Хроника смертельного лета - Юлия Терехова

– Это важно?.. – спросил Орлов.

– Посмотрим, – Зубов внезапно замолчал, словно что-то обдумывал, а потом потребовал: – А покажите-ка мне ваш мобильный телефон!

– Зачем? – завелся Орлов. – Вы не имеете права!

– Вам опять про постановление суда напомнить? – ухмыльнулся майор.

Орлов достал из заднего кармана джинсов телефон и бросил его на стол перед Зубовым. Несколько мгновений майор копался в нем.

– Что это? – спросил он, сунув Орлову под нос его телефон. – Кому вы звонили без десяти семь?

Орлов наморщил лоб:

– Не помню. В семь я уже был у Антона. Мы ждали Катрин.

– Не морочьте мне голову! – повысил голос майор. – Я вас про сегодняшнее утро спрашиваю! Кому вы звонили без десяти семь утра?!

– Никому не звонил, – Орлов тупо глядел на экран, – я вообще мобилу на кухне забыл!

– Как удачно, – усмехнулся майор.

– Бред какой-то! – прошептал Орлов побелевшими губами.

– А вам этот номер знаком? – поинтересовался майор.

– Смеетесь? Много номеров вы вот так, на память, знаете?

– Но ведь это не я, а вы его набрали!

– Ложь! – взвился Орлов.

– Мобильники не лгут, – Зубов покачал головой. – Только люди…

– Офигеть! – воскликнул Зубов, когда разговор с Орловым был закончен, и тот вышел из кабинета. – Никто не признался в том, что лично видел, как эта парочка занималась любовью в таком нестандартном месте. Если то, что происходило, можно назвать любовью…

– Ну да! – кивнул Глинский. – На глазах у одного из этих… м-мм… молодых людей насилуют женщину, и не кого-нибудь, а их подругу, которую, по их словам, они все уважают и любят. А он и пальцем не шевельнул, чтобы защитить ее. Повернулся и ушел. А может, не ушел, а продолжал наблюдать. И что там он себе думал – одному Богу известно.

– Либо он в глубине души считает, что Астахова получила по заслугам, либо же решил, что это событие сыграет ему на руку, – закончил его мысль Зубов.

– Может быть, он молчит из деликатности? – возразил Глинский. – Не хочет, чтобы Астахова оказалась вынуждена давать объяснения по такому щекотливому поводу?

– И что это за деликатный урод такой? – злобно произнес майор. – Сначала деликатно смотрит, как женщину насилуют, а потом деликатно молчит? Чушь! Как бы то ни было, увиденная сцена его потрясла…

– Она любого бы потрясла… – криво усмехнулся Глинский.

– Ты не учитываешь больную психику убийцы, – возразил Зубов. – Подобное зрелище вполне могло спровоцировать его на убийство, а уж тем более на изнасилование! А это значит…

– А это значит, что подозреваемых у нас не так уж много… – задумчиво договорил Глинский. – Хотя, если принять за версию, что привидение за дверью и есть убийца, то двоих мы отсекли – Орлова, потому что он был по другую сторону двери и Рыкова, потому что у него алиби по времени, правда, еще не подтвержденное. Но мы знаем совершенно точно, что Орлов способен на насилие. И что получается?..

– Да ерунда получается. Астахова с пеной у рта утверждает, что Орлов не мог подняться с постели без того, чтобы она не проснулась. Но при этом она ни слова не сказала о том, что он вставал и выходил из спальни. Знать, зачем, Астахова не может, но какого лешего она скрывает, что ее любовник вставал в пятом часу? К убийству это отношения не имеет, прямого, во всяком случае. Подведем итог – ни хрена она не слышала, и он мог в любое время выйти из комнаты. Хоть в пять, хоть в шесть, хоть в восемь. Да еще звонил кому-то. Это она тоже не слышала?

– И зачем она его покрывает?

– Любит, – вздохнул Зубов. – Любит, мать ее…

– Тебя зовут, детка, – Булгаков подошел к Алене, сидевший подле спящей Катрин.

– Я не хочу туда идти, Сережа, – жалобно произнесла она. – Я не знаю, что мне говорить. Я боюсь сказать что-то не то, а врать я не умею – совсем.

– Что за глупости, – потрепал он ее по щеке. – Говори правду, только правду и ничего кроме правды.

– Я же ничего не знаю… – робко пролепетала девушка, и с надеждой взглянула на Катрин. – А может им сказать, что я нужна здесь?

– Ерунда, – ответил он и подтолкнул ее, все еще упиравшуюся, к двери. – Итак, правду, но в разумных пределах. Например, не стоит особо распространяться о том, чего ты, по идее, не знаешь и не должна знать. Например, ты можешь быть не в курсе отношений Орлова и Катрин, поэтому делай удивленные глаза – вот так, как сейчас. И молчи про то, что он с ней сделал. Ты ведь этого не видела, правда? И Катрин об этом не рассказывала. Как-то так…

Алена со вздохом вышла из спальни. Булгаков занял ее место у изголовья спящей женщины. Откинул упавшие ей на лицо длинные каштановые волосы, погладил по нежной щеке, дотронулся до распухших губ. Катрин, Катрин…

– Итак, Елена Евгеньевна Кутепова, сколько вам лет? – спросил Зубов, рассматривая девушку. Ясно, что она моложе всех в этом доме. И правда, Алена выглядит совсем юной – белокожая, какими бывают только рыжие, с большими зелеными глазами, в которых метался отчаянный страх. Она не так красива, как Анна Королева, нет в ней магнетизма Екатерины Астаховой – она еще слишком молода. Но когда-нибудь станет настоящей красавицей – лет через семь-восемь, подумал Зубов.

– Скоро двадцать один, – пробормотала Алена. Она старалась сидеть прямо – чтобы эти люди не заметили ее неуверенность и робость. Пот холодной струйкой стекал меж лопаток – то ли от жары, то ли от страха. А скорее всего – от мысли, что Сергей остался там, в спальне – с той порочной женщиной наедине. Поэтому она едва слышала, что ей говорил Зубов.

– Что вы знаете о происшедшем?

– Ничего, – ответила Алена, – я знаю, что убита девушка – и все.

– Расскажите, как вы провели это утро… – попросил Зубов.

– К нам зашла Анна около одиннадцати. Она попросила Сережу съездить за хлебом. Я поехала с ним. Больше я ничего не знаю.

– Вы слышали, как ваш друг Сергей Булгаков вставал около восьми?

– Он не вставал, – удивилась Алена. – С чего вы взяли?

– Вы можете сказать с уверенностью, что Булгаков никуда не отлучался утром? Вы же спали! – удивился Зубов.

Алена вспыхнула:

– Нет, мы не спали…

– То есть?.. – Глинскому стало смешно.

– Ну… – девушка смутилась. Ее белая прозрачная кожа стала пунцовой. Она краснела так, как краснеют только рыжие женщины – всем телом сразу, включая уши и пальцы ног…

– Дело в том… Дело в том, что мы… проснулись рано, – выдавила она.

– Вы проснулись рано? Во сколько? Чем же вы занимались? – Глинскому нравилось смущать ее, но тут ему показалось, что она сейчас заплачет.

– И вы ничего не слышали? – Зубов решил прекратить это безобразие, но девушка уже испугалась до такой степени, что словно окаменела на стуле. Только губы дрожали. Она не знала, что им сказать. Ну как объяснить, что даже если б рушился дом и рвались снаряды – она бы не услышала, а если б и услышала, то не обратила бы внимания – наверняка.

– А о другом происшествии что вам известно? – спросил майор.

– Вы о чем?

– О том, что случилось с Екатериной Астаховой. Вы в курсе дела?

Алена молчала, соблюдая наказ Булгакова держать язык за зубами.

– Вы не знаете или не хотите говорить? – спросил ласково Глинский.

– Не хочу, – призналась Алена. – Это все не мое дело. Спросите нашего доктора! – оживилась она. – Сергей вам все расскажет.

– А каким образом Сергея Булгакова касается то, что произошло между Астаховой и Орловым? Ведь он, кажется, только оказал ей медицинскую помощь? – спросил майор с дальним прицелом.

Алене хотелось закричать во весь голос «Не только!!!» Охваченная безотчетной тревогой, она сходила с ума от мысли, что Сергей сейчас наедине с Катрин. Наверно, он не позволит себе прикоснуться к ней, но Алена живо представляла себе, как он сидит около спящей женщины и смотрит ей в лицо долго и пристально. Накануне она несколько раз перехватывала его взгляд, устремленный на Катрин – и каждый раз ее сердце сжималось от неприятного чувства, именуемого ревностью.

…Она влюбилась в него в первый же рабочий день в отделении. Алена увидела его в тот час, когда ее вымотанная бригада переодевалась после суточного дежурства, а на смену ей пришла новая, еще свежая и бодрая, с шуточками и последними домашними новостями.

Столкнулись они у входа в ординаторскую – девушка, как выжатый лимон, с красными от недосыпа глазами, собиралась домой, а Булгаков входил – притягательный и неотразимый в бледно-голубых джинсах и в светлом хлопковом джемпере. Он скользнул по ней плотоядным синим взором, а она замерла, будто пригвожденная к месту. Секунда понадобилась, чтобы Алена поняла: «Это мой мужчина. Он будет моим». И это стало ее навязчивой идеей. Она сделала все возможное, чтобы перевестись к нему в бригаду. Это оказалось сложно – ни одна медсестра не хотела уходить от талантливого красавца-хирурга – но Алене удалось.

В первую же ночь, улучив момент, когда на их долю выпала короткая передышка, Булгаков попробовал обнять юную хорошенькую медсестру, но Алена, изобразив возмущение, выскользнула из кольца сильных рук, при том, что ничего ей так не хотелось, как прижаться к широкой груди и замереть, наслаждаясь его близостью. Но к тому моменту медсестры ей уже понарассказывали о булгаковских похождениях, а подробнее всего – о неприятной манере обращаться с надоевшими подружками.