Газета День Литературы # 136 (2007 12) - Газета День Литературы

и тогда уже точно ничем никогда не рискуем.

Сколько раз и кому я давал уже честное слово

По любым пустякам. Иногда и совсем без причины.

Слово "честь" с языка постоянно сорваться готово.

И никто не боится сорваться и кануть в пучину.

Честь "мундира", мужчины, девицы, а то дворянина...

Разгильдяя, балбеса, повесы, а то негодяя...

Депутата, премьера – да всё же едино,

Если честью клянутся, и тут же её и теряют.

Я, увы, не знаток этих правил. И даже отчасти

Не рискну дать совет, как блюсти их отныне и строго.

Только знаю одно: что-то общее в чести и в счастье...

И беречь его надо, как данное свыше, от Бога.

Регина Бондаренко К МУЗЕ

К МУЗЕ

учившая в донце стакана

провидеть иные миры,

не трогай моих тараканов,

они не из этой игры,

оставь мои глюки в покое,

не суйся в чужие дела –

ты вся существо нелюдское,

немое исчадье стекла,

и мир твой – микрон амальгамы,

плева, шелуха, чешуя,

так что же ты смотришь упрямо

на то, чему ты не судья?

уткнулась бы в пыльную книгу

на птичьем своём языке –

читать про блаженное иго

про дудочку в легкой руке,

про узкие хрупкие плечи,

про свет хризолитовых глаз,

а мне – немудрёные речи,

и скудный словарный запас,

и злая надежда и жажда

когда-то тебе рассказать

такое, что, вздрогнув, однажды

впервые потупишь глаза,

и я – от молчанья до жеста,

от пят до изгиба бровей –

прощу твоё несовершенство

и дыры в подкладке твоей.

ПИСЬМО

Тебе – кому ж ещё? – о том, как воздух жёсток,

о том, как свет жесток, о том, как ночь длинна,

как пляшет на ветру мильоном острых блёсток

дыханье теплотрасс, о том, как тишина

опасливо чутка, о том, как ветер гулок,

о том, как бел Твой снег и как зеркален лёд,

о том, как жидок свет, текущий в переулок

из плошек фонарей, о том, как самолёт,

возникший между туч из темноты, снижаясь,

ведёт косой пунктир мигающим лучом,

как во всю мочь трубят, встречаясь-разъезжаясь,

ночные поезда – и больше ни о чём.

***

мне ведь тоже почти ничего не известно о прочем –

ты взойдёшь сквозь меня,

как сквозь гравий восходят деревья,

белым камешком я обозначу начальную точку

той утопии, где мы делили ночлег и кочевье,

где творились миры, безотчётные, как сновиденья, –

без событий и дат, без архивов, анналов и хроник,

где отсчёт наших эр открывается мигом рожденья,

а конец приурочен к последнему хрипу агоний.

там, внутри оболочки, ещё не созревшей, чтоб лопнуть,

мы блуждали на ощупь, впотьмах натыкаясь на стены,

и не знали друг друга; и прикосновение локтя

было катастрофичнее, чем столкновенье вселенных.

мы не властны в себе, нас проводят утком сквозь основу,

нас сплетают в узор, но, пока не исчерпаны числа,

непослушным ростком на губах распускается слово

и ветвится чужим, незнакомым, пугающим смыслом;

и само по себе поутру произносится "свет мой!",

мимо воли, само по себе говорится "да здравствуй!"

о невидимый мой! о неведомый! кто ты и где ты?

почему я на ты обращаюсь к пустому пространству?

ты – на каждое слово моё говорящий "не спорю!",

ты – на каждый мой жест отвечающий "что же, неплохо!",

в каждой капле воды – отразившийся небом и морем,

рассчитавший прибой на длину человечьего вдоха, –

погоди, дай додумать, не прячься за страхом и смехом;

кто ты? ужас? любовь? мне почудилось – я тебя знаю,

может, Ты – это только глубокое вечное эхо

нас, идущих на ощупь, друг друга впотьмах окликая

***

закинешь невод – поймаешь взгляд а что за сад в глубине

уставясь в небо всю ночь не спят все раковины на дне

плывёшь из воды высекая огонь не зная о том куда

плывешь покуда щекочет ладонь увёртливая звезда

на берег ступишь – расплещешь свет

солёный и тёплый как кровь

здесь тяжелей и дороже нет ноши чем – да! – любовь

о чём молчишь ты моя душа дыханьем свет колыша

боюсь что я разучусь дышать боясь тебе помешать

***

а особенно если ясно,

если ветер упруг и слоист,

если стаей драконышей красных

на стене виноградный лист,

если внятна любая мелочь,

если каждый пустяк – любим...

Не мешай, я знаю, что делать

с быстротечным чудом Твоим –

по глотку, по клочку, по мгновенью –

что попало, пока ещё есть!

Что мне проку в Твоём утешенье,

в том, что Там будет ярче, чем здесь?

Отвернусь зарёванной мымрой,

исподлобья буркну: "Пусти!"

Превышает размеры мира

пустота в зажатой горсти.

***

когда обнаружишь внезапно, почти невзначай,

как ластится слово, послушно любому движенью,

готовое стать чем угодно: стрелой и мишенью,

хоть балкой несущей, а хоть мотыльком у плеча,

припомни, с каким напряжением во времена

недавние в строку влезало со скрипом и хрустом;

а вот – овладел (не скажу – ремеслом ли, искусством),

и все словари уместились на срезе зерна.

свобода! так пой, лицедействуй, шамань, ворожи,

пляши на гвоздях и горстями разбрасывай звёзды,

но знай: всё, что скажешь, отныне прозрачно как воздух

и не заслонит нищету обнажённой души.

Елена КОВАЛЬЧУК И СНОВА В ОМУТ

В высоком лондонском кругу

Как на последнем берегу –

Прощальный окрик на бегу,

И снова в омут.

Придёт незваное такси

И, сколько ты ни голоси,

Какое тесто ни меси –

Не быть другому.

О, этот город-лоботряс

Салатом человечьих мяс

Насытит душу и воздаст

Мне катастрофой.

Среди картинных галерей,

В плену узорчатых дверей

Я одинока, как еврей

Перед Голгофой.

Осколок жизни болевой

Пронзит листву над головой,

Вокруг то плач, то смех, то вой,

Но нет сомненья –

Небесный правит командир,

И на земле пусть будет мир

И в человецех – звуки лир,

Благоволенье.

Бах Ахмедов ДЕНЬ КЛОНИЛСЯ МЕДЛЕННО К ЗАКАТУ

***

Для точного времени слишком светло