Северянин (СИ) - "Nnik"

- Что, доигрался ты, Тор-млатобоец? Брачный убор на тебе теперь светится? Только за женщину не примет тебя и слепой. Да коли уж так, помогу, не кручинься. Я не распутница, в Ётунхейм ехать, а вот украшу тебя – не признают. Дам я тебе ожерелье Брисингов***, каждый тебя в нем мной посчитает!

Норду на грудь легло тяжелое ожерелье, сияющее так ярко, что и не разобрать было, из чего же оно сотворено. А еще Норд начал понимать, в какой легенде оказался…</i>

   ***

Маленькой рыжей тенью метнулась Ингеборга за угол, заслышав приближающиеся шаги. Девушка сжалась, стремясь слиться со стеной, сделаться совсем невидимой.

Она прожила в доме конунга пока еще совсем не долго, но что лучше держаться подальше от всяких глаз уже поняла. Пока ее никто не видел, о ней будто и не вспоминали: убежать, правда, все равно не выходило, но так грубые страшные руки реже касались нежного тела. Мелкая дрожь прокатилась по телу Ингеборги. После того, как Хакон впервые взял ее, грубо, бездушно, рыча и похрюкивая от наслаждения, пока Ингеборга тихо глотала слезы, она была готова спрыгнуть с обрыва в море иль выпить яду, только бы все не повторилось. Однако конунг словно забыл про нее. Пока ведомая любопытством, она не заглянула в одну из зал его жилища.

Интерес Ингеборги легко понять – выросшая в деревне, она никогда не видела ни столь мощных, крепких каменных палат, ни столь дорогих тканей. Ее жизнь была тепла и проста. А теперь напоминала дурной сон, но вместе с тем, у Ингеборги появился шанс увидеть и испробовать многое из того, что раньше было недоступно. Главное, получше прятаться от Хакона.

Ингеборга выглянула из своего убежища, когда звуки шагов исчезли. И с удивлением уставилась на самого прекрасного человека из когда-либо виденных ей. Во всей их деревне, да что там деревне, во всей Норвегии, пожалуй, и не сыщешь второго такого. Высокий, с гибким, несколько тонковатым, но от этого еще более изящным станом. Кожа гладкая, необычного для севера золотистого цвета, не обезображенная ни единым шрамом. Нос прямой, не длинный, но и не несоразмерно маленький. Высокие скулы, волевой подбородок. Губы сочные, яркие, четкие, изогнуты в легкой улыбке. А глаза… густые темные ресницы, что редко для светловолосых скандинавов, обрамляют потрясающе большие глаза пронзительного зеленого цвета. Таких глаз у людей не должно быть.

- Ты кто такая? – весело спросил он.

- Ин… Ингеборга, - нерешительно произнесла девушка и залилась румянцем, подумав, что такого жениха должен бы был оценить даже братец, вечно ворчавший, что нет на земле мужа, достойного его сестры.

- Я тебя раньше не видел.

- Я тебя тоже, - уже смелее отвечала она.

Парень изогнул бровь в притворном удивлении.

- И давно ты тут.

- Да с дюжину дней.

- Отцова? – пренебрежительно уточнил он.

- От… отцова? – не поняла Ингеборга.

- А хороша… - насмешливо протянул красавец, обхватывая тонкими длинными пальцами подбородок девушки, - не портится вкус у старика.

Огладив щеку девушки, парень легко хлопнул по ней и, начав что-то насвистывать, ушел прочь.

А Ингеборга так и осталась стоять в темном ночном коридоре, замерев и чуть вытянувшись, с приподнятым подбородком и медленно текущими из глаз слезами обиды. Так унизительно и мерзко. Так неприятно не было даже от прикосновений Хакона.

***

<i>Норд сидел за столом, таким длинным, что концы его терялись в тумане, и нервно теребил складки юбки брачного наряда. Больше всего ему хотелось исчезнуть с этого странного пиршества. Пьяные и разомлевшие грязные, невероятно волосатые мужики с огромными корявыми носами и темными кустистыми бородами, залитыми жиром, скользили по нему своими маленькими поросячьими глазками, довольно улюлюкали и одобрительно кивали. От их взглядов становилось еще более неуютно и возникало почти непреодолимое желание вымыться.

Локи, приведший Норда на этот пир, куда-то исчез. Норд уже не понимал, сколько просидел за этим страшным столом, покрытым пестреющей пятнами скатертью. Он только видел, что гости становились все веселее и веселее, что хмельной браги лилось все больше и больше, и гогот становился громче.

Что ж, успокаивало только то, что это лишь сон. И надежда, что вернув Мьёлльнир, он сразу проснется. Только вот жених, у которого должно было отнять молот, своим присутствием пир пока не почтил. Одна лишь грязная пьянь и проклятый туман.

Вдруг один из гостей вскочил и резко направился к Норду. Когда тот подошел ближе, Норд отметил еще одну важную деталь, прошедшую мимо его внимания ранее: мужчина был просто огромен. И совершенно непропорционален: длинные ноги, короткое, раздутое как бочонок туловище, руки свисают ниже колен, а кулаки с хороший булыжник. Голова у великана вся угловатая, словно огромный плохо отесанный валун. «Ётуны!» - озарило Норда. Он попал на праздник к ётунам. Но, если гости на пиру великаны, то кем должен быть жених, к которому Норда привезли вместо Фрейи?

Впрочем, этот вопрос волновал Норда не долго, потому как ётун продолжал приближаться и тянуть к нему свои кулачища, издавая странные горловые звуки. Норд хотел было встать и кинуться бежать – мысль о том, что все здесь не взаправду ему даже в голову не пришла. Жить Норд всегда хотел попросту неприлично сильно. Все мужи его времени жили сражениями, убийствами и грабежами. И, конечно, были готовы в любой момент отдать и свою жизнь. А Норд не был. Нет, он понимал, что рано или поздно Норны обрежут нить и его судьбы. Только Норд надеялся, что миру придется многое отдать за его жизнь.

Однако встать не получилось. Ноги будто срослись со скамьей – ни подняться, ни дернуться.

Растопыренная пятерня с толстыми, как раздувшаяся пропавшая рыба, пальцами и грязными неровными ногтями маячила перед лицом маленького человека в царстве гигантов. Норд не считал себя чистоплюем и неженкой, да и не был он таким. Но мысль о прикосновении этой засаленной ладони вызывала отвращение на грани рвоты.

Рука ётуна легла Норду на плечо и слегка его сжала. По мнению великана, слегка. А Норду показалось, что все кости под ладонью раздробились на несметное количество мелких осколков. Гигант улыбнулся, и пред взглядом Норда предстали черные пеньки стертых едва ли не до десен зубов.

- Хыах, - булькнул ётун и попытался погладить Норда по голове второй лапой. У Норда мелькнула мысль, что если плечо еще можно вылечить, то с размозженной головой он едва ли выживет.

- Не тронь! – властный и смутно знакомый голос заставил гиганта замереть. - Прочь!

С плеча исчезла неприятная тяжесть, Норд сдавленно застонал сквозь зубы, а ётун отошел в сторону. Норд сумел увидеть говорившего: огромная, даже более прочих, фигура в меховой накидке с капюшоном, скрывающей все от макушки до пят. Затуманенному болью разуму все же стало интересно, какому зверю принадлежал длинный белоснежный мех. Он таких не знал.

Между тем обладатель накидки стал приближаться. Норду это не понравилось: из огня да в полымя. Когда новый гигант уже попытался дотронуться до все еще скованного неведомой силой Норда, между человеком и великаном, словно из неоткуда, возник Локи:

- Верни, что взял!

Ётун в мехах раздраженно дернулся, сунул руку под одеяние, вынул оттуда блестящий золотом, изукрашенный драгоценными каменьями молот и небрежно кинул легендарный артефакт богу. Локи его подхватил, хищно улыбнулся:

- Теперь можешь забирать, - и растворился.

Норд задохнулся от ужаса – все должно было быть не так. Он знает это сказание, Торвальд пел ему песнь о Трюме. Мьёлльнир, украденный, дабы шантажом женить на себе Фрейю, должны были положить Тору, в образе которого в этом бреду выступал Норд, обряженному богиней, на колени, после чего молотобоец должен был перебить всех великанов и вернуться в Асгард или, как надеялся Норд, попросту проснуться.