Ты здесь живёшь? - Ульвар Тормоудссон

близкие данного «невозможного». Количество знаков в списках для сбора подписей при этом возрастает. Затем список снова Перепечатывается в уже несколько подчищенном виде, то есть происходит аналогичное тому, что происходило при первом рассмотрении. Когда группа получает третий вариант списка «невозможных», начинается то, что участники кампании по сбору подписей между собой называют — в шутку, разумеется, — «поисками покойника». Заключаются эти поиски в подробном и всестороннем обсуждении личных качеств каждого оставшегося в списке. Как легко догадаться, обсуждение это зачастую бывает достаточно долгим. Обсуждаются также личные качества родственников «невозможного», его имущественное положение и отыскиваются уязвимые места в его личной жизни, если таковые имеются. Таким образом, число «невозможных» снова сокращается, ибо почти в каждом человеке всегда можно что-нибудь найти. Имена тех, кто при «поисках покойника» оказался не столь уж «невозможным», включаются в особые списки, которые передаются непосредственно правлению. Оно само отбирает людей для бесед с лицами из этого списка. Обычно эта задача поручается кому-либо из правления. По окончании «поисков покойника» третья группа со списками тех, кого до сих пор не удалось перевести даже в «неясные», встречается с правлением. Группа и правление совместно проводят еще один, окончательный поиск, который остряки называют «потрошением». Все садятся за круглый стол, и потрошение осуществляется методом «мозговой атаки»[23], широко известным в западном мире и дающим хорошие результаты.

Компьютер? Нет, нам этой чепухи не надо!

На подписном листе помещен следующий текст:

«Мы, нижеподписавшиеся, настоящим выражаем решительный протест против писаний, которые вы позволили себе издать в виде книги под заглавием «Ты здесь живешь?».

Эта книга лжива и оскорбительна для людей, живущих в данном Городе, она пробуждает в человеке самые низменные инстинкты.

Нам известно, что тот единственный контакт, который у вас был со здешними жителями, обернулся для вас большим благом, и поэтому мы не понимаем, как вы могли унизиться до такой клеветы.

Настоятельно рекомендуем вам прекратить писать подобные грязные сочинения, ибо они ставят под угрозу свободу в нашей стране, а именно на свободе зиждется наша культура.

Терять свободу мы не желаем. За нее мы будем биться, ради нее мы ничего не пожалеем».

Предполагается, что большая часть грамотных жителей Города подпишет это обращение.

Работа группы.

— Кто такие Оулавюр Йоунссон и Элин Сигюрдардоухтир?

— Не знаю. А ты?

— В чем дело?

— Они подписали.

— Слушай, это, наверное, Оули Кошелек и Элла Толстуха.

— Конечно, что́ это я? Постой-ка. Хреггвидюр! Поди сюда!

— Что такое?

— Что это значит? Ты пометил после имен Оули Кошелька и Эллы Толстухи… Эй, послушайте, какие пометки ставит Хреггвидюр: «Т.к.и.п.п.о. — сс»! По-вашему, так можно работать? Что же это, сукин ты сын, должно означать? Ты, может, считаешь, мы тут загадочки друг другу загадываем?

— Да неужели, милый ты мой, непонятно? А я-то думал, у тебя котелок варит. Ладно, прочитаю тебе: «Только когда им передали привет от СС». Кто́ это, надеюсь, соображаешь, если, конечно, после всего этого совсем идиотом не стал. Не хотели подписывать, пока я не сказал, что шеф им привет передает. Теперь понял? А после имен разве не надо ставить пометки?

Метод «мозговой атаки».

Йоуханн Йоунссон. Это Йоуи На Деревяшках, не так ли? Так. Говорить с ним без толку. Да, абсолютно. Вычеркните его.

Гисли Гвюдмюндссон, Главная улица, 5. Старик Гисли. С ним вроде бы ясно? Как по-твоему? Не знаю. Всегда голосовал. Это я и без тебя знаю, а вот за кого он голосовал? Попытка не пытка. Вот только кто с ним поговорит? Когда имеешь дело с таким чудаком, это вопрос важный. А еще надо, чтоб баба его подписалась. Чокнутая она, но, черт, грамотная. Да, наверное. Ну-ну, так кто пойдет? Что ты говоришь, Преподобие? Считаешь, что тебе идти не следует. Нет так нет. А Сигюрдюр? Твое мнение? Согласно избирательному списку он всегда ходил к нему. Да. Да. Нет. Почему ты это говоришь? Я считаю, на этот раз лучше послать Оулицейского. Оулицейского? Почему ты так считаешь? Вот увидишь! Ты это серьезно? Предчувствие, предчувствие — вот что я тебе скажу. Так и порешили? Тогда я записываю.

Обычный сбор подписей.

Сборщик. Здравствуйте, ребята.

Пьетюр. Мы с Паудлем уже не ребята. Может, по виду и не скажешь, но что правда, то правда — обоим за пятьдесят. Здравствуй.

Сборщик. Да, по виду не скажешь, ни об одном из вас.

Пьетюр. Давай без лести, приятель, этого мы не любим. Что у тебя к нам за дело? Мы не привыкли, чтобы хорошо одетые господа беседовали с нами. Кроме как перед выборами. Итак, я уже спросил: что у тебя за дело, приятель?

Сборщик. Я собираю подписи.

Пьетюр. Подписи! Я никогда ничего не подписываю. Никогда в жизни. Подписал однажды. Вексель, понял. Больше такого не сделаю. А что за подписи ты собираешь?

Сборщик. Под протестом против клеветнических писаний о нас, жителях Города.

Пьетюр. Ага. Знаю я это. Хитрое дело. Народ не должен привыкать писать о чем угодно, хотя бы ему и было кое-что известно. Не все сразу берут это в толк. Как сказал в прошлом году у нас на собрании союза председатель о похожем деле: Рим спалили не за одну ночь. Да, именно так он и сказал. Так что там у тебя на твоей бумаге?

Сборщик. Прочитать?

Пьетюр. Непременно. Для того и пишут, чтобы читать. Ну-ка, послушаем, как говаривали старики.

Сборщик читает.

Пьетюр. По-моему, вы перестарались. Нет, не подпишу. Никогда ничего не подписываю. Никогда.

Сборщик. Вам не кажется, что он получил по заслугам?

Пьетюр. У меня не было и нет привычки учить других уму-разуму. Если мне что-нибудь не по душе, я молчу или ухожу. Так я поступил в прошлом году, и в позапрошлом, и в позапозапрошлом и так буду поступать дальше. Не подпишу. Точка.

Паудль. Мне нравится, что здесь про свободу говорится. Дай-ка ручку.

Сбор подписей специалистов.

Гисли. Свобода, милый Оулавюр, странное слово. В одних странах говорят, что у них есть свобода, а сами людей в сумасшедший дом сажают. В Америке говорят, у них, мол, есть свобода, и стреляют президенту в башку, а потом обзаводятся другим, у которого есть свобода руководить взломами. В Аравии тоже якобы есть свобода, а множество молодых, красивых женщин заперто в четырех стенах, так что мужчинам, которые провели день, измываясь над другими, с ятаганом в пасти и Кораном на коленях, есть из чего выбирать, чтобы потешить свою плоть. И у нас тоже вроде бы есть гарантированная свобода. А