Волчара выходит на след - Кирилл Казанцев

– Не разувайся, – упредил Сема, заметив, что Мостовой потянулся к обуви. Машка уберет. Ей все равно делать нехрен.

Войдя в комнату, внутренне подобрался – ему навстречу поднялись со стульев двое остальных членов гоп-компании. Выглядели они теперь вполне презентабельно – побритые и умытые. На физиономиях – сама простота и человеколюбие. Ни дать ни взять вполне добропорядочные законопослушные граждане, давно осознавшие всю пагубность противоправных деяний.

– Познакомься, – вякнул из-за спины Сема. – Это Дрот и Вова Шнырик.

– Андрей, – напряженно выдавил Мостовой. Заставил себя пожать протянутые жилистые руки.

– А где Машка, бля? – обращаясь к корешкам, недовольно проворчал Сема, сгружая на стол бутылки пива, пакетики с сушеной корюшкой и кальмаром.

– Да куда-то к бабью своему помелась, – ответил Вова – первый пострадавший в произошедшей недавно разборке. – Сказала – ненадолго.

– Тогда сам тащи стаканы. И тарелку прихвати. Всю эту солененькую шнягу с пакетов высыпем. Да ты садись, Андрюха, не стой. Счас полянку набыстряк накроем да под пивко потренькаем.

Мостовой взял стул и, шагнув в сторону, прислонил его спинкой к стене. Его жалкий маневр не остался без внимания новых «друзей», и они с ехидцей переглянулись.

– Так ты чё, братан, к этой поношенной кастрюле[47] в столовке клеился? – начал примитивно наводить мосты Сема, пока его корефаны возились у стола. – На кой она тебе сдалась? А хочешь, я тебе нашу Машку подложу? В улет уйдешь! Она у нас – мастер на это дело! Королева СС![48] Бля буду! – хрюкнул Сема, и его корешки заржали, как кони.

– Слушай, Сема, а может, все-таки уже и к делу перейдем, если ты меня за этим сюда позвал? – врезал Мостовой, как только затих взрыв дикой ржачки и в комнате снова наступила тишина. – Я же сказал тебе – полчаса!

– Извини, браток, придется немного обождать, – твердым, совсем не просительным тоном произнес Сема. – Совсем немного. Минут через пятнадцать наш основной приедет. Пал Палыч. Тогда и покалякаем.

«Да, точно с ментами в доле! Сейчас нарисуются!» – тут же крутанулось в голове у Мостового.

– Опять не угадал, – съехидничал Сема, в очередной раз проявляя чудеса прозорливости. – Это не мент. Это наш реальный паханок. Зря напыжился. Расслабься. Садись к столу – хлебнем по черепушке. А может, в картишки, пока суть да дело?

– Ну, наконец-то мы приехали! – скривился Мостовой. – Скажи-ка лучше сразу – сколько я тебе должен, и разойдемся. Все?

– Нет, Андрюха, ты меня достал. Сказано же – хрусты[49] твои мне на дух не нужны. Садись. Не парься. Метнем «на счастье»[50]. По малому. Для интереса. Ты в «секу», «фрапп» умеешь?

– Да я вообще, кроме «дурака» и примитивного «кинга», ни во что больше не играю…

– Тогда в «очко» слабаем. В офицерское…

– Да только не надо…

– Все. Въехал. Ладно… Вова, тащи стиры[51]. Не коцаные[52]. Новую колоду.

– А ты не мог бы меньше вашей фени сыпать? – устало попросил Мостовой. – Я ведь на нарах не парился. И эту вашу дурь не слишком понимаю. Мне переводчик нужен…

– Да без проблем, Андрюха. Постараюсь. – По сколько ставим? По полтинничку?

– Хорошо, – Мостовой кинул в банк пятьдесят рублей, недоумевая по поводу настолько малой ставки. Взял карты в руки. «Две восьмерки?» – Еще давай. – Пришла дама червей. – Хватит.

Вова сдал Семе. Тот поднял карты со стола и нахохлился: – Еще. – Поднял третью карту и неопределенно хмыкнул. Потер в раздумье переносицу и сказал: – Хватит…

Когда вскрыли карты, выяснилось, что выиграл Андрей. На руках у Семы был сильный перебор – две десятки и семерка.

В дверь позвонили. «И никакого торга?!» – успел подумать Мостовой, пока из прихожей доносилась нетерпеливая заливистая трель.

– Что за дела, Сема? Какого х… ты меня сюда выдернул? – крайне возмущенным низким голосом выпалил, вваливаясь в комнату, рыхлый, женоподобный мужик с отвисшей мокрой верблюжьей губой, благоухающий хорошим дорогим парфюмом, в распахнутом на груди стильном полупальто из черного мягкого драпа, темно-вишневом шелковом кашне и темнокожих остроносых казаках внушительного размера. Влетел и остановился, как вкопанный: – Не п-о-онял, бля? А эти гоблины чего здесь делают? Ты чё, Дема? Я не понял? Я же сказал – в пятницу!

– Да все путем, Палыч. Не гоношись, – промямлил Сема, облапив его за плечи. – Все путем.

– Да что путем?! – нервно выдохнул вошедший и решительным жестом отстранился. – Все. Я ухожу. Никаких терок[53]. В пятницу.

– Да подожди ты, Палыч, у фраерка тема есть.

– Никаких тем! И не хрен калемасить[54]! Никаких звонков! – с нескрываемой злостью жестко оборвал его мужик и решительно развернулся к выходу из комнаты.

Сема дернулся следом. На какой-то миг прилип к его спине в дверном проеме, и они оба исчезли из вида. А через секунду раздался громкий шум в прихожей. Мостовой шагнул вперед, но ноги его неожиданно подкосились, поехали в сторону. Ужалила острая боль в затылке. И он, теряя равновесие, судорожно вцепился в край стола.

Очертания предметов дрожали и расплывались – словно в нестерпимо душный полдень над раскаленной от жара безбрежной марью. И, бросив безуспешные попытки сфокусировать на них свой взгляд, он снова безвольно смежил веки. Судорожно сглотнул, с усилием проталкивая в легкие густой и спертый воздух. Перевалился на бок. Подтянул колени к подбородку и снова застыл в неподвижности, осторожно прислушиваясь к своим ощущениям.

Сознание вернулось сразу – микромгновенной яркой вспышкой. Словно какая-то неведомая сила грубо оторвала его от пола, подбросила вверх. Встряхнула, заставив моментально прозреть и оглядеться.

Чужая, совершенно незнакомая чисто прибранная комната с совершенно пустым полированным столом-раскладушкой посередине. Книжные полки. Стулья – по углам. Крепкий терпкий запах мужского одеколона, пива и табака.

Мостовой с минуту постоял, тупо озираясь, сдерживая подступившие позывы рвоты. Зажал рот рукой и бросился в прихожую. Но, едва переступив порог, споткнулся и со всего маха приложился лбом к входной двери. Забыв о тошноте, схватился обеими руками за ушибленную голову. Развернулся, и в его расширенных зрачках заплескался страх. В двух шагах от него, уткнувшись носом в пол, на животе, подобрав под себя руки, лежал мужик в распахнутом драповом полупальто. И из его спины, точно между лопаток, по центру темной неровной лужицы торчала наборная эбонитовая ручка самодельного ножа. Андрей облизал пересохшие губы, провел ладонью по лицу. Поднес ее к глазам, и в груди похолодело. Она была в крови! Сорвался с места. Сдернул какую-то одежку с вешалки и, перекинув ее через плечо, одним уголком, стараясь не прикасаться к лужице крови на спине мужика, осторожно протер цветные квадратики наборной ножевой рукоятки. Отпрянул назад. Швырнул дерюжку в сторону. Еще раз огляделся. Схватил пакеты с купленными в столовке продуктами и, полою куртки аккуратно приоткрыв незапертую дверь, скользнул на лестничную площадку. Замер, напрягая слух. И тут же услышал топот где-то внизу – через два-три пролета. Метнулся вверх по лестнице. Быстро и тихо, стараясь держаться поближе к стенам, проскользнул на последний этаж и облегченно вздохнул – на квадратном, утопающем в потолке, обитом жестью чердачном люке не было никакого замка.

САЗОНОВ

– Так чьи, ты говоришь, орелики эти кровожадные были?

– Алины Савченко. У нее в «Нюансе» Дорофеев тогда начальником охраны числился. Ну, и по совместительству – альфонсом. Хотя, Андрей Степанович, там не сразу и понять-то можно было, какая же должность для него – главная… Она же баба, как ты знаешь, и сейчас еще на передок неистовая. А тогда – тем более. Она же в каждую ширинку при толковом мужике заглядывала, Катеринка наша неуемная. Ей же одного Савы никогда не хватало.

– Так это она с Глотовым тогда тайгу делила?

– С ним и делила. Решила всю добычу дериватов под себя подмять.

– А при чем тут шишкари? Это вроде не одно и то же?

– Не одно, но тоже – в тему. Лишняя копейка, как известно, – с боку не припека. Вот она издалека и подбираться стала. Так сказать – очередной акт устрашения. Чтобы, значит, Глотов посговорчивее был. Ему же, сам понимаешь, уступать ей лакомый кусок никак не хотелось. Вот и ерепенился изо всех его тщедушных сил.

– И как же ей удалось тогда сухой из воды-то выйти?

– Да очень просто, Степаныч. На суде выяснилось, что Дорофеев уже полгода как из «Нюанса» уволен. Да еще с неслабой формулировкой – за систематические нарушения трудовой дисциплины. То есть все эти последующие разборки в тайге – его сугубо личная инициатива. А она к этому формально никакого отношения не имеет. Естественно, никто в это не поверил, но никакие подозрения, как известно, к делу не подошьешь. Так и сошло ей с рук. Да еще поговаривали, что там и Арутюнян за нее нашим неподкупным служкам Фемиды по ходу щедро мазанул. Сам же знаешь, как это у них бывает. По таксе. В порядке вещей.