Сталин в преддверии войны - Александр Семенович Орлов

Министр внутренних дел США Г. Икее писал в те дни: «Чемберлен неотступно следует своим нечестным путем. Очевидно, он, вопреки всему, надеется, что Гитлер в конце концов решит двигаться на восток, а не на запад. Вот почему он медлит в отношении заключения соглашения с Россией, что может иметь фатальные последствия как для Франции, так и для Британской империи»[276].

В тот период, когда проходили переговоры Вильсона — Хадсона — Вольтата, шведский промышленник Б. Далерус, доверенное лицо Геринга, встретился с Галифаксом. Учитывая, что поездка руководящих британских политиков в Берлин оказалась невозможной (английская общественность резко выступала против политики рейха), он предложил министру иностранных дел организовать встречу влиятельных английских промышленников с Герингом. Галифакс проявил явный интерес к предложению шведа и 7 августа в имении жены Далеруса, в Шлезвиг-Гольштейне, такая встреча состоялась. Англичане вручили рейсх-маршалу меморандум, предварительно одобренный Чемберленом. В ходе обсуждения данцигского вопроса английская сторона внесла предложение о проведении конференции четырех держав в Швеции, но без участия Польши и СССР[277].

На следующий день в разговоре с Далерусом Геринг подтвердил свое позитивное отношение к встрече мюнхенских участников при условии предварительного согласия Англии на решение данцигского вопроса.

Таким образом, предметом торга предлагалось сделать Данциг, как год назад Судеты. Однако Гитлер уже принял решение о войне с Польшей, и его задача состояла лишь в том, чтобы удержать Англию и Францию от вступления в войну и в то же время позволить Чемберлену и Даладье «спасти лицо».

Одновременно руководство Третьего рейха активно разыгрывало и «русскую карту». 2 августа Шнурре сообщил в Москву Шуленбургу, что «в политическом аспекте русская проблема рассматривается как чрезвычайно срочная» и ею занимается не только Риббентроп, но и сам Гитлер[278].

Новую окраску советско-германским переговорам придала встреча Молотова с Шуленбургом 3 августа, которую тот запросил по указанию Риббентропа. Подтвердив стремление правительства рейха улучшить отношения с СССР, он заверил, что Германия «не старается ободрить Японию в ее планах против СССР» и вообще нет оснований для трений между Германией и СССР «на всем протяжении между Балтийским и Черным морями». Что касается требований Германии к Польше, то они не противоречат интересам СССР, да и в Румынии она не намерена задевать его интересы. Нет у Германии агрессивных намерений и в отношении Прибалтийских стран. «Таким образом, — подытожил германский посол, — имеются все возможности для примирения обоюдных интересов».

Советский нарком заявил о стремлении СССР договориться с Англией и Францией о сотрудничестве против агрессии[279].

В отчете об этой беседе, немедленно отправленном в Берлин, Шуленбург писал, что в Москве по-прежнему наблюдается недоверие к Германии, и правительство СССР «преисполнено решимости договориться с Англией и Францией»[280].

7 августа Сталину было доложено, что Германия будет в состоянии начать вооруженные действия против Польши в любой день после 25 августа[281]. Обстановка на западных границах продолжала накаляться. Не было достигнуто мира и на Дальнем Востоке. Время торопило советское руководство: продолжая переговоры с Англией и Францией, оно решило внимательно изучить германские предложения, а затем сделать свой выбор.

«После десятилетних усилий по созданию совместно с Западом коллективной безопасности и после нежелания Запада действовать, когда захватывали Австрию и Чехословакию, а также твердо зная о неизбежности германского наступления на восток, у Советов не было другого реального выбора в условиях предстоящих немецких действий, как вступить с Германией в переговоры, обеспечивавшие важнейшие интересы Советского Союза», — считают американские исследователи советской внешней политики Д. Эдельман и Д. Палмери[282].

Тем временем совете ко-германские контакты все более активизировались. Временный поверенный в делах СССР в Германии Г. Астахов в письме от 8 августа сообщил, что торгово-кредитное соглашение между СССР и Германией может быть подписано в ближайшее время, но кроме экономических контактов немцы хотели бы договориться о нормализации отношений по линии прессы и культурных связей, о восстановлении хотя бы части закрытых в СССР германских консульств и по другим вопросам.

Астахов делал вывод, что немцы не прочь вовлечь «в разговоры более далеко идущего порядка, произведя обзор всех территориально-политических проблем». В этой связи фраза об отсутствии противоречий «на всем протяжении от Черного моря до Балтийского» может быть понята как желание договориться по всем вопросам, связанным с находящимися в этой зоне странами»[283].

Правда, у советского поверенного в делах не было уверенности, что немцы «были бы готовы всерьез и надолго соблюдать соответствующие эвентуальные обязательства». «Я думаю лишь, — писал он в Москву, — что на ближайшем отрезке времени они считают мыслимым пойти на известную договоренность в духе вышесказанного, чтобы этой ценой нейтрализовать нас в случае войны с Польшей. Что же касается дальнейшего, то тут дело зависело бы, конечно, не от этих обязательств, но от новой обстановки, которая создалась бы в результате этих перемен и предугадывать которую я сейчас не берусь»[284].

Сложившееся военно-политическое положение в Европе рассматривалось 11 августа на заседании Политбюро ЦК ВКП(б). Особое внимание было уделено сообщениям о возможности в ближайшее время нападения Германии на Польшу и попытках Гитлера установить контакты с Чемберленом. С учетом пессимистических предсказаний относительно Московских англо-франко-советских переговоров Политбюро признало целесообразным вступить в официальное обсуждение поднятых немцами вопросов, о чем известить Берлин[285].

Это было немедленно сделано. На другой день Астахов доложил о немецком подходе к этому вопросу: «Их явно тревожат наши переговоры с англо-французскими военными, и они не щадят аргументов и посулов самого широкого порядка, чтобы предотвратить эвентуальное военное соглашение. Ради этого они готовы сейчас, по-моему, на такие декларации и жесты, какие пол года назад могли казаться совершенно исключенными. Отказ от Прибалтики, Бессарабии, Восточной Польши (не говоря уже об Украине) — это в данный момент минимум, на который немцы пошли бы без долгих разговоров, лишь бы получить от нас обещание невмешательства в конфликт с Польшей»[286]. Действительно, в те дни немецкое посольство в Москве получало из Берлина одну телеграмму за другой с требованием оказывать давление на советских руководителей, используя для этого новые аргументы. 14 августа статс-секретарь Германского МИДа Вейцзеккер поручил послу Шуленбургу сообщить Советскому правительству, что, «если Россия предпочтет союз с Англией, она неминуемо останется одна лицом к лицу с Германией, как это было в 1914 году. Если же Советский Союз предпочтет взаимопонимание с нами, он обретет безопасность, которую он так жаждет, и получит все гарантии для ее обеспечения»[287].

После неоднократных настойчивых просьб Шуленбурга он был 15 августа принят Молотовым. В ходе беседы