Боевой гимн - Уильям Форстен

Около открытых ворот, уперев руки в бедра, стоял Карга, а рядом с ним пленник-писец заполнял сопроводительные бумаги для отправки груза. Закончив, писец согнулся в поклоне и, дрожа, ждал распоряжения надсмотрщика. Карга пролаял ему команду, и человека как ветром сдуло. Ганс тоже двинулся было дальше.

— Эй ты!

Карга покинул свое место у ворот и направился к Гансу. Шудер склонил голову и ждал.

— Ты должен идти!

Ганс удивленно поднял глаза на надсмотрщика.

В руке Карги поблескивал медальон из чистого золота, висевший на тяжелой серебряной цепи. Это был знак, что тебя призывает кар-карт. Человек или бантаг, в руках у которого был этот медальон, находился под защитой правителя степей, будь он в соседней юрте или на другом конце Валдении.

— Выйди за ворота. Там тебя ждет провожатый.

«Не думай, — стучало в голове у Ганса, — не думай об этом».

Низко поклонившись, он взял медальон и попятился прочь от Карги. Он понимал, что надсмотрщика мучит любопытство, почему кар-карт захотел поговорить с пленником. Карга боялся, что Ганс расскажет Гаарку о том, что он предпочел бы сохранить в секрете.

— Я побеседую с тобой, когда ты вернешься, — пробурчал бантаг, когда Ганс отвернулся от него.

Намек был очевиден. Пожалуешься на меня кар-карту, и кому-нибудь придется за это заплатить. Кому-нибудь из близких тебе людей.

Ганс вышел из здания фабрики, краем глаза поглядывая на паровоз и платформы. Всем людям, кроме тех немногих, кто работал на поездах, было строжайше воспрещено проявлять интерес к железной дороге и локомотивам. Одно лишь прикосновение к паровозу означало немедленную смерть. Ганс шел медленным шагом, стараясь запечатлеть в памяти все детали. На его взгляд, локомотив выглядел необычно, он был слишком массивным и каким-то неуклюжим, его формам явно недоставало изящества, отличавшего модели Фергюсона. Единственным украшением служили развевавшиеся конские хвосты и коллекция человеческих черепов, выложенных в ряд над скотосбрасывателем. В кабине машиниста сидел Алексей. Ганс чуть заметно кивнул ему и пошел дальше.

Дойдя до ворот, ведущих из лагеря, он остановился и развел в стороны руки, держа в них медальон кар-карта. Часовой-бантаг небрежно махнул в его сторону ружьем, приказывая сделать шаг вперед. Другой часовой, не говоря ни слова, взял у Ганса медальон и несколько секунд удивленно его разглядывал. Наконец он кивнул стоявшему на вышке караульному, который отвел тяжелый каменный противовес, и ворота открылись. Ганс подумал, что это очень простое, но вместе с тем и чрезвычайно эффективное устройство. В случае опасности стражнику было достаточно перерезать веревку, держащую противовес, и ворота оказались бы наглухо заблокированы. Поднять тяжеленную глыбу было не под силу и дюжине людей. Такой же механизм использовался и в тех воротах, сквозь которые проходили поезда. Длина железнодорожного пути внутри лагеря была слишком мала, и локомотиву никак не удалось бы набрать нужную скорость, чтобы проломить себе путь на свободу.

Впервые за много месяцев Ганс вышел за пределы бревенчатой стены, окружавшей лагерь. Это было удивительное чувство, и на какое-то мгновение он ощутил себя свободным. Казалось, по эту сторону стены само солнце светило иначе — сильнее, ярче. Он еле переставлял ноги, идя так медленно, как только осмеливался, слегка хромая от раны, полученной еще под Колд-Харбором. К тому же на Потомаке ему почти в то же место угодил заряд картечи. Справа от Ганса, у боковой ветки, находился продуктовый склад. Там кипела работа, грузчики разгружали мешки с рисом. Сбоку с кучей листков стоял Лин, тщательно проверявший каждый мешок. Если обнаружится хоть малейший недочет, бантаги решат, что произошла кража. Наказание могло быть любым: от лишения дневной порции еды до смертной казни. Лин был, как всегда, скрупулезен в своих подсчетах, и все же было видно, как его подкосила гибель жены и ребенка. Ганс отвел глаза от посеревшего лица друга. Тихие всхлипы чина были слышны в бараке всю ночь.

Человек, облаченный в багряный мундир прислужника кар-карта, поджидал Ганса, сидя верхом на лошади. К немалому облегчению старого сержанта, в его руке были поводья еще одного коня.

— Ты опаздываешь, — нервно произнес человек на языке орды.

— Я только что получил знак кар-карта, — бросил в ответ Ганс, запрыгивая в седло. Он поймал на себе обеспокоенный взгляд Лина и как бы по инерции махнул рукой в его сторону, давая интенданту понять, что все в порядке и бояться пока нечего. Следуя за провожатым, Ганс пустил лошадь легким галопом.

— Ты знаешь, зачем меня призвали?

Вестник кар-карта ответил ему высокомерным взглядом.

— Слушай, скот, — усмехнулся Ганс. — Ты можешь потом передать бантагам каждое мое слово. Дьявол, я тоже могу донести на тебя, повторив все, что ты сказал. Мы даже можем оба что-нибудь выдумать и накапать бантагам друг на друга. Я только задал тебе простой вопрос.

— Кар-карт желает говорить с тобой.

— О чем?

Человек отвернулся.

Ганс покачал головой.

— Ты знаешь, мы ведь принадлежим к одной расе и находимся в одинаковом положении, — процедил он. — Но посмотри на себя. Ты боишься меня и трясешься из-за того, что одно неверное слово может лишить тебя твоей драгоценной должности.

Его провожатый промолчал. Обуздав свой гнев, Ганс сообразил, что уже ничего не сможет выведать у вестника кар-карта, и стал внимательно разглядывать окрестности. Они скакали на север от фабрики. Справа располагалось депо, в котором в это время находилось шесть поездов. Три локомотива стояли под парами, готовые двинуться в путь. Ганс обратил внимание на дюжину платформ, загруженных пушками, заряжающимися с казенной части. На дульных срезах некоторых пушек виднелись следы пороха, словно из них недавно стреляли, а на одном из зарядных ящиков Ганс углядел след от шрапнели. Странно. Артиллерия бантагов явно только что побывала в бою. Но с кем?

Ганс задумался. Его тревожила мысль о том, что бантаги обладают столь совершенным оружием. У южан во время Гражданской войны было несколько пушек, заряжавшихся с казенника, и он знал, что Фергюсон тоже разрабатывал такие орудия, но все ли у него получилось? Взгляд Ганса остановился еще на одном изобретении врага. На путях стоял бронепоезд, причем перед его локомотивом находился покрытый железной броней вагон, из передней части которого высовывался пушечный ствол. Сам паровоз и два вагона позади него тоже были бронированными.

Затем внимание Ганса привлекли два состава, в каждом из которых было по две платформы. Их груз был скрыт под тяжелым брезентом. Провожатый скакал прочь от депо, и вынужденный следовать за ним Ганс изо всех сил пытался хоть что-то разглядеть. Под складками брезента таилось нечто необычное и пугающее. На мгновение Гансу почудилось, что в лучах солнца блеснуло артиллерийское орудие. Вдоль составов были расставлены бантагские часовые, и даже с сотни ярдов Гансу было видно, что они пристально следят за ним и готовы моментально сорваться с места, если он сделает движение в сторону поездов или даже просто замедлит на секунду бег своей лошади. Что же это за хреновины там, под брезентом? Полгода назад бантаги увезли куда-то несколько бригад, работавших в мастерских по изготовлению паровых двигателей. С тех пор этих рабочих никто не видел. Поговаривали, что в одной небольшой долине у самой границы бантагских лагерей построили новую фабрику и, однажды попав туда, человек уже никогда не возвращался.

Его провожатый смотрел прямо перед собой. У Ганса было к нему множество вопросов, но он понимал, что задавать их бесполезно.

— Черт тебя возьми, — все же не выдержал Ганс, — неужели ты совсем ничего не можешь мне сказать?

— Если ты хочешь остаться в живых, ни о чем не спрашивай, — вдруг прошептал посланец кар-карта. — Даже не думай ни о чем, особенно рядом с ним.

Когда они достигли вершины небольшого холма, Ганс бросил взгляд через плечо. Внизу на равнине виднелась фабрика, его ад на земле; из ее труб валил черный дым. Казалось, что холмы позади фабрики покрыты рубцами, так как в них открытым способом добывали железную руду. Тысячи людей, похожие на муравьев, ползали вверх и вниз по склонам. В Суздале подобное зрелище наполняло сердце Ганса надеждой и радостью. Там его не покидало чувство, что он видит труд свободных людей, борющихся за добытую с таким трудом независимость. Здесь это было бесконечной адской мукой. Ганс перевел взгляд на железную дорогу, исчезавшую в степях. Триста пятьдесят миль к свободе.

— Шудер!

Ганс резко обернулся. Перед ним, без всякой охраны, верхом на лошади восседал Гаарк.

«Очисти свою голову от мыслей, — предупреждал его провожатый, — ни о чем не думай». Ганс низко склонился в седле, пытаясь выбросить из головы все свои мысли. Снова выпрямившись, он почувствовал на себе буравящий взгляд Гаарка.