Кавказский гамбит - Светлана Петрова

Морщинистое лицо Василия болезненно исказилось. Мир, всегда представлявшийся ему благостным и гармоничным, стал безумен. Василий впервые почувствовал трагическую суть жизни, как не чувствовал ее даже после гибели сына, — она казалась нелепой случайностью. Теперь ему открылась истина, дойти до которой в другое время и своим умом он бы не сподобился. Пришло внутреннее, почти неосознанное понимание, что жизнь его обманула. Не так уж она хорошо устроена и дана не для одной только работы, не для счастья, которое редко и мимолетно, а для боли и страданий. Избежать их нельзя, как ни крутись. Раньше или позже, в том или ином виде, но они тебя настигнут. А он так искренне, так по-детски верил в ненадобность мук.

Он почувствовал мучительную тоску. Вместе с болью уходила жизнь. Василий крепче ухватился за ствол платана, как за последнюю земную опору, но и могучее дерево его не удержало. Он опустился на колени и затих.

Подвыпившая компания, как-то очень быстро сообразив, что собутыльник помер, прихватила со стола оставшиеся деньги и бросилась врассыпную. Никому не хотелось иметь дело с милицией: станут допрашивать, а что говорить? У каждого рыльце в пуху. Так и пролежал бедолага под деревом до утра без сознания, когда на него, теперь уже бездыханного, наткнулся охранник санатория «Волна». Документов при покойном не обнаружили и отвезли труп прямо в сочинский морг.

Через неделю Капитолину Панюшкину, которая подавала заявление об исчезновении супруга, пригласили опознать неизвестную личность, доставленную несколько дней назад из Хостинского района. И точно, в холодильнике ей показали Василия, умершего от инфаркта. Она узнала его не сразу — привыкла к глупой улыбочке, живости мимики и постоянным смешкам. Лицо усопшего выглядело значительным и серьезным, каким никогда не было при жизни. Значит, и правда — конец.

Капа взвыла, тем более что денег, пропавших из тайника, при покойном не нашли. Ну, Васька! Он и спер, больше некому. Все в мечтах летал, жил в свое удовольствие, не надрывался, а умер срамно — без причины, в одночасье, под кустом, словно бродяга! Она ничего не могла понять, но совсем сбилась с толку, когда ее позвали в нотариальную контору на оглашение завещания Зинаиды Сероповны Черемисиной-Писяк. Сначала даже идти не хотела, а потом подумала: да ладно, баба Зинка была не злая, состоятельная, может, что и обломится. Хотя с какой стати?

Из Краснодара прибыла троюродная — по отцу — племянница покойной. Дальновидная армянка поддерживала с одинокой теткой хорошие отношения, писала ей письма, спрашивала советов и поздравляла с праздниками. Такая близость позволяла ей считать себя бесспорной наследницей по завещанию. Из богатого имущества дальней родственницы она собиралась уступить Зининой матери, которая зажилась на белом свете, лишь обязательную долю. На племянницу с ненавистью смотрела соседка Ашхен Рубеновны Айдинян, лелеявшая надежду, что за многие годы усердного прислуживания больной старухе достойна хоть небольшого вознаграждения. Правда, Зина ее работу оплачивала, причем щедро, но участия за деньги не купишь, к тому же завещание — это святая и особая воля усопшей, которой могло прийти в голову что угодно.

Нотариус водрузил на нос очки, и каждый замер с мечтами о богатстве и трепетной надеждой в душе. Однако большинство присутствовавших испытало жестокое, а главное — неожиданное разочарование, если не шок. Все свое движимое и недвижимое имущество Зинаида оставила совершенно постороннему человеку — Василию Степановичу Панюшкину и его наследникам, в том числе по иронии судьбы и Владику, который хоть и не убивал секретаршу, но при сем акте присутствовал, о чем, к счастью, никто не знал.

Такому решению завещательницы поразились не только возможные претендентки, но и все жители поселка, потому что с бывшим милиционером секретаршу ничего не связывало, кроме соседства да давней обиды. Даже сплетен не было. Какой смысл отписывать ему добро? Тем более что Панюшкин намного старше — не могла же Зинка предвидеть свою скорую смерть? А тут и сам Васька неожиданно помер, значит, наследство переходило к Капитолине. Все перепуталось.

Вот жизнь! Сегодня одно, а завтра — все иначе, и никто не знает как.

Капа, с ее практической сообразительностью, смекнула, что дело нечисто и неугомонный муж свои похождения ловко скрывал. Она закусила губу и выставляться на позор не пожелала. Васька был настоящий мужик, хоть и похабник, а Зинка, конечно, сволочь, но барахла у нее навалом, одна жилплощадь по нынешним временам — целое состояние. Недавно был шикарный ремонт, окна пластиковые стоят, кондиционер, хрусталя не меньше, чем у Капы в собственном шкафу. Квартиру надо продать Наталье Петровне, которая на старости лет удумала с мужем развестись и насовсем остаться в Хосте. Почто ей одной трехкомнатная? Чудачка! И чего взбрыкнула? А облизывала муженька, словно мамка теленочка. Может, еще передумает. Но вот ключи от нее на зиму, как Зинка, Капа брать не станет. Васька — тот взял бы, а она — нет, ей своих забот хватает. Мокрухина, которая все замечает, уже спросила, почему, мол, к Шапошниковым совсем ходить перестала? «А зачем мне? — отрезала Капа. — Я теперь не беднее их». Кстати, квартиру армянки лучше не продавать, а сдавать, доход постоянный и солидный, хоть в Москву в купейном вагоне езжай. Капа никогда в столице не была, только мечтала. Это Васька, шелапут, везде ездил, словно у него шило в заднице, а ей времени и денег недоставало. Теперь всего хватит.

Вдова еще немного поприкидывала туда-сюда, как на деревянных счетах — косточка вправо, косточка влево, плюс, минус, — и простила обоих, и мужа, и Зинку. Капитолина Панюшкина теперь душевная, потому что богатая, внуки обеспечены и не надо больше корячиться на чужих людей. Если же доведется встретиться на том свете, она и Ваське, и его полюбовнице все, как есть, выскажет, а подвернется возможность — и накостыляет, несильно, для порядку, чтобы много о себе не воображали.

Она вернулась к прерванным делам, которых всегда было невпроворот, а со смертью мужа даже прибавилось. Надо наследство оформить, заказать ему и армянке по хорошему памятнику, да и себе местечко возле Василия подготовить: кто знает, найдется ли потом у родственников копейка для бесполезной старухи? Зинкину мать Мокрухина советует в Дом престарелых устроить на те крохи, что ей по завещанию причитаются. А совесть? Нет. Придется сиделку нанять и самой иногда заглядывать, как же иначе. Деловая была секретарша, а обмишурилась, не учла, что прежде матери на тот свет отправится, иначе бы завещание на Сероповну написала, это ясно. Васька тут сбоку припеку. Так что в первую очередь надо уважить Зинку и старуху, а потом свои задачки решать. Самая первая: дочка с мужем в Хосту переедут — давно мечтают, уже пенсионеры. Потом Владику, когда жениться надумает, — красивую свадьбу сыграть. У нее-то с Василием после загса на столе бутылка портвейна стояла да полбатона вареной колбасы, раздобытой по блату. А ведь хорошо праздновали, всем бараком! Смеялись и пели, пока не осипли, Васька, черт, целовался, как заполошный. Не жратвой, чем-то другим люди счастливы были. Но нынче так не принято, невесте подавай платье, как в модном журнале, и ресторан, а вместо подарков — деньги в конвертах. Ладно, сделаем. Внучки подрастут — им тоже хорошее приданое надо заготовить. Ну и все. Можно не вскакивать затемно, не бежать на работу, не сгибаться над грядками до огненных кругов перед глазами, не стирать в корыте простыни для постояльцев, а остаться одной в своей комнате и лежать, ни о чем не думая. Словом — отдыхать.

И Капа устремилась к своей, такой простой и естественной, но почему-то все время ускользающей мечте.

12

Гибель Зины, а вслед за нею и смерь Панюшкина произвели на Шапошниковых тягостное впечатление. Они никак не могли смириться с подобной нелепостью. Случившееся на всем поставило свою печать. Казалось, умерло само время, в котором они жили все вместе, и в мироздании образовалась дыра. Просыпаясь, Шапошниковы непроизвольно прислушивались к звукам, доносившимся со двора, но тщетно: смех и звонкий тенор Василия, препиравшегося с Мокрухиной или во всю глотку желавшего соседям доброго здоровья, больше не нарушали предутреннюю тишину. Хоста словно лишилась голоса. А может, и еще чего-то более существенного, что трудно выразить простыми словами, а высокопарные выражения и с живым Васькой, и с памятью о нем сочетались плохо. Однако оба супруга соглашались безоговорочно с тем, что умер бывший милиционер правильно, в соответствии со сложившейся обстановкой. Невозможно представить этого живчика несчастным, больным или дряхлым, с палочкой в руке.

После двойной драмы Владимир Петрович и Наталья Петровна разговаривали между собой непривычно тихо, старались быть внимательными друг к другу и избегать обидных слов.