Старушка-молодушка и новогоднее чудо(вище) (СИ) - Жнец Анна

В качестве извинений за вчерашнюю яичницу я решила побаловать Его Сиятельство голубцами.

Глава 10. Семья

В этот раз поговорить с графом не вышло. Он опять куда-то сильно спешил. Скоренько затолкал в себя мою стряпню, не забывая ее нахваливать и постанывать от гастрономического удовольствия, а потом сбежал принимать ванну, которую с помощью магии подготовила для него Лунет. На этом наша встреча закончилась.

Я даже не успела рассказать про Олифа.

Может, оно и к лучшему. Представлю Его Сиятельству сразу всех. Вот он удивится, обнаружив, что теперь у него, блэквудского чудовища, целый штат прислуги!

И все же спать я легла разочарованная. Мне хотелось провести с Реймоном Марцеллом чуть больше времени. Поговорить с ним, послушать его приятный бархатистый голос, окунуться в эти медовые, тягучие нотки. Увидеть в голубых глазах восхищение моими успехами.

Утром снова пришлось собираться в город. Дел было уйма. Но хотя бы теперь мы путешествовали по Ниену в собственном экипаже.

Начать я решила с подарков. Конечно, я никому не сказала, что и зачем собираюсь покупать. Готовила для всех новогодний сюрприз. А сюрприз, как известно, на то и сюрприз, что его не ожидают.

С Лунет было просто. Вспомнив, как часто она прихорашивается у зеркала и как любит рассматривать украшения в господской шкатулке, я приказала кучеру свернуть к лавке с драгоценностями. Там я выбрала легкий браслет из золота на самое тоненькое запястье. Для человеческой девицы — браслет на руку, а для волшебной птицы — цепочка на шею.

Надеюсь, Лунет оценит. Теперь можно не только любоваться дорогими побрякушками, но и носить на себе.

Люсиль я тоже не обошла вниманием. Пока девица ждала меня в карете, я купила для нее отрез роскошной шелковой ткани — пусть закажет себе платье, какое захочет, или сама пошьет. А еще — новую зимнюю шапку и муфточку, чтобы греть руки. Вон какие они у нее от холода красные. Ни перчаток, ни варежек! Всё ладони в карманах прячет.

Для кучера и его семьи я собрала гостинец в бакалейной лавке: пакетик шоколадных конфет, подарочный набор сухофруктов в красивой белой коробке, перевязанной алой лентой, и большую банку черного чая.

Осталось придумать, чем порадовать снежного дракона и Его графское Сиятельство.

Эта проблема была уже посложнее. В чем нуждается снеговик? Что подарить мужчине, у которого столько золота, что он может позволить себе купить весь Ниен? Наверное, что-то нематериальное. Ощущение заботы и праздника, уюта и неодиночества. Я решила не торопиться и все спокойно обдумать.

Закупившись, мы отправились в Менморт за семьей мистера Олифа.

Наш кучер ужасно нервничал. Когда мы остановились у стен работного дома и попросили привратника вывести к нам родных нашего слуги, глаз Ола задергался еще сильнее. Сидя на козлах, возница то и дело оглаживал ливрею, крутил пуговицы на ней, поправлял галуны, стряхивал с ткани несуществующие пылинки и смотрел, смотрел, смотрел на дверь в нетерпеливом ожидании.

И вот они вышли. Две худенькие фигурки в серых нищенских платьях покинули этот уродливый оплот скорби. Мать и дочь. Обе бледные, изможденные. Кожа да кости. Они двигались неуверенно, щурились на дневной свет, словно узницы, долгое время пробывшие в тюремном мраке, и, похоже, не понимали, куда и зачем их ведут. Привратник подталкивал женщин в спины — не грубо, но и не церемонясь.

Родные Олифа его, такого нарядного, не признали. А он растерялся. Смотрел на них с облучка кареты и тяжело, судорожно сглатывал. Затем соскочил на землю, бросился к семье и… снова замер в нерешительности.

Примут? Оценят? Скучали?

Три года прошло с последней встречи.

— Олиф… Неужто ты? — воскликнула женщина, прижав руку сначала к сердцу, затем к губам.

— Папа? — девочка рядом с ней распахнула глаза: она глядела на мужчину жадно, с детским любопытством, но приблизиться не смела. Суровая жизнь в Менморте научила ее кротости и осторожности.

— Все хорошо, — дрожащим голосом прошептал Олиф. — Теперь все будет хорошо. Мы уедем отсюда. Из этого ужасного места. Слышишь, Гаэл? Уедем. У меня теперь есть работа, — он оттянул на себе кучерскую ливрею — доказательство своего нового статуса. — Я смогу вас обеспечить. Мы больше не будем голодать. И вам тоже дадут работу. Достойную работу. Еду. Крышу над головой. Мы будем жить вместе. Видеться каждый день.

Женщина, которую он назвал Гаэл, всхлипнула. Ее губы задрожали, по щекам покатились слезы. С суеверным страхом она оглянулась на угрюмое здание Менморта за своей спиной, словно боялась, что оно сейчас оживет и затянет ее обратно в свою каменную утробу. Разрыдавшись, она бросилась в объятия мужа, а следом за ней кинулась к отцу и девчушка, вдохновленная примером матери. Втроем они застыли, тесно прижавшись друг к другу. Обнявшись впервые за много лет. Разбитая семья, сумевшая воссоединиться.

Люсиль отвела глаза.

Я сморгнула слезы.

Вдруг позади раздался зычный крик, полный свирепой ярости.

— Ты! Девка паскудная! Дрянь неблагодарная! Нашлась наконец, мерзавка!

Люсиль вздрогнула и обернулась. Глаза ее округлились. Кровь отхлынула от лица.

Посреди расчищенной дороги, ведущей к работному дому, стоял мужчина с черной лохматой бородой. Судя по тому, как задрожала Люсиль, — ее отец.

— Ты чего из «Фляги» сбежала, тварь? — заорал он, сжав кулаки. — Мне же бычара Крю за тебя заплатил. Пришлось вернуть ему все до последнего медяка.

От страха моя бедная напарница оцепенела. У нее отнялся язык. Ее руки, ноги, губы тряслись. Она приросла к земле и смотрела на своего родителя в ужасе, будто не человек перед ней, а оживший кошмар.

Толку от нее сейчас было чуть, поэтому я решила вмешаться.

— Вы, мистер, хотели продать свою дочь в бордель. Городская стража этого не одобрит. У нас людьми не торгуют. Так что отвяжитесь от нас и ступайте своей дорогой.

— А ты кто еще такая?

Теперь бородач смотрел на меня. Взгляд у него был темный, страшный, вид — отчаянный. Так выглядит человек, которому нечего терять. А если мужчине нечего терять, то он превращается в зверя, лютого, безжалостного, способного на все.

Между лопатками заструился холодок.

— Она — моя дочь, — взревел мужик. Его звали Джофрэ. Я вспомнила имя. — Моя собственность. Моя вещь. А со своими вещами я поступаю так, как считаю нужным.

Глаза у него были красные, все в сетке кровеносных сосудов и пылали адским огнем.

Говорить с ним было страшно. Хотелось позвать на помощь крепких надзирателей из Менморта, но привратник, как назло, куда-то запропастился, а наш новый кучер держался в стороне — не храбрец ни разу. С видом пугливого зайца он закрывал спиной собственную семью. На его поддержку рассчитывать не приходилось.

— Дети не собственность родителей, — возразила я, чувствуя слабость в ногах.

Он же на нее бросится! Ей-богу, бросится! Схватит Люсиль за косы и потащит домой. И никто ему не помешает, такому бугаю. Что мои хрупкие женские кулачки против горы стальных мышц?

— Ты, дамочка, в чужие дела не лезь, — Джофрэ сплюнул на снег. — Дочери обязаны помогать отцам, иначе на кой демон они нужны? Я, значит, эту нахлебницу двадцать лет одевал, кормил, воспитывал, и вот у нее наконец появился шанс стать полезной, а она взяла да сбежала. Нет чтобы отплатить отцу за добро. О себе только и думает. Да, Люсиль?

Люсиль стояла в тени кареты ни жива ни мертва и от ужаса не могла вымолвить ни слова. Ее большие, распахнутые глаза стремительно наполнялись слезами.

Глянув на нее, мужик мерзко ухмыльнулся и вдруг заговорил по-другому, почти ласково, словно острый нож мягкой бархатной тряпкой обернул:

— Папку своего совсем не жалко, а? Бросила одного в долгах. Люди, которым я должен, гоняются за мной по всему городу, как гиены, растерзать хотят. Одна дорога мне осталась — в работный дом. Только там от них можно спрятаться. Только туда им хода нет. Но что это за жизнь — батрачить за хлеб и крышу над головой? Такую участь ты хочешь своему отцу? Я же твоя единственная кровь. Мать померла, братьев и сестер нет. Я один у тебя. Помоги.