Перед лицом Родины - Дмитрий Петров

— С шилом, что ли, покушался? — тихо спросил кто-то.

— Что-о? — обвел строгим взглядом сидевших Концов. — Кто это сказал?

Все молчали.

— Это, товарищи, там, вверху, разберутся, с чем — с шилом или с ножом, — сказал Концов, не дождавшись ответа. — Вышестоящим организациям виднее. Есть вопросы?..

Вопросов не оказалось.

— Товарищи, — объявила председатель стансовета, — завтра будет проводиться распродажа с аукционного торга конфискованного имущества злостных зажимщиков хлеба: Свиридова, Адучинова, Ермакова и других. Приходите на торги…

Хотя Незовибатько и не мог четко и ясно разобраться в поступках Концова, но сердцем своим он чувствовал, что все делается не так, как этого требует партия.

И вот теперь, растерянный, сомневающийся, сидел Незовибатько на пленуме станичного Совета, куря цигарку за цигаркой, и молчал, молчал, как будто у него язык отнялся.

Он видел, как недоумевающе посматривали на него станичники, ждущие от него справедливого, авторитетного слова, и все же упорно молчал.

Незовибатько не терпелось дождаться, когда закончится пленум, и как только собрание было закрыто и все разошлись из стансовета, он хриплым шепотом сказал Сидоровне:

— Вели-ка запрячь мне таратайку.

— Куда ты, Конон Никонович?

— В район поеду.

— Зачем?

— Ой, ежели б ты знала, Сидоровна, — озираясь, словно боясь, что кто-нибудь подслушает его, горячо зашептал Незовибатько, — сомнение у меня большое. Не верю у этому Концову… Ей-богу, не верю!.. Бачу, що вин то делае. Не по-партийному…

— Сама это чую, — тихо ответила Сидоровна. — Но где найдешь на него управу? Ведь он же уполномоченный крайкома.

— Поеду к секретарю райкома Синеву… Раскажу ему про мои сомнения. Может, просветление какое сделает в этом деле… Он, Синев-то, человек душевный, понимающий… Все, что на сердце моем камнем лежит, выложу ему…

— А хуже не будет?

— Не, — махнул рукой. — Хуже не будет. Сигнал я должен подать, а там их дело, им виднее, прав я или нет.

— Ну, поезжай, Никонович, — задумчиво сказала Сидоровна. — Может, в самом деле Концову этому какой укорот будет, а то же лютует, как кобель злой.

— Но только ты, Сидоровна, никому ни слова о том, куда я поехал, даже мужу своему… А то ж где-нибудь сболтнет.

— Не беспокойся, Никонович, как в могиле будет.

Незовибатько уехал. Возвратился он из района уже поздно ночью еще более угрюмый и удрученный, замкнувшийся в себе…

Наутро Сидоровна пытливо заглядывала в глаза Незовибатько, пытаясь понять, успешная ли у него была поездка в район или нет. Но Незовибатько избегал ее взгляда. Сидоровна тяжко вздохнула. Ей стало понятно, что в районе Незовибатько своих сомнений не разрешил…

По дешевке распродали с аукциона имущество злостных зажимщиков хлебосдачи Свиридова, Адучинова. У Ермаковым продали только трактор. Его купил Сазон Меркулов для своего колхоза. Остальное же имущество стансовет передал Захару, посчитав, что он вечный труженик и ни в чем не виновен.

XXII

Теперь Константин и не помышлял о смерти, он был полон веры, что в его жизни еще не все потеряно…

Яковлев разрекламировал Константина в парижских белоэмигрантских кругах. Он говорил, что в Париже появился волевой, предприимчивый генерал Ермаков, у которого есть смелый план освобождения России от большевизма.

С Константином стали искать знакомства. Несколько раз его приглашали в РОВС, где с ним беседовали видные белогвардейцы.

Все это нравилось Константину, льстило его самолюбию. Ему иногда давали деньги, правда, очень мало, но кое-как он существовал и был доволен судьбой.

Однажды Константин получил письмо, подписанное неизвестным ему генералом Бирюковым, который просил его прибыть по безотлагательному делу в четверг, в пять вечера, в русский музей, находившийся в пригороде Парижа — Аньере.

В четверг Константин отправился по указанному в письме адресу. В Аньере он разыскал небольшой чистенький особняк, в котором помещался русский военный музей. Генерал Бирюков оказался директором этого музея. Ему, наверное, перевалило уже за семьдесят, но он был еще бодрый и подвижной.

— Честь имею представиться, — отрекомендовался он Константину. Бывший командир лейб-гвардейского донского казачьего полка, генерал-лейтенант Бирюков Иринарх Николаевич. Я написал вам по просьбе одного нашего великого мецената. К сожалению, он еще не приехал, но, вероятно, скоро будет.

— Кто же это? — осведомился Константин.

— Невероятный богач. Впрочем, я не имею права о нем распространяться. Приедет, все само собой объяснится. Если позволите, Константин Васильевич, пока я ознакомлю вас с музеем.

— С удовольствием.

Взяв под руку Константина, Бирюков повел его по комнатам.

— Этот музей, — говорил он, — хранитель воинской славы донского казачества, точнее — музей лейб-гвардии донского казачьего полка. Своими собственными усилиями, как величайшую святыню, привез я музей из Новочеркасска в Париж… Этот дом я купил на свои собственные средства…

Они проходили зал за залом. Спорящими от возбуждения глазами показывал старый генерал Константину выставленные в залах предметы.

— Этим картинам цены нет, — указывал старик на развешанные по стенам полотна. — Здесь лучшее собрание произведений русских художников-баталистов. Все они отображают боевые действия доблестных лейб-казаков. Вот, например, лейб-казаки в Бородинском сражении. Незабвенный наш вихорь атаман Платов ведет лейб-гвардейцев в тыл французских войск. Из-за этого Наполеон на целых два часа вынужден был приостановить наступление… А вот это лейпцигское сражение — «битва народов», как она вошла в историю.

Старый генерал приостановился у большой картины.

— Вот видите, — указал он, — на бугорке стоит царь Александр I со своей свитой. Его почти окружают французские гусары. Еще мгновение, и он будет захвачен ими в плен. Но вдруг, как ураган, налетают лейб-казаки и опрокидывают противника. Русский император был спасен. Сильная картина!.. А на этом полотне изображена битва нашей конницы, в том числе и лейб-казаков, под деревушкой Фер-Шампенауз с французскими корпусами маршалов Мортье и Мармона 13 марта 1814 года…

Константин рассматривал штандарты, увитые георгиевскими лентами трубы, лежавшие в ящиках под стеклом, разнообразные серебряные ковши, фарфоровую посуду, тарелки, чубуки, папахи, мундиры, сабли и пистолеты знаменитых донских атаманов… Были здесь и доспехи прославленного казака Федора Денисова, дослужившегося при Потемкине с рядового до полного генерала, и за свои подвиги пожалованного Екатериной II графским титулом… Лежали здесь и нехитрые памятные реликвии казака Александра Земленухина, посылавшегося Платовым в Лондон с известием о победе над Наполеоном. Покоилась на бархате под стеклом сабля в серебряных ножнах героя кавказских войн генерала Бакланова. Было здесь даже кое-что из вещей вождей казацко-крестьянских войн Степана Разина и Кондратия Булавина.

— И вот ирония судьбы, — усмехнулся, разводя руками, Бирюков. — Я вот вам показал былую славу лейб-казаков. А теперь потомки этих храбрецов, когда-то отважно прорубавших саблями каре французских гренадеров, вынуждены батрачить за кусок хлеба у правнуков этих гренадеров…

— Иринарх Николаевич! — взволнованно подбежала к Бирюкову молодая сотрудница музея. — Приехали!

— Приехали? — оживился старик. — Хорошо! Прошу вас, Константин Васильевич!

И снова взяв Константина под руку, старый генерал торопливо повел его в свой кабинет.

— Хорошо помогает нам, — тихо бормотал он. — Очень хорошо. Благодаря его помощи и существует наш музей… Страшный богач!

— Вы бы мне все-таки сказали, кто же он такой?

— Ну, ладно, — приостановился директор музея. — Коротенько скажу. Так уж и быть. Только между нами… Один из наших офицеров. Женился на богатой американке. В общем, преуспел. Его американка, пожалуй, ровесница мне… Хе-хе! Но это, неважно. Важно то, что у нее денег несметно много… Но это, ради бога, между нами. Прошу! — распахнул он дверь кабинета перед Константином.

Перешагнув порог, Константин невольно вздрогнул. Посреди кабинета стоял плотный, среднего роста мужчина лет сорока пяти в прекрасном серо-голубом костюме. У него было холеное румяное лицо. Поглаживая черную с проседью бородку, он, щурясь, насмешливо смотрел сквозь пенсне на Константина.

— Здравствуйте, генерал Ермаков! — сказал он звучным баритоном. Узнаете?

— Здравствуйте, Иван Прокофьевич! — буркнул Константин, недовольный этой встречей.

Он, конечно, сразу узнал в этом изящном господине бывшего своего начальника штаба полковника Чернышева.