Про баб (сборник) - Михаил Барановский

– Спасибо, Танечка. – Женщина кладет деньги в карман Таниного халата.

– Не за что. Приходите. Ну, – обращается она к Анне, – садись. Чего ты хочешь?

– Уехать отсюда.

– Все хотят. А с головой что делать будем?

– Думаешь, еще что-то можно сделать? Ты же умная, придумай что-нибудь. Только не строй мне на башке храм Василия Блаженного, как этой тетке.

– Ты же знаешь, клиент всегда прав, – как бы оправдываясь, говорит Таня.

Машину Анна водит всего год, но за рулем чувствует себя вполне уверенно. Если, конечно, можно быть в чем-то уверенным в этой жизни. На одном из светофоров дорогу переходят два раввина, неизвестно откуда взявшиеся в нашем захолустье. Они в широкополых черных шляпах и длинных черных сюртуках. Как негатив на общем позитивном фоне. Засмотревшись на них, Анна пропускает зеленый, сзади тут же ожесточенно сигналят.

«Нет, это уж слишком!» – газует она.

Наконец Анна подъезжает к памятнику Ленину. Прежде чем выйти из машины, почему-то внимательно смотрит на монумент.

Рахиль Иосифовна накрывает на стол. Илья перед зеркалом пытается завязать галстук, но у него ничего не получается.

– Мама, я разучился.

– Разучился что?

– Сделай мне петлю на шее.

– Вот придет такая, как эта…

– Мама, ты же ее совсем не знаешь.

– И знать не хочу. – Рахиль Иосифовна подходит к сыну и завязывает большой старомодный узел. – Когда последний раз ты надевал галстук?

– По-моему, лет пять назад, когда готовился к инцесту с дочерью этой тетки из Твери или Казани.

– Не говори глупостей. Это седьмая вода на киселе. К тому же никаким инцестом там и не пахло. Кажется, вы один раз сходили в кино, и на этом все закончилось.

– Да, но в кино она вела себя очень активно.

– Перестань, она была очень скромная и воспитанная девочка из интеллигентной семьи.

– Не помнишь, кем она работала – проктологом или патологоанатомом?

– Стоматологом.

– Точно, я помню, она все время смотрела мне в рот.

Так бывает, когда сидишь в очереди к стоматологу. Ты уже и номерок взял, а все надеешься, что следующим не тебя вызовут, а кого-нибудь другого, и оттягиваешь неизбежное. Но вот и по тебе звонит колокол.

– Иди, открывай невесте! – ехидно командует Рахиль Иосифовна.

– Здравствуйте, я Анна, а вы…

– Я… я… еврей, – с перепугу невпопад брякает Илья.

– Это заметно.

– Это моя мама – Рахиль Иосифовна.

– Очень приятно.

– Проходите, не стесняйтесь, – делает улыбку Рахиль Иосифовна. – Сейчас я за чайником и мухой обратно, – говорит она, застывая при этом на месте.

– Мама!

– А?

– Ты муха или соляной столб?

– Уже лечу.

Некоторое время Анна и Илья стоят напротив друг друга в некоторой нерешительности, как два неопытных гладиатора.

– Проходите, садитесь. Будем пить чай, – снимает напряжение появившаяся из кухни Рахиль Иосифовна.

– Спасибо.

– Я слышала, у вас мама в Германии, – завязывает разговор мама Ильи.

– Да, два года назад она вышла замуж и уехала.

– Простите, она фиктивно вышла?

– Нет.

– Она вышла за немца? – не отступает Рахиль Иосифовна.

– Ага, – встревает Илья, – чтобы отомстить за дедушку, погибшего в сорок третьем.

– Илья, как тебе не стыдно!

– Да ничего. Нет, за еврея.

Тут звонит телефон. Рахиль Иосифовна берет трубку.

– Пашенька, шолом-шолом! Беседэр! Все! Даю тебе его, даю. Илюша! Иди! Быстро! Израиль! Паша!

Пока Илья беседует с Пашей, Рахиль Иосифовна глушит его, как коммунисты Би-Би-Си.

– Да, все уезжают, – говорит она. – У нас тоже почти все родственники уехали, кто в Израиль, кто в Америку, кто в Германию. А молодежь тем более. У Илюши все друзья разлетелись по свету. И Павлик, и Маша… Вот, как раз Павлик звонит из Израиля. – Рахиль Иосифовна поворачивается к сыну: – Что, вы уже поговорили? Ну, и что Паша?

– Открыл свой бизнес.

– Да? И что он делает?

– Разбивает газоны. Говорит, что если кому-то из наших знакомых надо будет разбить газон, так чтобы мы имели его в виду.

– Господи! Здесь уже давным-давно разбили все, что можно было разбить, – сокрушается Рахиль Иосифовна. – Так вот, Анечка, они учились с Пашей и Машей в университете, на журналистике, а потом Маша устроилась на телевидение в программу «День Дона». А Паша, он из Киева, только приехал в Ростов к Илюше, и они пошли к Маше на работу. Илюша, ты помнишь эту хохму?

– Мама, кому это интересно?

– Всем, – голосом, не терпящим возражений, заявляет Рахиль Иосифовна. – Так вот, они пришли на телевидение с Пашей, но их туда не пустили к Маше, сказали: «Она на дне Дона». Паша испугался. А когда Маша появилась, Паша сказал: «Слушай, ты сухая, а я думал – будешь мокрая и в водорослях…» Маша тоже уехала, в Америку.

– Работает сейчас где-нибудь на «Дне Амазонки» или «Дне Миссисипи»? – пытается шутить Анна.

– Это вряд ли, – говорит Илья. – Как было написано на парте в одной из аудиторий: «Женщина-журналист – не журналист. Мужчина-филолог – не мужчина».

– А я училась на мехмате. У нас на парте было написано: «Лучше иметь дочь-проститутку, чем сына – студента мехмата». Но дело не в этом, – плавно переходит Анна. – Я хочу сделать вам коммерческое предложение. Насколько я понимаю, вы знаете, о чем идет речь. Я хочу заключить с вами, Илья, фиктивный брак. Но прежде меня интересует: действительно ли вы хотите уехать в Германию и как быстро вы готовы заняться оформлением документов?

– Мама, что ты думаешь?

– Что я могу думать? Тебе жениться, ты и решай.

– Есть один существенный момент, – говорит Анна, – если нам удастся обо всем договориться: формально мы сможем развестись не раньше, чем через три года после приезда в Германию.

– Да? – удивляется Рахиль Иосифовна. – В России ты смог развестись за три месяца.

– Как вы понимаете, я ни на чем не настаиваю, – говорит Анна. – Давайте рассматривать сегодняшнюю встречу как знакомство. Давайте подумаем и где-то к концу недели что-нибудь решим и созвонимся.

– Да, правильно, – соглашается Илья. – Так и надо сделать. А то женишься так, впопыхах, а потом три года: от гудка до гудка…

– Вот моя визитка, на обороте – домашний телефон. Ваш номер у меня есть. – Анна встает из-за стола. – Спасибо за чай. Приятно было познакомиться.

– Конечно, надо все хорошенько взвесить. У нас есть только два варианта: уехать или остаться, и оба они плохие, – итожит Рахиль Иосифовна, провожая Анну.

– Значит, приходится выбирать из двух зол, – бесстрастно произносит уже в дверях Анна.

– Знать бы, какое из них меньшее. Вы не знаете? – риторически вопрошает Рахиль Иосифовна.

– Увы.

– Увы… – рассеянно повторяет за Анной Илья. – В смысле – до свидания. Кстати, вам не нужно разбить газон?

– Нет, спасибо, не думаю.

– Ну, на нет и суда нет. Наше дело спросить – ваше дело отказаться. Будьте здоровы! – на одном дыхании выпаливает Илья.

Закрыв за Анной дверь, он зачем-то смотрит в глазок.

– Ушла, – констатирует он. – А что, она мне понравилась. А тебе?

– Я просто в восторге, – прибегает к гротеску Рахиль Иосифовна.

– Ну, тебе не угодишь.

– Во-первых, она русская, – зажимает палец Рахиль Иосифовна.

– Мама, какая разница?

– Ты посмотри, она же выше тебя на голову, – зажат второй палец.

– Ты же сама говоришь, что человеку чаще приходится завязывать шнурки на ботинках, чем срывать с пальмы бананы, – вовлекается в дискуссию Илья.

– Если она нужна тебе для того, чтобы срывать бананы, то, наверное, это то, что нужно.

– Мама, в Германии не растут бананы.

– Вот именно! – Рахиль Иосифовна демонстративно зажимает третий палец.

– Ты что, не понимаешь? Это фиктивный брак. Мы без нее никогда и никуда не уедем.

– Вы ведь три года не сможете развестись. А мне нужны внуки. Мне надо дожить. И вообще, ехать в Германию со своей женой – все равно, что в Тулу со своим самоваром – это пять, – Рахиль Иосифовна поднимает над головой крепко сжатый кулак.

– Можно подумать, все немецкие самовары только меня и дожидаются.

– Не немецкие, а еврейские. Помоги мне убрать со стола. Хорошо, пусть не все… Не знаю, Илюшенька, твой дед пал смертью храбрых в сорок первом, под Вязьмой. Трое братьев моей бабушки были заживо сожжены фашистами на Украине. Миллионы евреев погибли в гетто и концлагерях. Теперь мы просимся к ним на ПМЖ.

– А что делать?

– Целоваться ты с ней сможешь только лежа. Стоя не дотянешься – это семь.

– Я не собираюсь с ней целоваться. Ни лежа, ни стоя.

– Посмотрим, что ты мне скажешь через три года. Если я доживу. Впрочем, я все равно услышу.

В квартире Анны за накрытым столом сидят Нина, Сурен и хозяйка. Все смеются.

– Редкое сочетание: еврей – алкоголик, – говорит Нина.

– Совсем, наверное, обрусевший. Может, тебе объявление дать в газету?

– Интересно, как оно должно звучать? – спрашивает Анна. – «Выйду замуж за еврея для совместного выезда в Германию. Вознаграждение гарантируется»?