Карьера Югенда - Ольга Сарник

–Что неладно в русском королевстве?

Но Марта молчала, не в силах ответить. Она сидела сгорбившись, как придавленная. Наконец тяжело поднялась и подошла к окну. Отдёрнула кисейную занавеску, открыла оконную раму и с жадностью глотнула свежего воздуха. Постояла немного, изо всех сил стараясь овладеть собой. Наконец повернулась, вымученно улыбаясь:

– Победы на Восточном фронте обходятся нам слишком дорого. Русские вовсе не так слабы, как принято считать.

– Да ладно? – не поверила Лола.

Она неподвижно сидела, не спуская с неё чёрных блестящих, как бусинки, глаз.

– Не рассказывай мне сказки, – негромко продолжила Лола.

Воцарилось неловкое молчание.

– Они помолвлены. Чего ты от меня-то скрываешь! – спокойно продолжила Лола.

И тут Марту прорвало. Лола никогда не видела Марту такой. Лицо её стало гранитным, а полные, чувственные губы вдруг сжались в тонкую, злую полоску. Лола предусмотрительно потянулась к столу и ловко схватила письмо своими тонкими холёными (даже при такой работе!) пальчиками. Сунула его обратно в лифчик. Мало ли что! Ей нужно ещё то место. Охота была таскать снаряды на заводе. Марта хорошо пристроена, а вот она…

– Он женится на ней, когда вернётся! То-то эта соплячка зачастила к его матери! – клокотала Марта. Её глаза сверкали холодным синим блеском, как у кошки. – Лола! Это письмо может потеряться? Чисто теоретически?

Вовремя я спрятала конверт! – про себя порадовалась Лола. А вслух – скороговоркой:

–Ну-ну-ну! Не болтай глупостей. Забудь ты этого Ганса-голодранца! Аксель куда интереснее. И по срокам ты укладываешься.

Лола взяла конфету из вазочки и собралась было отправить её в рот, но не удержалась от язвительного комментария:

– А ещё говорят: мужчины – сильный пол. Враньё! Женить на себе можно кого угодно. А вот замуж выходят исключительно добровольно!

И неудержимо расхохоталась.

– Ганс – не голодранец, – тихо и раздельно проговорила Марта. – Он – солдат самого сильного войска в мире… Клянусь, он вернётся генералом!

Лола с изумлением заметила слёзы в глазах Железной Марты. Стала сдавать старушка. К чему столько сырости?

– Генералом – так генералом. Я не против, – примирительно проворковала Лола. – Но насчёт писем давай сделаем перерыв. Тайм-аут. Это по-английски. А то фрау Штрабе уже косится на меня. Меня это место пока интересует. Потому что к нам часто стал заглядывать некий солидный господин, – многозначительно сообщила Лола. – И в последнее время всё чаще…

Марта наконец улыбнулась:

– Вот неугомонная! Дай-ка письмо.

Лола вскинула на неё глаза. В них сквозило недоверие.

– Я просто посмотрю обратный адрес. На минутку!

– Погоди! Ты что, собралась писать ему? – всполошилась Лола. – Не глупи, подруга! Думай об Акселе!

Но глаза Марты вновь наполнились слезами, она поспешно отвернулась. Всхлипнула. Эта болезнь гораздо серьёзнее, чем я думала, мрачно констатировала рыжая. Мир сошёл с ума! Лола нехотя протянула ей конверт, и Марта впилась глазами в обратный адрес – какой-то Сталинград. Лола настороженно следила за ней. Немного успокоившись, она подошла к Марте, ласково погладила её плечо.

– Перестань, что с тобой? На себя не похожа, – Лола обняла подругу. – Вовремя ты забеременела. Ну же, будь умницей!

Марта благодарно прижалась к подруге.

VI

Мы были глазами дивизии – мотоциклетная рота разведывательного батальона. В четырнадцатой танковой дивизии я дослужился до обер-лейтенанта. В том числе и потому, что наш офицерский состав стремительно таял. Кандидат в генералы! Если доживу… Я криво усмехнулся. Мечта Дитриха сбывалась у меня…

Мы здорово воевали – я и Отто. Отто обзавёлся станковым пулемётом. А я был заместителем командира первой мотоциклетной роты.

На фронте чёрные раструбы репродукторов щедро потчевали нас фронтовыми сводками и зажигательными речами. И песенками кабаре, бодрыми военными маршами, – родными, немецкими. Бывало, репродуктор внезапно замолкал. Слушатели, сбившиеся вокруг него, дружно чертыхались. Но репродуктор вскоре выдавал парочку аккордов. И – зловеще щёлкал метроном. Все застывали в недоумении. Зато метроном времени даром не терял, отсчитывал семь ударов, и бесстрастный голос сообщал на хорошем немецком: «Каждые семь секунд на Восточном фронте погибает один немецкий солдат».

Повисала гнетущая тишина и… возвращала нам нашу мирную песенку.

И ведь они не врали.

Я крепко сдружился с Альфредом Нойнером, он был родом из Берлина. Высокий, худощавый блондин, он сильно напоминал мне Дитриха. Как-то раз, во время затишья между боями, мы с Альфредом решили искупаться. Выехали до зари и покатили по нейтральной территории. Белой простынёй висел густой туман. Не было видно даже пальцев вытянутой руки. Дорогу мы знали, и ехали наощупь.

В редком перелеске, оказывается, засел партизанский отряд. Ещё вчера его там не было! Ну да партизаны территории не различали. Они готовы были убивать нас везде. По шуму мотора они, очевидно, приняли Отто за штабной автомобиль. И терпеливо ждали. Как всегда, не с пустыми руками. Когда мы приблизились, они принялись гостеприимно угощать нас пулями. Одна пуля попала мне в живот, от боли я потерял сознание и упал с мотоцикла. Альфред сидел в коляске, на месте пулемётчика. Ему сказочно повезло: Отто съехал с дороги и покатился по полю, где естественным образом затормозил о стог сена. Да уж, мягкая вышла посадка… Альфред мгновенно сориентировался. Он мигом заглушил двигатель и огляделся. Туман надёжно скрывал нас. Но скоро он спадёт, и нам крышка. Местность-то открытая! Где бы ты ни был, в этой стране чувствуешь себя бифштексом на тарелке!

Русские, похоже, решили, что нам конец, и убрались восвояси.

Альфред долго ползал в высокой траве, искал меня. Когда нашёл, солнце уже почти поднялось. Удачно, что я был без сознания, а то по стонам русские вычислили бы меня и всё, – герр Гравер навоевался!

Альфред перевязал меня. Не долго думая, он бережно, как младенца, положил меня на свою шинель и поволок ползком к Отто. Там он устроил меня в коляске и стремглав помчался к своим. Он безошибочно вывел Отто в наше расположение. А ещё уверял, что не умеет водить… потом смеялся, что со страху стал мотогонщиком.

Сегодня Альфреда убило осколком. Потому что сегодня я впервые позволил ему сесть за руль Отто вместо меня, – выпросил, как ребёнок! Руль Отто я не доверял никому, даже Дитриху. А сегодня почему-то сжалился. Его убили вместо меня. Я сидел в коляске, и остался жить.