Букет незабудок - Лили Мокашь

– Веерна атлаан, Сгихират шам мимоэ. Духат лас виори, Пьерни нен лимои.

Свет в комнате замерцал, и, откуда ни возьмись, поднялся ветер. Он раздувал волнистые волосы Макса в разные стороны, порой путаясь перед его глазами, но казалось, Смирнов не замечал ничего вокруг, пока продолжался странный речитатив. И как это, черт возьми, должно мне помочь? Прежние мысли о скальпеле в руках Владимира показались мне в то мгновение даже более воодушевляющими: я готова была взмолиться, чтобы доктор вмешался и вынул из меня эту чертову дрянь, которая принялась рваться изнутри с новой силой.

Но мои надежды не оправдались: Владимир занял место рядом с темной сущностью, подальше от происходящего, и выжидающе наблюдал не столько за мной, столько за Максом.

Мой живот принялся вздыматься еще выше, раздуваясь как шар. Я чувствовала, как натягивается кожа. По поверхности скользила странная розоватая дымка. Я не понимала, вижу это на самом деле или боль помутила сознание. Сомнения в реальности происходящего развеялись, когда покров стал более плотным и явным. Как перьевые облака, он покрывал гладь кожи пеленой.

– Турвиду аэлумэ шату, нивириа киилмаа, – Макс качался в такт своей песне, постепенно сводя ладони друг к другу, и со стороны казалось, будто для этого требуется усилие. Он будто сжимал воздух вокруг себя в невидимый шар, сводя его границы, делая их все меньше и меньше. Пальцы были напряжены. Макс делал это уверенно и без промедления, точно занимался подобным если не каждый день, то через один. Я переводила взгляд с Максима на живот и обратно, пока не начала замечать, что живот постепенно уменьшается, как бы вторя движениям поющего.

– Стуэрна билак таа! Бривида сакир бата! – Максим вскинул голову и прокричал последние строки. Комната наполнилась бледным холодным светом, точно в комнату пробралась сама луна. Макс выпрямил руки и возвел над головой, устремляясь еще выше, и я удивилась, как только при его росте Максим не достал до потолка, – странные мысли посетили мою голову, прежде чем я поняла, что тело больше не било дрожью, а внутри не ощущалось чужого присутствия. Розоватый дым, как живое существо, потянулся к ладоням Максима, постепенно вмещаясь в иллюзорную сферу между его пальцами. Когда последняя часть дымки оказалась внутри, Смирнов размахнулся и с ревом метнул шар себе под ноги.

Раздался хлопок, и тотчас ветер в комнате стих, а свет вновь стал теплым и приглушенным. Макс тяжело дышал и непрерывно смотрел в то место, куда направил шар. Я прислушалась к ощущениям в теле и не заметила ничего тревожного. Казалось, я чувствовала себя нормально, за исключением одного маленького «но»: мир будто замедлился.

В нем стихли звуки, запахи. Даже лицо Макса, на котором я могла рассмотреть каждую черту до мельчайших деталей, выглядело как через сглаживающий фильтр в приложении, где одноклассницы так любили делать селфи. Я обернулась к отцу и поняла, что он выглядит так же нечетко. Вот только размышлять о природе явления я больше не могла: на лицах всех находящихся в комнате читалось застывшее выражение недоумения. Каждый смотрел под ноги Макса и не решался сказать ни слова. В ожидании и отец, и доктор Смирнов пялились в одну точку. Я заметила, как будто на опережение, Костя расставил руки шире и шагнул ближе, готовясь закрыть меня собой и защитить от опасности. Реакция Кости была одновременно приятной и до холода на кончиках пальцев пугающей. Со своего места я не могла увидеть, чем обратилась розоватая дымка, но мне важно было узнать, какая тварь ютилась внутри меня все это время. Казалось, стоило увидеть, на что смотрят другие, и тогда я пойму происходящее лучше. Я приподнялась, но отец так и застыл на месте, мешая подняться с койки и шагнуть ближе к источнику всеобщего внимания.

Мне было важно узнать, как выглядит тварь, хочет этого Костя или нет. Он не мог все время решать, что лучше для меня. Ни ради моего блага, ни чьего-нибудь еще. Только не снова. Я не позволю вновь запереть себя под семью замками в ожидании лучшей обстановки, когда всевозможные, на взгляд отца, опасности минуют.

– Папа, что там? – спокойно спросила я, стараясь мягко подступить к теме, ведь уже знала: бессмысленно выходить на поле битвы в открытую к отцу, когда он для себя уже все решил.

– Я не совсем уверен, – медленно произнес отец и посмотрел в сторону Владимира, ища у него поддержки. Но доктор лишь продолжал сосредоточенно смотреть вниз.

Вдруг он засуетился и направился к шкафу. Предметы, соприкасаясь друг с другом, лязгали и дребезжали, пока Владимир искал внутри нужное.

– Кажется, проклятье еще шевелится, – хрипло произнес Максим и притянул к себе Диану, после чего с видимым облегчением нежно прикоснулся губами к макушке возлюбленной.

– Пожалуй, в эту поместится, – Владимир достал высокий стеклянный сосуд с крышкой и протянул отцу: – Константин, поможете? С ребят на сегодня хватит потрясений. Лучше мы с вами упакуем проклятье, пока оно никого не укусило.

Костя нехотя шевельнулся, понимая, что как только отойдет от меня, я не упущу шанса посмотреть, чем обратилась дымка. Отец смотрел на меня с опаской, как на дикого зверя, который легко мог выкинуть трюк. Вот же глупость!

– Пап, – я хотела, чтобы голос прозвучал спокойно, но сразу уловила ноты раздражения, с которыми ничего не смогла сделать, – я все равно узнаю, что там. Оно вышло из моего тела, и ты не вправе решать, как мне с этим знанием поступать: принять или отвергнуть. Не перечеркивай все, чего мы достигли в наших отношениях из-за очередного беспокойства за мою жизнь.

– Для тебя будет лучше… – начал Костя экспертным тоном, который я ненавидела до глубины своей души.

– Не будет. Точка. Ты не вправе за меня выбирать.

– Как не вправе? Тебе восемнадцати еще нет. Вот станешь совершеннолетней и делай тогда что хочешь. Хоть татуировку на лбу набей. А пока – я твой отец! Кто несет за тебя ответственность, если не я?

– Никто. Ни ты, ни мама. Ни доктор Смирнов, ни кто бы там ни был, стоящий за этой ситуацией.

Костя сжал челюсти, а за ними и ладони в кулаки. Лицо постепенно заливалось краской, приобретая розовый оттенок. Он злился, но мне было плевать. Я пыталась поговорить с ним по-хорошему, но если Костя, после долгого затишья, посчитал себя вновь вправе ограничивать мою свободу, то лучше так, чем превратиться в узницу четырех стен по возвращении в квартиру.

– Константин? – заметив реакцию отца, доктор Смирнов напрягся. – Буду крайне благодарен, если вы не