Загадки любви - Галина Врублевская

Я ожидала подробностей, но пауза затянулась. Свои прежние отношения с мужчинами она пересказывала мне в деталях, но сейчас что-то скрывала. Только несколько раз, меняя порядок фраз, повторила:

– Если б кто-нибудь поговорил с ним, убедил вернуться. Я его совсем не упрекаю.

– Ты хочешь, чтобы я выступила посредницей? – разгадала я ее замысел.

– Ты? Конечно, Долли, ты психолог, ты могла бы... Но я еще не готова рассказать все даже тебе.

– Нет, говори все, без этого ничего не получится.

– Я понимаю, что должна быть откровенной, но пока не могу. Ладно, Долли, раздевайся и ложись на массажный стол, а я пойду руки вымою.

Люсьена сделала мне обычный массаж спины, но движения ее были так вялы, что я не почувствовала никакого эффекта. Однако я отдала ей деньги, не выказав недовольства. И так и не рассказала ей фантастическую историю превращения Артура в Витю.

Я обдумывала положение Люсьены несколько дней. Прежде она оставляла своих мужчин, а теперь сама столкнулась с предательством. Удивлялась, что Люсьена способна на серьезные чувства! Страдать и худеть от неразделенной любви!

Но заботы подруги в один ненастный день вылетели из моей головы: Варвару Владимировну на улице сбил автомобиль! Старушка выжила, однако состояние ее было тяжелым.

Мы все трое – я, Витя и Галя – враз осиротели, почувствовали, что тихая, безропотная хозяйка квартиры являлась ее душой. На подоконниках начали чахнуть цветы, хотя Галя исправно поливала их, и одна за другой перегорели три лампочки в доме. А между мною и Витей ни с того ни с сего стали возникать ссоры. Витя сильно переживал трагедию, так как любил бабушку, и, как это нередко бывает, вымещал свою боль на окружающих. Порой от него доставалось и Гале, но она теперь почти не показывалась на глаза: тихо сидела в комнате Варвары Владимировны – зато я всегда находилась рядом с Витей. Он осунулся, исчезла припухлость щек, стал выглядеть старше и серьезнее.

Когда Варвару Владимировну перевели из реанимации в обычную палату, мы трое установили дневное дежурство в больнице, а ночами за ней присматривала оплаченная нами санитарка. Однажды Витя, проведя у постели бабушки день, вернулся домой особенно расстроенным. Мы поужинали с ним, сели в комнате перед телевизором с выключенным звуком. Обсуждали состояние больной, возможности дальнейшего ухода за ней. И тут Витя с горечью сказал, что если даже Варвара Владимировна и встанет на ноги, то с головой у нее так и останется совсем плохо.

– Помнишь, она в телевизионных сюжетах, в репортажах из горячих точек все Артура высматривала? Надеялась на чудо, жаждала увидеть его. А теперь и вовсе помешалась. Меня теперь Артуром называет. Сижу я сегодня в больнице у ее кровати. Поглаживаю ей руки, они у нее слабые стали, бледные, и вены почти не заметны, только синяки от уколов. Бабуля и говорит: «Артурушка, сынок, ты вернулся, радость моя. Почему, проказник, так долго не приезжал? Совсем забыл свою старенькую бабушку».

– А ты что ей ответил?

– Поначалу пытался разубедить ее, потом махнул рукой. Пусть называет как хочет!

– А что родители? Твой отец когда приедет? Ведь он у нее – единственный сын, сейчас его приезд был бы очень кстати. Мало ли как обернется.

– Я сегодня звонил им. Мама сказала, что отец с гриппом и высокой температурой свалился, сейчас совсем не транспортабелен, да при его сердце...

– Да, несчастья в одиночку не ходят. Тут – Варвара Владимировна, там – отец.

– Отец-то скоро встанет на ноги, уверен, а что с бабулей делать, не представляю. Мы с тобой оба работаем, у мамы все силы на заботу об отце уходят...

Витя окончательно сник, склонил свою крупную лысоватую голову мне на плечо – беззащитный мальчик, растерявшийся от непосильных проблем. С виноватой улыбкой попросил:

– Пожалей меня, Долечка! Оттого, что для бабули я, как Витя, уже не существую, и сам засомневался, что живу, что кому-то нужен.

Я обхватила руками голову Витюши, прижала к своей груди, поцеловала в макушку. А он, задрав подбородок, снова пытался поймать мой взгляд:

– Ты ведь любишь меня? Именно меня, Витю, а не Артура во мне?

Я почувствовала, как сердце сбилось с ритма: такой простой вопрос и такой сложный! Однако укоризненно покачала головой: мужик, мол, а распустил нюни.

– Ну кого же мне еще любить, дурачок? – убеждала я скорее себя, чем его.

Теперь уже наши губы блуждали в поисках друг друга.

Краем глаза я еще замечала безмолвный экран телевизора – вспышки яркого света озаряли темную комнату. Но когда на экране пошли новости – заполыхали зарева пожаров, замелькали искореженные в катастрофах автомобили, – я взяла пульт и выключила телевизор. Чужие беды угнетали настроение и усиливали собственные неприятности.

Теперь, когда ничто постороннее не отвлекало, когда все горести растворились во тьме, в целом мире остались двое: только я и Витя. Наши тела переплелись, дыхание становилось все более согласованным, и стоны уже не замечались нами.

Но мир напомнил о себе: за стеной неожиданно бабахнула музыка. Мы с Витей забыли, насколько тонки в нашей квартире перегородки. А Галя, видимо, заглушала проигрывателем оркестр наших вырвавшихся на волю чувств.

На следующее утро мы узнали, что Варвара Владимировна минувшей ночью умерла. Витя позвонил в Москву и сообщил печальную весть родителям. Услышал, что грипп у отца осложнился воспалением легких, что мать безотлучно находится при нем, что приехать сейчас в Питер они не смогут.

Через несколько дней состоялись скромные похороны на одном из кладбищ в пригороде Петербурга. Масштабы кладбища впечатляли: огромное поселение из тысяч захоронений, свежих и не очень, и вовсе старых, всеми забытых. Именно в старой части кладбища, где кресты покосились, надгробия покрылись мхом, а надписи об усопших почти стерлись, было отведено место для захоронения. В этом укромном уголке уже сорок с лишним лет покоился муж Варвары Владимировны, ее хоронили в могилу супруга. Хотя апрельское солнце уже заметно пригревало, кресты на могилах только-только начали высвобождаться из-под снежного одеяла. И земля была мерзлой. Тем неправдоподобнее желтела гора песка у края старой, разрытой могилы. Гроб опустили, снова закидали грунтом. Сверху положили временную бетонную плиту. Еще одна земная судьба завершилась.

Вскоре после похорон бабушки Витя снова уехал в Москву, чтобы проведать родителей и обсудить с ними наследственные дела.

А я в его отсутствие наконец приналегла на диссертацию.

2

По моим расчетам, Вите уже пора было возвращаться из Москвы, однако он задерживался. По телефону сказал нечто невнятное, сослался на возникновение непредвиденных осложнений, а голос его показался мне печальным.