое влечет за собой использование территории и сил данного государства для агрессии против него или против одной из договаривающихся сторон, — следовательно, влечет за собой утрату этим государством его независимости или нарушение его нейтралитета[237]. Однако английское правительство уклонялось от конкретных обязательств в отношении Прибалтийских государств.

Положение, сложившееся на Московских переговорах, отражало противоборство двух тенденций в англо-французской политике. Позиции умиротворения агрессоров, которое приобрело тенденцию поиска с ними компромисса, противостояла необходимость принятия реальных мер на случай «неконтролируемого» развития германо-итальянской экспансии. Борьба этих тенденций, в которой то одна, то другая приобретала доминирующее влияние, в конечном итоге приводила к непоследовательности англо-французского курса. Стремление достигнуть компромисса с Третьим рейхом проявилось в возобновлении англо-германских контактов, которые в тайне велись в мае — августе 1939 г. «параллельно» с Московскими переговорами. Со стороны Великобритании на различных этапах в них участвовали: премьер Чемберлен, министр иностранных дел Галифакс, ближайшие советники Чемберлена Г. Вильсон и другие; с немецкой стороны — германский посол в Лондоне Г. Дирксен, правительственный чиновник по особым поручениям Г. Вольтат, а также ряд других лиц.

В основу переговоров была положена идея заключения нового «пакта четырех» (Англии, Франции, Германии и Италии) или, если на этом пути возникнут трудности, двустороннего англо-германского соглашения. В случае выгодной сделки с Германией (под видом «пакта о ненападении») эмиссары Чемберлена изъявляли готовность прекратить переговоры с СССР, отказаться от гарантий, данных Польше и другим странам, и даже пожертвовать интересами своей ближайшей союзницы — Франции[238].

На переговорах Вильсона и Вольтата речь велась о разделе сфер влияния между двумя странами и о союзе, конкретные основы которого были разработаны Чемберленом и Вильсоном в меморандуме, переданном Вольтату. Меморандум охватывал широкий круг политических, военных и экономических проблем. Гарантии Польше и Румынии рассматривались как «чрезмерные», а вопрос о Данциге — как не имеющий принципиального значения.

Программа англо-германского сотрудничества предусматривала: заключение англо-германского соглашения об отказе применения силы; опубликование заявления о невмешательстве Германии в дела Британской империи и Англии — в дела «Великой Германии»; пересмотр положений Версальского договора о колониях и подмандатных территориях[239].

Англия предлагала предоставить рейху огромный, даже и по тем временам, заем — около 1 млрд, фунтов стерлингов (Польше в качестве кредита на закупку в той же Англии военного имущества выделили всего 8 млн. фунтов вместо 50 млн., о которых просило польское правительство). «Враг, — заключают по этому поводу английские историки, — оценивался в 125 раз выше, чем союзник»[240].

Спустя несколько дней Вольтат пояснил Дирксену, что в случае согласия Германии на «всеобъемлющее сотрудничество между двумя странами в мировом масштабе» Англия окажет давление на поляков в части, касающейся Данцига и Польского коридора, а Германия получит то, что она хочет: таким образом Англия будет освобождена от выполнения гарантий, данных Польше.

Германская дипломатия использовала непоследовательность политики Англии и Франции, которая не могла не вызвать отрицательной реакции СССР, для срыва Московских переговоров. Гитлер с целью окончательной ликвидации угрозы создания англо-франко-советской коалиции продолжил шаги по нормализации отношений рейха с СССР.

Вопрос об экономических переговорах между Германией и СССР, прерванных в начале 1939 года, вновь всплыл после захвата Чехословакии. Заводы «Шкода», которые имели контракты с Советским Союзом, попали в руки гитлеровцев. В апреле, когда намечались советско-англо-французские переговоры, в германском МИДе состоялась беседа советского полпреда А. Ф. Мерекалова со статс-секретарем Э. Вейцзеккером по вопросу о судьбе советских заказов на заводах «Шкода». Вейцзек-кер пытался увязать возобновление экономических переговоров с улучшением политических отношений между двумя странами. Полпред заметил, что суть советской линии в том и состоит, чтобы не привносить идеологические аспекты в межгосударственные отношения[241]. 5 мая немцы подтвердили готовность урегулировать вопрос о выполнении заводами «Шкода» советских заказов. Посетивший Молотова 20 мая германский посол в Москве Шуленбург сообщил ему о готовности правительства Германии направить в СССР советника своего МИДа Шнурре для ведения торгово-экономических переговоров. Нарком ответил, что «экономические переговоры с Германией за последнее время начинались уже не раз, но ни к чему не приводили… германское правительство вместо деловых экономических переговоров ведет своего рода игру… СССР в игре такого рода участвовать не собирается…», что «для успеха экономических переговоров должна быть создана соответствующая политическая база»[242]. После этой встречи Берлин рекомендовал Шуленбургу проявлять «полную сдержанность».

Тему советско-германских контактов в Советском Союзе не скрывали. 31 мая, выступая впервые на сессии Верховного Совета СССР в качестве наркома иностранных дел, В. Молотов сказал: «Ведя переговоры с Англией и Францией, мы вовсе не считаем необходимым отказываться от деловых связей с такими странами, как Германия и Италия»[243]. Далее он обрисовал ход германо-советских торговых переговоров в 1938–1939 годах. Откровенность Молотова на Западе расценили как давление (и даже «ультиматум») на западные державы. Но в то же время послы Германии и Италии в СССР сделали вывод: «Советский Союз, невзирая на сильное недоверие, и впредь готов заключить договор с