Букет незабудок - Лили Мокашь

больше, постепенно разрастаясь, вытягиваясь сильнее в высоту и превращаясь в нечто овальной формы. Скоро это стало выглядеть как крупная светящаяся изнутри фигура, которая с моим приближением становилась менее яркой, будто специально, чтобы я могла продолжать смотреть. Предчувствие, что я должна увидеть нечто важное, не покидало меня. Кроме света, не было ничего, как бы я ни старалась приглядеться. Попытки что-то рассмотреть казались бесполезными, но были еще и звуки.

То, что в начале пути походило на белый шум, становилось все отчетливее. Вскоре я смогла различить отголоски знакомого голоса, который молил:

– Пожалуйста, отпустите. Пожалуйста! Я не сделал ничего плохого ни вам, ни вашей семье.

Три фразы повторялись по кругу, одна за другой. Могло показаться, что звучит запись, если бы с каждым разом голос говорящего не становился все жалобнее. Он определенно принадлежал мужчине, но я не могла понять, отчего возникало тоскливое чувство и сжималось сердце под ребрами. Подойдя почти вплотную к свету, я прикоснулась к нему. Пелена тут же спала, и от неожиданности я отдернула руку, не поняв, что произошло. Я увидела размытое отражение своей ладони на поверхности, будто она была зеркальной, но в то же время странной. Неправильной.

Предмет напоминал плоское овальное зеркало с человеческий рост. Вот только оно совсем не отражало происходящее во тьме, а скорее наоборот, работало как окно в другое место. Туда, откуда доносился голос.

Прислушавшись к себе, я попыталась перебрать в голове голоса близких людей, но ничего не вышло. Удалось вспомнить отчетливо лишь тембр отца, но молящий явно им не был. Тогда отчего же внутри было так тревожно?

В последний раз я оттолкнулась ладонями, надеясь попасть на другую сторону, но уперлась в световую гладь, как в преграду. Как же так? Совсем не то, на что я рассчитывала.

– Пожалуйста, не надо!

Голос стал еще громче. Он почти переходил в крик, и казалось, что человек по ту сторону уже не молил, а сходил с ума от отчаяния.

– Прошу, хватит! Мне больно! Больно!

– Эй! Вы слышите меня? – сорвалось с моих губ, и я принялась бить по «стеклу».

Ответа не последовало. К белому шуму добавился урчащий звон пилы.

– Нет! Нет, не надо!

– Я здесь! Откройте! Остановитесь! У вас нет никакого права! – мой голос срывался, а кулаки гудели от боли, но я не останавливалась. Там, за зеркалом, был кто-то, отчаянно нуждающийся в помощи, и если я и могла что-то сделать, то хотя бы привлечь внимание обидчика к себе.

Но у меня ничего не вышло. Крики продолжались. К одним ужасающим звукам добавлялись другие, и кошмару не было конца. Я задыхалась, едва успевая набрать в грудь воздух, чтобы закричать громче. Горячие слезы омывали щеки от бессилия, но мне было все равно. Важным казался лишь этот человек за преградой. Человек, которого я даже не видела, но будто знала и тянулась к нему всеми фибрами души.

Перед глазами мелькнул силуэт. Он был таким же светлым, как окружающее пространство, точно на него направили несколько прожекторов. Громоздкий капюшон балахона закрывал лицо на две трети, оставляя на виду только губы. Словно в автофокусе картинка принимала четкие очертания, пока я наблюдала за незнакомцем. Точно в презрении рот дернулся, обнажая ровные зубы. Взгляд моментально ухватился за выразительный клык, какой я уже замечала у знакомых вампиров. Незнакомец, должно быть, видел меня так же четко, как я его. Кричать больше не было смысла. Я ждала следующего шага, не зная, что у этого существа на уме.

И лучше бы я не знала.

Властным движением незнакомец схватился за подлокотник кресла с высокой спинкой, из-за которой показалась только макушка чьей-то головы, и у меня перехватило дыхание, стоило разглядеть цвет волос. На песчано-золотистых коротких волнах виднелись кровавые потеки.

Нет, не может быть.

Незнакомец собирался насладиться моей реакцией сполна перед тем, как развернуть кресло и показать, кто же его занимает. Оскал сменился довольной улыбкой, от которой внутри меня все перевернулось. Он поглощал мой страх и, начав трапезу, остановиться уже не мог. Будто фокусник во время представления, незнакомец театрально описал рукой пространство, как бы представляя нового актера, и, наконец, развернул кресло. Мои губы задрожали, когда догадка подтвердилась.

– Ник.

В ушах раздался звук пилы, и боль лавиной обрушилась на сознание. Я схватилась за голову руками, пытаясь прикрыть уши и спастись от безумной трели металла. Не успев ничего толком больше рассмотреть, я зажмурилась, и Тьма будто вновь взяла верх. Она силой потянула меня назад, подальше от отвратительной картины. Все происходило слишком стремительно. Зеркало становилось все дальше и дальше, пока вновь не обратилось мелкой мерцающей точкой.

– Что ты делаешь? Нет! – вопила я, обращаясь к эфемерному наблюдателю, который вмешался в происходящее. – Верни меня! Верни!

– Ася, спокойнее, – кто-то тряхнул меня за плечи. – Слушай мой голос. Дыши. Давай: раз, два…

Но я не слушала голос. Казалось, это Тьма говорила со мной, и после увиденного я во что бы то ни стало должна была сражаться. Коварство, с которым она заманивала меня в свои сети, не имело больше власти. Безмятежное небытие – заманчивая разменная монета, но разве могла я ее принять, оставляя другого на произвол неизвестно кого?

Щеку обожгло от удара, и голова тотчас дернулась. Глазам стало больно от яркого света, но ведь еще мгновение назад все было хорошо? Инстинктивно я попыталась закрыть лицо, но что-то помешало поднять руку.

– Ася? – вкрадчивый голос позвал меня вновь. Говоривший мягко коснулся плеча. – Ну вот, так-то лучше. Тише, дорогая. Тише.

Чьи-то пальцы гладили меня по голове, в то время как человек приговаривал, как мантру: «Тише, тише». В нос ударил едкий запах хлорки и неестественной кислой химической отдушки, которая напомнила мне о времени в больничной палате. Осторожно прищурившись, я попыталась рассмотреть хотя бы что-то, но глаза никак не хотели привыкать.

– Пап, выключи свет. Она даже глаза раскрыть не может.

Раздался щелчок, и лампа надо мной тут же погасла. Я смогла открыть глаза, но ничего не получалось рассмотреть – все расплывалось. Несколько раз я моргнула, и картина стала проясняться. Теперь я отчетливо видела нависшую надо мной хирургическую круглую лампу. Слегка повернув голову, я застала Диану сидящей впритык к койке. Встретившись со мной взглядом, одноклассница одарила меня грустной улыбкой.

– Что, – начала я, но в горло будто впилась тысяча шипов, заставив говорить тише. – Что случилось? Я в больнице?

– Ничего не помнишь, да? Тебе стало плохо в школе, – движением любящей матери Диана отодвинула прядь волос с моего лица. –