Анкета. Общедоступный песенник - Алексей Слаповский

Она встала. Она была оскорблена. Она была сердита сама на себя. Гордость ее уязвлена была.

— Присядьте, — сказал я. — Вы очень торопитесь. Вы понравились мне.

Лариса заглянула мне в глаза.

— Не врете, вижу, понравилась. У вас хорошо развито косвенное зрение, но я тоже наблюдательна. Вы успели меня всю разглядеть — и вас увиденное удовлетворило. Это справедливо, для своего возраста — да и вне возраста — я стройна, даже очень. Гимнастика с пятнадцати лет — каждый день. Живота нет, грудь крепка. Тело двадцатилетней девушки. Вам будет приятно. Как женщина я вам нравлюсь, верю. Как человек — не знаю, еще не поняла. Да вы и не знаете меня. Хотите, сама расскажу о себе?

— Не обязательно. Я, конечно, хочу о вас знать больше. С одной стороны. С другой — не хочу знать лишнего. Зачем? Ваша прошлая жизнь принадлежит только вам. Если вам очень захочется о чем-то рассказать, это можно сделать после.

— Значит, вы думаете, оно будет, это после?

— Почему бы и нет?

— Хорошо. Тогда так. Разговоры, общение — хоть год, хоть два, но на расстоянии или даже вблизи, но не при совместной жизни — это ерунда, человека так не узнаешь. Я живу в однокомнатной квартире. Недалеко, в доме за цирком. Вы?

— С сестрой и ее дочерью — в двухкомнатной. У вокзала.

— Прекрасно. Вы переселяетесь ко мне. Мы без всяких регистраций живем как муж и жена. Через месяц, от силы через два все станет ясно. Или мы понимаем, что нам друг с другом комфортно, уютно, терпимо — или чувствуем раздражение и ощущение ошибки. Во втором случае мы тихо-мирно расстаемся и считаем, что у нас просто был роман. Роман свободного мужчины и свободной женщины. Вот и все. Вас это устраивает?

— Да… Но…

— Что?

— Когда вы намечаете?

— Хоть сегодня. У вас много вещей?

— Да нет…

— Мебель вам не нужна, у меня своя. Значит, только личные вещи. Значит, нанимаете большую легковую машину вроде джипа — у вас самого ведь нет машины? — и все в нее умещаете.

— Да.

— Я называю вам адрес, вы идете домой, собираетесь — и часам к шести я вас жду. И сразу — за праздничный ужин. Согласны?

Она смотрела на меня с необыкновенной простотой, веселостью, приветливостью — и, главное, уверенностью, что предлагаемый ею вариант ничего необычного из себя не представляет. Встретились. Понравились друг другу. Решили жить вместе. Он пошел, собрался да переехал.

И я, пожалуй, не был против этого плана. Но что-то меня смущало. Мне понравилась Лариса, даже очень понравилась. По сравнению с вялотекущей, обижу заочно ее таким словом, Алексиной, в Ларисе было нечто противоположное. В сущности, меня — издали — всегда привлекали подобные женщины (и тем более странно, что мне казалось, что я люблю Алексину). В сущности, если честно признаться себе в своих тайных желаниях и вожделениях, которые были у меня, когда я писал письма, именно такой образ и возникал: женщина моего возраста, но выглядящая моложе, умная, энергичная, с приметами лидерства, которые скрывают стремление от лидерства избавиться и быть — нет, не подчиняемой, но — равной с равным.

Однако — так сразу?!

И, честно сказать, это первое мое сватовство, прямо скажем, меня раззадорило. Если первая женщина оказалась такой, какими же могут быть остальные четыре? Какие там меня сюрпризы ждут?

Конечно, Ларисе я в этом не мог признаться.

Я сказал:

— Поймите меня правильно. У людей бывают разные характеры. Я и сам не люблю проволочек, особенно когда у них нет оснований. Но есть привычный уклад жизни. Мне нужно хотя бы несколько дней, чтобы осознать, что я от этого уклада отказываюсь и перехожу в иное качество. Мне нужен период духовной адаптации, понимаете? Для этого не обязательно сразу… Достаточно свыкнуться с мыслью — и именно для этого мне нужно несколько дней. Иначе может получиться, что я, моментально переменив обстановку, потеряюсь, буду неадекватен — и это вас разочарует.

— Хорошо. Очевидно, ваш обход невест еще не закончен, и вы хотите удостовериться, что я — лучший вариант. Или найти тот, который покажется предпочтительней. Воля ваша, я вас понимаю. Недели вам хватит?

— Вы меня неправильно поняли…

— Через неделю, если вам не подвернется лучший вариант и вы не передумаете, я жду вас. В воскресенье, в шесть часов.

Она достала листок с адресом и дала его мне.

— Это чтобы не забыли. У вас красивые губы, вы это знаете?

— Нет.

— Это уже похоже на кокетство. Вам не идет.

— Правда, не знаю.

— Вам никто не говорил?

— Никто.

— А та, которую вы любили?

— Но она-то меня не любила. Да и я, как выяснилось…

— Это всегда выясняется. Бывает — слишком поздно. Все. Или через неделю или — приятно было познакомиться. И ради Бога, не терзайте себя, я не обижусь. Всего хорошего.

Она ушла. Я вернулся домой, пообедал. Надежда была дома, она знала, куда и зачем я ходил, но ни о чем не спрашивала, только тревожно посматривала на меня.

Я не мог ей ничего рассказать, я не знал, какими словами это сделать. Мне было странно. Я лег вздремнуть — чтобы не думать об этом. Ворочался около часа — и все-таки заснул и проспал необычно долго, больше двух часов. Наверно, нервная реакция.

В шесть часов вечера я стоял у ресторана «Восточный» с тремя алыми розами в руках. Так было предложено в письме женщины по имени Тамара: по этим розам она узнает меня. Конечно, была у меня и некоторая сумма денег: если мне назначили свидание у ресторана, то, следовательно, мы пойдем в ресторан. Мне это даже любопытно было: ресторанов я сроду не посещал.

На всякий случай я пролистал неизвестно как затесавшуюся в мою библиотеку брошюрку «Советский этикет» 75-го года издания. Но на то он и советский — о правилах поведения в ресторане там ничего не говорилось. Половина брошюры была посвящена теоретическому рассмотрению морального облика советского человека, а половина таким мелочам, как, например, кто первым должен здороваться, мужчина или женщина, кто впереди по лестнице идет, поднимаясь или спускаясь, кто входит первым в квартиру, в учреждение, в лифт. Единственное, что я знал из ресторанного быта, вычитав это в какой-то газете — рядом с моим кроссвордом: что напитки и блюда для себя выбирает женщина, а заказывает — для обоих — мужчина.

Тамара явилась в половине седьмого.

В ярком желтом коротком платье с черным каким-то воротничком, полноватая и невысокая, но с быстрой походкой, — помахивая по-девчоночьи сумочкой. Крашеная блондинка. Подрисованы выщипанные по устаревшей моде брови, ярко обозначены ресницы, губы. Пока такое лицо не умоешь, не поймешь, привлекательно оно или нет. Сейчас кажется довольно привлекательным.

Она весело подошла, почти подбежала ко мне, выхватила розы, прижала их к лицу и, мощно вдохнув запах, произнесла голосом баловницы:

— Ну, здравствуйте, здравствуйте, Антон!

— Здравствуйте, Тамара.

— Извините, что опоздала.

— Ничего страшного.

— Какой вы вежливый! Ну? Вперед?

— Вперед.

В ресторане, в подвале, было прохладно и безлюдно. Поэтому официантка подошла к нам сразу же. Я подал меню Тамаре, но она, не взглянув, положила его на стол и по-свойски обратилась к официантке:

— Людочка, значит, шампанского и водочки — холодной водочки, ладно? — салатик из огурчиков, соляночка есть? — соляночку обязательно, эскалопчик есть? — эскалопчика два, оливьешечка есть? — оливьешечки две порции, само собой, хлеба не надо, лучше хачапури ваши фирменные, ну, и попить, и травки не забудь — киндзушечки, базиличку обязательно, укропчику немножко для соляночки, и перчик на стол поставь, Людочка.

— Да с соседнего стола возьмите, — сказала Людочка и пошла исполнять заказ.

Я взял с соседнего стола перчик.

Мне очень хотелось заглянуть в меню и прикинуть, во что обойдется ужин. Хватить-то хватит, я, не зная ресторанных цен, взял денег с лихвой. Но, тем не менее…

— Я вас сразу узнала, — оживленно сказала Тамара. — Я вас и без цветов узнала бы, хотя фотографию вы прислали маленькую и там вы не такой. В жизни вы лучше. Моложе. Вам ведь нет сорока?

— Нет.

— И мне нет! — обрадовалась Тамара этому совпадению, хотя я подозревал, что сорок ей все-таки есть. И даже побольше сорока.

— О вас я знаю из письма, вы служите в милиции.

— Я еще…

— А я — модельер. Ну, как Карден или Слава Зайцев. Только в провинции мои модели никого не интересуют. Они слишком смелые, слишком оригинальные. В Москве у меня давно было бы имя, я бы давно уже работала на заграницу.

Судя по бесшабашной творческой уникальности покроя и расцветки ее платья, она имела право на эту аттестацию самой себе.

— Поэтому я трачу время в обычном ателье. Шью стандартные вещи, потому что у клиентов стандартные вкусы. Они ничего не понимают. Они приносят журнал, тыкают пальцем: мне вот так. Совершенно не понимая при этом, что для нее такой крой и фасон нельзя, на ней это будет, как на корове седло. Я пытаюсь объяснить, я предлагаю свои варианты, но разве тупость провинциальных наших женщин прошибешь? Ее ничем не прошибешь!