Не заплывайте за горизонт или Материалы к жизнеописанию одного компромиста - П Шуваев

ФИЛОН. Начало вполне эпикурейское, притом уже видна если не ученость твоя, то начитанность в современной литературе, а это, Квинт, тоже неплохо. Впрочем, опасаюсь, что придется тебе, дабы не обмолвиться невзначай неподобающим словцом, завершить дело прославлением Единого божества.

КВИНТ. Далее, Филон, согласись, что если божество несуществующее почитать нелепо, то по меньшей мере странно почитать также и то, которое, возможно, существует, но не озабочено нимало тем, чтобы помочь нам или нас покарать. Таковы, по словам Эпикура, и бессмертные боги, живущие в междумириях.

ФИЛОН. Хоть ты и утверждаешь, что махнул рукой на философию, а без Эпикура у тебя не обходится даже за чашей фалерна. Только как же все-таки насчет Единого божества?

КВИНТ. Возможно, оно тоже живет в каком-нибудь там междумирии, но не спеши приносить ему жертвы, пока сам его не увидел.

ФИЛОН. Согласен с тобой, Квинт, но уверен, да ты и сам знаешь, что не согласился бы с тобой ни один из множества философов, громоздящих эон на эон и заселяющих землю и небо бестелесными существами.

КВИНТ. Разумеется, но ведь сейчас я беседую с мужем разумным и ученым, к тому же еще и римским гражданином. И как римский гражданин, Филон, не станешь ты отрицать, что единственно божественным надлежит нам считать императора - хотя бы потому, что он, несомненно, существует и может, несомненно, любого из нас либо наградить, либо же покарать. Посему, Филон, утверждаю, что именно и только императорам следует приносить жертвы, воздвигать храмы и статуи.

АНАТОЛИЙ. Ну, насчет наградить, это я не знаю, а покарать они, кажется, любили.

АЛЕКСАНДР. Да, наш друг Квинт произнес речь, воистину достойную римлянина. И воистину лишь философу доступно почитать кумиры, не считая это посягательством на свою свободу.

ФИЛОН. И вправду ни слова лжи, Квинт: ведь всем известно, сколь искренне чтишь ты нашего кроткого и незлобивого правителя.

КВИНТ. А разве ты, Филон, видишь какие-нибудь причины сомневаться в том, что наше время есть наилучшее из времен, ибо лишь нам дозволено полностью наслаждаться гражданскими правами и свободами, - если только позволительно употреблять словосочетание "гражданские свободы"?

ФИЛОН. Странные речи ты ведешь, Квинт, ведь все и всегда употребляют это словосочетание. Но, право же, твое счастье, что живешь ты здесь, в нашем спокойном городе философов, а не в Риме, где даже такому тихому человеку, как ты, возможно было бы повстречаться с одним из замшелых сенаторов, что до сих пор обливаются сладострастными слезами, вспоминая свободы и вольности, принадлежавшие их предкам. По совести говоря, было это так давно, что представляются мне их вольности чем-то столь же баснословным, как рассказ о похищении Европы.

КВИНТ. И должны были бы они, в точности как этот рассказ, вдохновлять скорее живописцев или риторов, нежели сиплых и огромных Титов, которые, может быть, и похожи на отцов Рима, но никак не на гордость его. А ведь воистину, сколько счастливы мы, Филон, что не надо нам ни заниматься государственными делами, ни в суде произносить пламенные речи, ни тем более, защитив себя сверкающими доспехами, устремляться в военные походы. Ведь только человек, не занятый всеми этими вещами, с виду важными, а на деле по большей части пустыми и суетными, может быть достойным и удобным для государства гражданином.

ФИЛОН. Но ведь многие полагают, что нет гражданина без государственной деятельности, как нет его и без свободы.

АНАТОЛИЙ. Так ведь не просто о гражданине речь, а об удобном для государства гражданине!

КВИНТ. Многие, говоришь ты? Но худших всегда большинство, ведь и Сократ был осужден вполне демократически. А что касается свободы, Филон, поверь мне, она недостойна гражданина, как равным образом быть гражданином недостойно свободного человека.

ФИЛОН. Странные вещи ты говоришь, Квинт, и я склонен думать, что внушил их тебе не Эпикур, а Дионис. Впрочем, пожалуй, твои рассуждения вновь обретают сходство с проповедями бродячих киников, осуждающих богатство.

КВИНТ. Нет, Филон, ведь нищенствующий философ, пусть даже и мнит он себя автаркичным мудрецом, на деле несвободен в той же мере, что и всякий нищий. Ведь если не сможет киник прокормиться подаянием, то, клянусь Харитами, решится мыслитель, понуждаемый пустою своею котомкой, действовать на большой дороге посохом, обратив его в дубину. А разбой, Филон, как и всякое насилие, есть занятие, приличествующее лишь рабам. Следовательно, только тот свободен, кто сам себе добывает пропитание и вообще все необходимое.

ФИЛОН. Но ведь так поступают все эти ремесленники и земледельцы, и даже несметное число всяких варваров.

КВИНТ. Как, любезный Филон, неужели же ты, еще недавно так убедительно говоривший в защиту образованности, склонен исключить это благо из числа необходимого? Нет, я имею в виду человека, который и пропитанием обеспечен, и о жилище не беспокоится, который ум имеет быстрый и блестящий, а к тому же досуг, чтобы заниматься философией.

ФИЛОН. Что же, Квинт, в таком случае я свободен, равно как и ты.

КВИНТ. Нет, Филон, даже и мы не свободны, хотя бы уже потому, что могут прийти сюда и парфяне, и скифы, и прочие варвары, если не удержат их легионы, поглощенные размышлениями о бессмертии души. Ведь и легионеры могут возжелать свободы, друг мой Филон.

ФИЛОН. Тогда свободных людей быть вообще не может, за исключением разве что царей.

КВИНТ. Да, царь мог бы быть свободен, но даже если он обладает властью истинно тиранической, не может он спать спокойно, зная, что у него есть подданные, ибо подданные всего лишь люди, а стремление к свободе заложено в людской природе. Нет, Филон, и царь может быть свободным, лишь если у него есть власть, но нет подданных.

ФИЛОН. Но это невозможно, Квинт, следовательно, я прав и свободных людей, по-твоему, быть не может...

КВИНТ. Умозаключение правильное, Филон, не зря ты учился у столь многих мудрых мужей. Но давай уж хоть в праздник Диониса позволим себе говорить о вещах не вполне несомненных, дабы за этим веселым разговором отдохнуть от наших дел, как иные отдыхают, слушая любовные истории. Впрочем, полагаю, не слишком утомляют нас эти труды, ибо люди образованные наивысшее наслаждение видят именно в том, чтобы, соединяя слова, создавать прихотливые узоры. И многие даже из известнейших мудрецов всю жизнь сочетают слова, разумно и соразмерно рассуждая о вещах крайне сомнительных.

ФИЛОН. Да, можно и таким способом чтить Диониса, хотя не думал я, что можно причислить его к софистам. Но ты, если я верно тебя понял, хочешь сказать, что тебе, не зажигая фонаря, удалось найти свободного человека, которого так и не обнаружил синопский философ?