Боги богов - Андрей Рубанов

Марат подумал и пробормотал:

— Я не смогу.

— Что?

— Отыметь толстую.

— Почему?

— Слишком толстая.

Жилец рассмеялся.

— Придется, родной. Это для пользы дела.

— У меня есть жена.

— Идиот, — грустно отозвался парализованный злодей. — У тебя есть власть! Держи ее в руках! Зубами вгрызайся! — Жилец оскалился, показывая клыки, которыми следовало вгрызаться. — Не будет власти — ничего не будет! Жены тоже не будет, зарежут. Время пришло, сынок. Мамки сами подставились. Прямое неподчинение! Пора развалить коалицию четырех гадюк. Сейчас их против тебя трое, а четвертая — твоя теща — в нейтралитете. Убей дерзкую грымзу, посади на ее место дочку. Итого получим двух старых мамок против тебя, молодую толстуху — за тебя, плюс теща — в нейтралитете. Потом еще что-нибудь придумаем. Двоевластия быть не должно, запомни.

— Ты сам себе противоречишь, — сказал Марат. — Быстроумный в роли царя и Хохотун в роли начальника охраны — это разве не двоевластие?

Жилец печально посмотрел на Марата и произнес с интонацией, которую можно было бы назвать сердечной:

— Ты никогда ничего не поймешь, парень. Ты никогда не подчинишь их себе. Царек и военачальник — это совсем другое… У них нет власти, только ее объедки. Вчера они были никто. Косоглазый собак резал, а Хохотун за старшим охотником топор носил. Сегодня ты дал им немного со своего стола, и они счастливы. Если начнется заваруха, они будут биться за тебя до последнего. Они при делах только до тех пор, пока ты жив. Не будет тебя — их сразу удавят. А мамки — тут всё сложнее. У них была власть, авторитет, все ништяки по полной программе, и тут приходишь ты: «Извините, теперь рулить буду я, а вы сидите и не отсвечивайте, или я убью вас всех…» Они всегда будут ненавидеть тебя. Они — твои враги. Уяснил?

«Мой главный враг — это ты», — едва не сказал Марат.

Жилец меланхолически зевнул. Если б он мог шевелить конечностями — наверняка закинул бы ногу на ногу, а руки заложил за голову.

— Слушай, — сказал он, — как думаешь, Нири умеет ковырять в зубах?

— Наверное. Здесь у всех плохие зубы.

— Дурак, — стеснительно произнес Жилец. — Я имею в виду свои зубы.

— Ты хочешь, чтобы Нири ковыряла в твоих зубах?

— Естественно.

— Учи, — сказал Марат. — Может, научишь.

— Будем пытаться, — ответил старый урка. — Вчера мы с ней… Хорошо провели время. С Нири. Ей всё понравилось. Она хорошая баба. Веселая, жадная… Когда мы пойдем в Узур, я возьму ее с собой… Вчера она сказала мне, что ты должен бояться. Сам понимаешь, я не стал расспрашивать, что и как… Только посмеялся. Сказал, что Хозяин Огня ничего не боится. Потом прогнал… Но это — нам с тобой маяк, брат. Сигнал. Завалят тебя скоро. Я даже примерно знаю как…

— Расскажи, — попросил Марат.

В щель меж бревен проник апельсинового цвета луч, Жилец чуть повернул голову, поймал его глазом, благодушно зажмурился.

— Старухи накормят носорогов тухлым ягелем. Ты подойдешь, а тварь взбесится и затопчет тебя.

— Сомневаюсь, — сказал Марат. — Зачем им меня убивать? При мне стало лучше.

— Не так, — поправил Жилец. — Не лучше. Сытнее — это да. Богаче. Может, даже веселее. Только запомни, сынок: обида — очень опасная штука. До того, как пришел ты, мамки жили голодно и бедно. Только сейчас они про тот голод и холод уже забыли. А про власть не забыли. И никогда не забудут… Я бы, например, никогда не забыл… Короче говоря, казни старушку и ни в чем не сомневайся. Время пришло. Будем омолаживать кадры.

— Ладно, — сказал Марат. — Я подумаю. Теперь — Хохотун. Что с ним делать?

— Награди.

— Наградить — это ладно. Но он не выполняет своих функций. Ты сказал, что возле меня должно быть двое приближенных.

— И что?

— Они не конкурируют меж собой.

— Дай им время. Ты думал, подтянешь к себе второго — и дела сразу пойдут? Пусть новенький освоится. Оставь царю главную привилегию — переносить меня в капсулу и обратно. Остальные привилегии уравняй между обоими. Только ничего не говори косоглазому. Ни слова, понял? Пусть мучается и с ума сходит. Ты его глаза не видел, что ли? Он по натуре интриган. Он, по-моему, даже похудел от переживаний. Ревнует, бедолага… Подожди, пройдет сухой сезон, они запасутся мясом, начнутся драки, безделье — косоглазый будет каждый день бегать к тебе с доносами. И вообще, ты его избаловал. Испортил полезного парнишку. Он слишком долго был твоей правой рукой. Теперь пусть впадет в немилость. Отодвинь его от себя — а второго, наоборот, приблизь. Только приближай правильно. Сначала обвини в чем-нибудь, пусть он от страха затрясется. А потом как бы прости. Но скажи, что проступок остается за ним. Уяснил?

— Нет.

— Идиот, — грустно констатировал Жилец. — Что тут сложного? За каждым должен быть какой-то проступок. Ты как бы прощаешь каждому его грешок — но не забываешь. Каждый должен сознавать, что виноват. И благодарить тебя за доброту… Теперь иди и зови толстую, у тебя времени в обрез.

Марат поднял с пола комок сухого мха, затолкал в дыру, умертвил солнечный луч, и лицо парализованного старика опять накрыло коричневым полумраком, словно платком.

— Я не смогу с толстой… Ахо сразу узнает. Она ее зарежет.

— Не зарежет. — Небрежно ответил Жилец. — Нельзя поднимать руку на дочь матери рода.

— Тогда они возненавидят друг друга.

— И хорошо! Пусть ненавидят друг друга, а не нас с тобой!

— Если я позову толстую, ее мать сразу всё поймет.

— И черт с ней! Мамку — в расход, дочку на ее место, только так.

Жилец опять поднял глаза к потолку и улыбнулся. Выдержал паузу и медленно объявил:

— Учти, пацан. Если ты не убьешь старуху, я включу инфразвук. Твои носороги разбегутся. К тебе сюда не войдет ни Ахо, ни косоглазый — никто. Клянусь розовым мясом, я включу защиту на полную мощность и оставлю, пока батарея не разрядится. А потом взорву гранату в своей башке. Я лучше подохну, чем буду смотреть, как эти вшивые папуасы разводят тебя и заставляют плясать под свою дудку! Ты устроил тут гнилую демократию! Ты целуешь этих животных в их грязные жопы и думаешь, что делаешь им добро? Ты натуральный кретин. Они не хотят думать сами. Люби их, думай за них, дари им расчески — они сами назовут тебя богом. Иди, зови толстуху! Нагни ее сразу. Избей. Оприходуй. Пусть в ногах у тебя ползает. Поставь себя жестко, с первой секунды. Сунь ей пару таблеток мультитоника, перышко разноцветное за ухо… Иди.

Марат чувствовал бешенство. Он не боялся Жильца, но боялся его правоты.

Вышел на задний двор. Здесь, меж двух вбитых в землю носорожьих ребер, висел на прочных ремнях личный сигнальный бубен Хозяина Огня, огромный, хорошо натянутый. Кожа, правда, была выделана скверно и по краям подгнила.

Взял малую дубину, размахнулся, ударил.

Привязанный к ограде пленник находился под воздействием волшебной таблетки, переживал эйфорию; от грохота он крупно вздрогнул, засмеялся и посмотрел на Марата масляными, влюбленными глазами, зрачки были расширены, по лицу текли огромные капли пота.

Четыре удара означали: Хозяин Огня желает подарить людям своего народа новое слово.

Кто прибежит первым, тот и будет фаворитом, решил Марат.

Но они явились одновременно и вбежали — мокрые, угодливые — плечом к плечу. Правда, Быстроумный задохнулся сильнее, нежели тренированный и физически крепкий Хохотун.

— Приведите мне дочь матери рода ндубо, — приказал Марат. — Очень быстро. Или я убью вас обоих.

Выпроводив раскрасневшуюся девушку, он уединился в капсуле. На всякий случай протестировал защиту (пилот проверяет технику каждый день, таково правило, усвоенное с детства), отсоединил пуповину от медицинского блока и включил морфосканер на полную мощность.

Сложный аппарат пожирал слишком много драгоценной энергии — но теперь, не сходя с места, Марат видел и слышал всё, что происходит в городище. По тепловому излучению, колебанию аур и звуковых волн техника моделировала точную трехмерную картину действий каждого аборигена, включая младенцев, пребывающих в животах своих матерей; восстанавливала жесты, расшифровывала гримасы и невнятные шепоты.

Марат видел, как Быстроумный и Хохотун вразвалку подошли к чувствилищу племени ндубо. Четверо крупных мужчин, вооруженных луками и топорами, преградили им путь и заявили, что мать рода не желает никуда идти. И тут же обильно вспотели в ожидании схватки и скорой смерти, потому что Хохотун легко мог убить всех четверых. Тетивы их охотничьих луков, слаженные из шейных жил носорога, не выдерживали сильного натяжения; Хохотун же получил в подарок от Хозяина Огня настоящую капроновую тетиву и с пятидесяти шагов умел насквозь пробить стрелой тело взрослой земноводной собаки. Но сейчас, к изумлению и удовольствию Марата, мускулистый начальник стражи не стал устраивать побоища — лишь картинно рассмеялся. Он явно сообразил, что налицо не обычный проступок, но бунт. В переводе на современный Марату язык — политическое преступление. Слово и дело государево. Если убивать заговорщиков — то при всех, торжественно. Понимая это, Хохотун обменялся взглядами с Быстроумным, и оба отступили без боя. Неторопливо, с достоинством проследовали по главной тропе, оставив справа хозяйство племени пчо, а слева — племени шгоро-шгоро, и вышли к большому костру.